чемоданное. Улицы, замусоренные во многих местах, навевали скуку и уныние. Но и здесь были заметны новостройки ультрасовременных громадин, которые наверняка возводились на все те же криминальные, героино-трансплантантные капиталы. Мир, созданный криминалом, живущий криминалом и дышащий им…
«Недаром пан Михайский так резво погнал домой, как только мы с ним расстались», – сворачивая на улицу, названную именем Матери Терезы, усмехнулся Лавров.
Их расставание и впрямь было довольно скоротечным и весьма эмоциональным. Когда за окном «Опеля» замелькали городские кварталы Приштины, сидевший на пассажирском кресле пан Михайский нетерпеливо заерзал, давая понять, что ему здесь как-то не очень по душе и хочется поскорее удалиться хотя бы в соседнюю Черногорию. Пусть это еще не его родная Польша, но более цивилизованная, приспособленная для нормальной жизни страна, чем Косово.
Андрей сбавил скорость и остановился у дома с большой вывеской на стене. Из надписи на английском языке, которая дублировала написанное по-албански, явствовало, что здесь базируется «Общество американо-косовской дружбы» имени бывшей американской политиканши Мадлен Олбрайт. Посмотрев на косовский и американский флаги, висящие над входом, Лавров пренебрежительно поморщился. Ему была крайне неприятна бесформенная тетка из американского истеблишмента, прославившаяся тем, как она «отблагодарила» сербов за свое спасение в годы минувшей войны. Если бы не сербские партизаны, ее ждать могла только газовая камера и крематорий. И едва ли кто-нибудь и когда- нибудь вспомнил бы это имя. Но она выжила и ответила спасшему ее народу самой черной неблагодарностью, вместе со своим патроном Клинтоном направив бомбить Сербию эскадрильи военных самолетов…
Видимо поняв, о чем сейчас подумал Лавров, пан Михайский тоже посмотрел на вывеску и кисло резюмировал:
– Как бы там ни было, Америка всегда и во всем права. Я понимаю – вы думаете совсем иначе, но России – нравится ей это или нет – с этим фактом придется смириться. Вы обещали деньги на обратный путь, – неожиданно сменил он тему разговора.
Достав несколько крупных купюр евро, Андрей молча протянул их старику. Этого должно было хватить и на горючее, и на питание с ночлегом. Открыв дверцу, он вышел из машины, намереваясь идти к центру города.
– Э, вы куда? – встревожился пан Михайский. – Вы мне не сказали, где заложена мина.
– Если мина где и заложена, то только здесь, – оглянувшись, рассмеялся Лавров и указал на его голову. – Мина неприязни и недоброжелательства к России. А в вашем доме мины нет. Желаю здравствовать.
– Это что же, выходит, вы меня обманули? – растерянно проговорил старик, глядя ему вслед.
– Скажем так, пошутил. Прощайте! – на ходу бросил Андрей, небрежно помахав ему рукой.
Вконец разочарованный и раздосадованный, пан Михайский сердито плюнул, плюхнувшись за руль, резко дал газу и с пробуксовкой колес, визжащих и скрежещущих на всю улицу, круто развернулся в обратную сторону, при этом чуть не врезавшись в уличный фонарь. Судя по всему, старика это несколько остудило, и он тронулся в путь уже куда спокойнее и аккуратнее.
Через четверть часа Лавров подходил к многоэтажке с огромным бетонным козырьком у входа, перед которым выстроилось несколько такси. На самом верху, над крышей здания, высились огромные объемные буквы, которые извещали, что это «Отель «Гранд», по словам торговки цветами, лучший отель в городе, с энным числом звезд. Невдалеке от гостиницы высился памятник какому-то молодому албанцу с «АКМ» и заткнутым за пояс револьвером. Надпись на постаменте уведомляла, что это некий Захир Паязити, национальный герой Косова. «Тоже, наверное, какой-нибудь мясник, наподобие тутошнего главаря Тачи, – поднимаясь по ступенькам, мысленно отметил Андрей. – Тут, похоже, что ни мясник – то герой, что ни герой – то мясник…»
Войдя в вестибюль и отметив про себя не слишком старательно отмытые окна, он тут же однозначно определил, что насчет звезд его недавняя собеседница явно перебрала. Впрочем, недостатки сервиса персонал отеля изо всех сил старался компенсировать своими (как, наверное, им думалось) крутыми американизированными закидонами. То и дело срывающиеся с языка портье «о-кей» и «вау» смотрелись провинциально и убого. Узнав о том, что «мистер Ринненган» намеревается остановиться здесь на несколько дней, портье попросил Лаврова заполнить анкету и вручил ему бланк, похожий на тот, который тому совсем недавно пришлось заполнять при пересечении косовской границы. Оплатив однокомнатный номер на пять дней вперед, Андрей получил ключ и поднялся на третий этаж.
Обстановка номера, оформленного в духе дизайнерских канонов начала 90-х, выглядела не бедной, но уже потрепанной временем. Скорее всего, в ту пору, когда еще существовала единая Югославия, здесь и впрямь был отель, имеющий несколько звезд. А теперь… Андрей щелкнул выключателем, и под потолком в плафоне, не протиравшемся от пыли последние несколько дней, тускловато засветилась маломощная лампочка. Из крана в ванной неохотно потекла вялая струйка воды. Это означало, что о душе не стоит даже мечтать. Лавров запер дверь номера на ключ и с удовольствием снял опостылевшие парик и фальшивую растительность, приклеенную к лицу, после чего, набрав в таз воды и кое-как ополоснувшись, растянулся на постели.
Проснулся он, когда уже наступила настоящая ночь. Включил свет и, немного поманипулировав перед зеркалом, снова стал мистером Майклом Ринненганом. Немного похромав по комнате, чтобы войти в образ, он водрузил на нос очки и, сутулясь, с опущенным плечом спустился в холл гостиницы. Здесь было немноголюдно. Двое каких-то крупнотелых белобрысых немцев о чем-то шушукались, сидя в углу за декоративной пальмой. Болтавшие о чем-то своем портье и охранник выжидающе обернулись к чудаковатого вида иностранцу в нелепых круглых очках.
– Сэр, – подойдя к портье, спросил тот, поправляя свою неуклюжую оптику, – не скажете, есть ли где-нибудь здесь приличное развлекательное заведение?
– Такое, чтобы с текилой и стриптизом? – хохотнув, на ломаном английском уточнил портье. – В квартале от нас есть хороший ночной клуб «Калифорния», там всегда много иностранцев. Думаю, вам понравится.
Поблагодарив, иностранец направился к выходу, сутулясь и прихрамывая. Охранник и портье, глядя ему вслед, озадаченно переглянулись. В их взглядах читалось: «И этот убогий, которому место только в санатории для рахитичных сколиозников, интересуется текилой и стриптизом? Однако…» Было понятно им и то, что в условиях неосвещенных улиц подобный субъект запросто может стать жертвой грабителей. Но, рассудив, что тот сам себе хозяин и если желает найти приключения на свою голову, пусть ищет, продолжили прерванный разговор.
А иноземный «ботаник», все так же не спеша, шагал по совершенно темной, опустевшей улице, которую оживляли лишь изредка встречающиеся компании молодежи, в сторону зазывно светящейся вывески «Калифорния». Охранники на фейс-контроле, без особого энтузиазма воззрившись на странного бедолагу, который, по недоразумению судьбы, решил оттянуться там, где место лишь красивым и молодым, моментально изменили свое мнение о госте, увидев в его руках паспорт подданного Великобритании.
Лавров вошел в просторный зал, ближний край которого был уставлен столиками, а другая половина предназначалась для дансинга. В центре зала было возвышение с шестом, у которого под музыку извивалась худощавая брюнетка. Весьма пестрая публика, среди которой было немало военных из КФОР, шумно реагировала на телодвижения уже почти полностью разоблачившейся стриптизерши. Моментально вычислив того, кто мог бы ему пригодиться больше всего, Андрей направился к столику, за которым одиноко сидел, взирая на красотку у шеста, скорее всего, француз, с капитанскими знаками различия. Попросив разрешения присесть, он сел напротив капитана и тоже обратил свое внимание на зрелище в центре зала. Заказав подошедшему официанту коктейль «Космополитен» – один из самых распространенных и популярных на Западе, и увидев недоумевающий взгляд туповатого малого с полотенцем, перекинутым через руку, досадливо вздохнул и попросил принести «просто что-нибудь выпить».
– Месье, вы поклонник «Космополитена»? – наконец обратив на него свое внимание, на относительно неплохом английском спросил француз.
– Не сказал бы, сэр, что это мой любимый напиток, но мне подумалось, что уж такой-то коктейль
