— Конечно, — кивнул устало Чемберлен, у него смыкались глаза, и думать о чем-то, кроме подушки, уже сил не было. Еще этот крепкий коктейль, который умеет делать Нэнси! — Все-таки надо подождать годика три, — проговорил он. — Вот тогда пусть Гитлер выводит на арену своих белокурых бестий и начинает драх нах Ост, как это у немцев принято. А пока надо поберечь его. Он — единственный, кто реально может спасти мир от большевизма!
Чемберлен стал казаться себе чрезвычайно значимым. Это только говорят, что Гитлер — залог спасения от красной заразы, а на деле мессия — это он, лорд Нэвиль. Потому что ему дано управлять этой слепой, безрассудной силой — Гитлером и его фашизмом. Но вдруг все стало сомнительно, и Чемберлен с ужасом, свойственным предрассветному времени, спросил Вильсона:
— Как вы думаете, Хорас, если мы заставим немцев убраться от чешских границ, Сталин даст приказ отступить?
«Столько сил, бессонная ночь — и все впустую? — с усмешкой подумал Вильсон о беспокойстве Чемберлена. — Почему это его всегда волнуют сущие пустяки?» Раздумчиво поднял брови и ответил совершенно твердо, скрывая свое презрение к этому неумному трусу, удобной фигуре для премьерского кресла:
— Конечно, как только Гитлер свернет конфликт, русские разойдутся по казармам. Они же искренне борются за мир… Делом, словом, убеждением, а убеждение у них одно — правда.
31
Масарик остановил магнитофон. Итак, Уинстон Черчилль весьма доверительно беседует с Генлейном. Итак, Черчилль считает наиболее правильным радикальное решение проблемы: аншлюс Чехословакии в целом. Наверное, Гитлеру понравилась эта идея, когда Генлейн принес ее в Берлин как верный пес палку любимому хозяину. Итак, Черчилль тоже поддерживает проект общеевропейского пакта без участия СССР и считает, как выясняется, что в случае, если СССР станет оказывать военную помощь Чехословакии, Великобритании и Франции было бы целесообразнее оказать помощь Германии — против СССР. Но как понимать Черчилля?
— Почему вы пришли с этим ко мне? — Масарик внимательно смотрел на профессора Дворника. Последнее время посол Чехословакии в Лондоне перестал понимать профессора — он вдруг возложил надежды на кружок леди Астор. Слишком часто ездит в Кливден. Купить там Дворника не могли, а вот промыть старику мозги…
— А к кому я должен идти с этим? — ответил Дворник вопросом на вопрос.
— Вы уверены, что это не подделка?
— Все может быть, — вяло отозвался профессор. — Нет смысла подсовывать липу. Кто-то хочет, чтобы мы просто сдались на милость Гитлеру, кто-то наоборот, хотел бы, чтобы мы поклонились Москве: приди и прикрой щитом. Эта запись годится и тем и другим как подтверждение своей версии. А определяться надо нам.
— И как же вы определились, пан Феликс?
— Я не верю больше англичанам. И как верить? Меня Черчилль лично прямо-таки уверял, что Генлейн — это несерьезная опасность для Чехословакии, нечто подобное шотландской проблеме в Великобритании. В разговоре с Генлейном, который мы с вами прослушали, пан Ян, он утверждает, надо понимать, обратное. Я скорее поверю «Ангрифу» Геббельса, который хвастался на днях, имея в виду Черчилля, «что самый антинемецки настроенный британский государственный деятель перешел на нашу сторону», чем поверю в искренность демарша Чемберлена и Даладье Гитлеру.
— Так каков же вывод, пан профессор? — повторил Масарик.
— Демарш — это очередная уловка в угоду Гитлеру. Все боятся решительных действий, все, кроме Москвы. Только русские могут обуздать Гитлера…
— Социализм отпугивает меня, — Масарик долгим взглядом посмотрел на профессора. — Я всего лишь европейский радикал, который верит в науку и в прогресс человечества, хочет им содействовать, но по-своему. В индивидуалистическом порядке. Скажите, пан Феликс, кто передал вам эту запись?
— Не знаю, — неуверенно ответил Дворник. — Помните, я в начале года был вынужден спешно уехать на родину? Я тогда почувствовал за собой слежку. Сейчас уверен, это следил за мной этот швед, Дорн.
— Я поинтересуюсь у Пальмшерна, у шведского посла, — уронил Масарик, но Дворник почему-то подумал, что Масарик явно не сделает этого.
Вообще, Дворник все время чувствовал, что его визит не слишком приятен господину послу. Позиция Дворника явно выбивала посла из его собственной концепции в отношении к происходящему.
— В принципе мне совершенно безразлично, — пояснил дальше Дворник, — кто этот швед и какому богу он молится. Но я устал от политической лжи и неопределенности. Иногда удар кулаком по столу — самый крепкий аргумент.
— Вы опять о помощи Красной Армии?
— Когда дадут Прагу? — Дворнику не хотелось больше дебатировать. В конце концов, его Бенеш направил в Лондон для личной миссии, и консультироваться с господином послом ему не обязательно.
— Да-да, — в голосе Масарика прозвучала уклончивость, — скоро вас свяжут. Но… Профессор, стоит ли торопиться? Надо посмотреть, как Гитлер отреагирует на демарш Чемберлена и Даладье. Кроме того, международный арбитраж, предложенный англичанами, тоже мощный фактор. Это светлая мысль. Понятно, Генлейн и Бенеш между собой не договорятся. Поэтому третейский судья… Лорд Рансимен буквально на днях должен выехать в Червонный Градек, правда, пока как частный гость принца Гогенлоэ, но уже с целью постепенно войти в дело.
— Лорд Рансимен в роли международного арбитра! — с горечью воскликнул Дворник. — Он будет творить арбитраж в замке принца Гогенлоэ, немца с люксембургским паспортом, женатого на испанке из франкистской семьи! Лорд станет входить в аспекты судето-немецкого конфликта под охраной генлейновских штурмовиков. Это же издевательство над чехами! — Дворник строго посмотрел на посла.
Неужели Масарик не понимает, ради чего все это делается? Оттяжка времени… А зачем им оттяжка времени? Например, для того, чтобы дать Гитлеру возможность еще немного поманеврировать не только с войсками, но и с дипломатами — неужели посол не понимает?
— Послушайте, пан Ян, — заговорил Дворник негодуя, — как вы можете серьезно относиться к подобному арбитражу? Лорд Рансимен стар, ему под восемьдесят, он глух, слышит только с аппаратом, соображает медленнее самого запущенного склеротика. Это же… параноидальный бред!
Масарик тяжело вздохнул:
— Не я занимался кандидатурой арбитра. Да бог с ним, со старым лордом… Но ведь немного потянуть время — это и нам на руку, поверьте моему опыту. Да и кто знает, не слишком ли много значения придается происходящему? Порой мне приходит в голову такой вопрос: может быть, было бы проще, если бы вообще никто не реагировал на действия берлинских гангстеров? Это же гангстеры…
— И они свободно занимали бы столицу за столицей?
— Дорогой пан Феликс, уступите экстремистскую позицию нашим недругам, вам она не к лицу. Вот и «Таймс» уверяет, что концентрация германских войск на нашей границе не что иное, как акция запугивания. А оккупация Аша всего лишь пограничный конфликт, опрометчиво спровоцированный нашими же пограничниками. Действительно, среди наших молодых лейтенантов мог найтись один с экстремистскими суждениями. Я очень верю «Таймс».
— Вы вообще склонны верить англичанам, — заметил Дворник.
— Ответ на ваш укус: президент настроен весьма оптимистично: итоги выборов, успех мобилизации… Я даже не как посол, просто по-человечески не хотел бы, чтобы вы посеяли смуту в его настроениях… Обращение к СССР! — Масарик поморщился. — Как вы себе это реально представляете? Румыны точного ответа на просьбу русских о пропуске войск не дали пока. Пусть события развиваются сами, мы вряд ли ими управляем…
