– А на месте когда будем? Как она, кстати, называется, эта «станция-березай»? – спросил Костя Усатов, примостившийся на краешке кресла, на котором помимо него и Кати сидела, прижатая ими обоими к окну, не отличавшаяся габаритами Ритуська.
Лавров с усмешкой покосился в его сторону. Костю он намеревался оставить на излечение в краевой больнице. Однако встретил с его стороны столь энергичный протест – возмущенный Костя грозился даже сбежать из «этой хреновой лекарни» и следовать за экспедицией на попутных, – что был вынужден отменить свое решение. Андрей понимал его состояние – как можно было парню оставить без своей опеки и защиты ту, что нежданно-негаданно запала в душу и заполнила ее без остатка?
– Это место, сынок, называется поселок Нижний Уймон у речки Аккем, где она впадает в Катунь, – добродушно улыбнулся шофер, виртуозно руля на поворотах и почти постоянно выжимая девяносто-сто на спидометре. – А будем там… Ну, если все благополучно, то… Ближе к вечеру будем точно. От Барнаула «пилить» туда около шестисот верст. Так что накатаетесь всласть…
– А вы нас где-нибудь не уроните? – промурлыкала Светуська, глядя на стремительно пролетающие мимо автобуса придорожные сосны и ели. – А то тут вроде бы не МКАД, а катим прямо «с ветерком»…
– Не волнуйся, дочка, это только тут у нас есть возможность хоть как-то время скостить. А вот как выйдем за Бийск, так, почитай, до самого Аккема будем ехать, как на телеге скрипучей, – рассмеялся водитель. – В горах не полихачишь.
– Так, молодежь! – Дёмин окинул строгим взглядом всю «археобанду». – Ивана Трофимовича по пустякам не отвлекайте. Дело он свое знает, ездил я с ним уже не раз. Всем понятно?
– Поня-я-я-тно-о-о… – хором, с преувеличенно-заунывным подвыванием под общий смех откликнулись несколько голосов.
Новоалтайск оказался обычным, довольно крупным райцентром со стандартными пяти– и девятиэтажками, с трубами каких-то предприятий, виднеющимися на фоне городских кварталов. Лишь в одном месте шальной ветерок задул в салон автобуса струю воздуха с резким запахом дегтя. Принюхавшись, шофер сообщил, что это «ароматизирует» бывший шпалопропиточный завод. Шпал вроде уже и не делают, а вот креозотом вся округа пропиталась на века.
Вскоре позади осталось и Жилино. Описав среди лесистых холмов широкую дугу, автобус помчался в южном направлении. Постепенно начали меняться пейзажи. Теперь автобус мчался в основном по холмистой местности, кое-где сильно пересеченной. В нескольких местах – у Овчинниково и Петровки – шоссе пересекалось с железнодорожной линией. Как явствовало из лаконичного комментария Ивана Трофимовича, эта ветка была тупиковой и вела только лишь до Бийска.
Проехав от Буланихи – большого села, разделенного пополам одноименной речкой, почти с полсотни километров, «археобанда» увидела впереди Бийск. Здесь местность снова несколько разгладилась. Вместо оставшихся позади, где-то – плоских, где-то – островерхо-вздыбленных возвышенностей, разделенных не менее чем дюжиной речек и речушек, бегущих по известняковому и каменисто-галечному руслу меж деревьев и холмов, вновь начались относительно равнинные пейзажи. Перемахивая речки по мостам и мосточкам, Иван Трофимович едва успевал оглашать их названия:
– Большая речка… Песчанка… Чемровка…
Когда за деревьями появились далекие кварталы Бийска, утопающие в зелени, кто-то из аспирантов- лаборантов надумал не очень удачно, хотя и довольно-таки язвительно «приколоться»:
– О! Еще одна «лаптевка» с претензией на столичный фасон…
– Насчет столичности Бийска ты, Куцынин, можно сказать, попал в точку, – суховато, с оттенком нескрываемой иронии тут же отреагировал Дёмин. – Это и в самом деле мини-столица Алтайского края, особенно по части науки. Тут есть такие НИИ, которые и Москве бы сделали честь, будь они там. Поверь на слово – культурный уровень здешних жителей в среднем выше уровня нашей Белокаменной.
– Да, «Москвабад» по уровню культурки и интеллектика с каждым годом сдает позиции все больше и больше… – хохотнул Эдя Дрожкин.
– И давно ты так стал думать? – пренебрежительно спросил Куцынин.
– С того самого дня, когда увидел, как на нашей улице, считай, в центре города, прилюдно режут жертвенных баранов. Это меня впечатлило – более чем… – опять же фыркнул Эдя.
– Ха! Тоже мне аргумент! – распалился не на шутку Куцынин, явно задетый за живое. – При чем тут всякие там «замкадыши» с немытыми пятками? Если взять культурно-образовательный уровень коренного москвича, то этот Бийск и все прочее захолустье наподобие него гарантированно «уходят в аут»!
В автобусе притихли, прислушиваясь к ходу этой незапланированной дискуссии. Смерив Куцынина саркастичным взглядом, Эдя взъерошил свой «есенинский» чуб и с убийственной язвительностью поинтересовался:
– Свои-то пятки давно ли отмыл? Тоже мне, «светоч интеллигентности»! Скажем, я москвич уже, наверное, в пятом поколении, но назвать не москвичей «замкадышами» постыдился бы. Кстати, обрати внимание: в провинции пока еще никто не надумал назвать москвичей чем-нибудь обидным, наподобие «мкадрил» или «мкадераст», хотя, наверное, теперь уже имеют на это полное моральное право. Я не представляю, как можно рассуждать о культуре при таком убогом снобизме?
Куцынин даже позеленел от услышанного и собрался было что-то возразить, но его остановил Петр Михайлович.
– Рогдай, – академик смотрел на своего сотрудника с явным недоумением, – сказанное тобой меня поражает. Честно говоря, я никогда не думал, что один из моих учеников может так высокомерно относиться к людям. Если ты считаешь, что пребывание такого высокородного аристократа, как ты, в компании плебеев оскорбляет твое достоинство, то… Ну, я не знаю… Избавь себя от столь унизительного положения. Могу дать денег – возвращайся домой. Занимайся своей кабинетной работой. Я вообще не понимаю, зачем соглашаться куда-то ехать при таких настроениях… Кстати, Эдик, ты, по-моему, тоже насчет «Москвабада» перебрал. Тебе не кажется?
– Я не ксенофоб! – Эдуард вскинул указательный палец. – Но я категорически против демонстративного убийства животных и считаю, что город, допускающий подобное, теряет моральное право считаться образцом цивилизованности.
Куцынин, выслушав Дёмина, сидел, низко опустив голову.
– Гм-гм… – наконец выдавил он. – Извините, Петр Михайлович, что-то не туда меня занесло. Просто… Наверное, я неправильно выразил свою мысль…
Запнувшись, он замолчал. Никто из сидевших в автобусе ответить ему не захотел. Установилась напряженная тишина, нарушаемая лишь ровным гулом мотора.
– А его что, и в самом деле зовут Рогдаем? – склонившись к Кате, полушепотом поинтересовался Костя.
– Да… – На лице девушки промелькнула насмешливая улыбка. – Его папа, когда в Москве лет тридцать назад ещё только началась массовая паранойя поиска у себя «голубой крови», где-то как-то откопал, что происходит из каких-то баронов. Как видно, из-за этого «крышу» ему малость и разворошило. Поэтому своим детям он дал особые, «дворянские» имена. Ну и воспитал соответственно. Так-то парень этот, Рогдай, неглупый, но сноб еще тот.
Немного помолчав, она добавила:
– Он, когда я еще училась в МГУ, за мной как-то пытался ухаживать. Рогдай тогда работал на кафедре старшим лаборантом. Ну, он мне как-то сразу не очень приглянулся, и я, чтобы его отфутболить, сказала, что в роду у меня одни только тверские крестьяне и никаких дворян. Он тут же обо мне забыл и переключился на Софочку с параллельного курса. Та его уверила, что происходит из польских графов Потоцких. Такая вот образовалась вышесветская парочка…
Они тихо рассмеялись. Но Рогдай этот смех услышал и, как видно, догадавшись, что речь шла о нем, насупился и отвернулся к окну. Автобус в это время уже катил по пологому уклону одной из центральных улиц Бийска, направляясь к мосту через Бию. Помимо обилия современных многоэтажек и всевозможного ультрасовременного новостроя, по пути оказалось немало и архитектурных памятников прошлых времен.
– Петр Михайлович, – оторвавшись от окна, окликнула академика Светуська, – а здесь мы останавливаться не будем? Город-то, я гляжу, симпатичный, приятный на вид. И мужчины тут очень даже ничего… А?
