Войны крови: Восхождение

— Сашка, ты самый удивительный и самый лучший дурачок на свете! Слушай…

…Ленка уже давно спала, по обыкновению, забрав половину моей подушки и уткнувшись носом в мое плечо, а я лежал и думал. Думал над тем, что рассказала она, а потом подтвердил отец Александр…

…Почти в каждом из людей частичка чего-то другого, нечеловеческого. Это осталось нам с тех самых времен, когда русалки, домовые и лешие были частью нашей жизни. А мы — частью их. У кого-то внутри сидит частичка оборотня, мавки, эльфа или других древних, еще дочеловеческих рас. Если эта частичка — маленькая, то ее обычно и не замечают. Если побольше — она станет себя проявлять, но с ней можно справиться. И большинство с этой темной частью своей души справляется. Даже относительно легко. Врачи-психоаналитики, успокаивающие средства — если надо, то и ведрами. Церковь, духовник, посты и молитвы. А можно еще водкой заглушить или наркотой…

Вот только убежать от себя, даже от части себя нельзя. И если эти, которых Ленка называет «нелюди», а отец Александр — «дети ночи», пожелают, они всегда могут подчинить себе того, у кого внутри есть эта нелюдская часть. Пусть хоть самая маленькая. Им ведь только зацепиться, а там уж… Сделают человека покорным слугой, рабом, вещью, который мать родную забудет, собственных детей поубивает, если хозяин велит. Да, кого-то подчинить легче, кого-то — сложнее, но они могут это сделать и знают, чувствуют, что могут. Правда, толку от таких подчиненных немного: они и в самом деле безмозглые куклы, которые все, что и могут, — исполнять волю кукловода…

Есть и другие люди. Те, кто сам стал помогать врагам. Как говорит отец Александр, «добровольно впустил в себя Ночь и Тьму». Враг готов помочь человеку, сделать его жизнь простой, легкой, даже приятной. Только за это придется заплатить, хотя многие считают такую плату совсем маленькой. Большинство из тех, кто добровольно помогает врагам, платит ее с готовностью, даже с радостью. Один споет песни, после которых многие потянутся к наркотикам. Кто-то расскажет о прелестях и естественности однополой любви. Что из этого выйдет, объяснять не нужно. Кому-то выпадет «стопить лохов в темняке», а кому-то — принять замечательный закон о необходимости защиты летучих мышей, в то время когда дети его страны просто голодают. И для каждого из них — всегда проходить мимо бед и страданий людей, не обращая на них внимания. Да и кому они нужны, эти простые люди? От них сплошные неприятности: требуют чего-то, чего-то добиваются, чего-то хотят. А взамен ничего не дают да еще набираются наглости заявлять, что, мол, ты и так должен…

Но это лишь первый шаг на пути предательства рода человеческого. Потом настанет черед убийств, страшных пыток, людоедства, насилия… Потому что твоя темная частичка начнет расти и заполнять тебя всего, без остатка. И в конце концов, тот, кто тянулся к силе и власти, получает вечную власть. И вечную жизнь. За гранью смерти. Только уже в другом обличье. Не человеческом. И все будет так, если не остановят…

Остановят, потому что есть другие. Чистая кровь. Те, чьи предки никогда не братались с нечистью, не искали у ночи силы и власти. И над ними — над нами — дети ночи не властны. Они могут только убить нас, но никогда не смогут нас подчинить. А мы — мы сражаемся с ними. За себя, за тех, кого они затемнили в былые поколения, за всех. За весь людской род. Потому что для детей ночи мы всегда — пища. Некоторым нужны наши эмоции: страх, боль, а некоторым даже — любовь. Кто-то тянет из нас жизненную энергию — волю к жизни, волю, которой они и питаются. А кому-то банально требуются наши плоть и кровь. Но все они — враги. Непримиримые враги. Естественные враги…

Отец Александр сказал, что Чистая кровь для детей ночи — как наркотик, как деликатес, как самое пьяное вино и самая вкусная пища. Поэтому они ищут нас. А мы их. Потому что они мешают нам жить…

И из нас готовят воинов. Тех воинов, от которых бегут не только дети ночи, но и сама ночь…

Ленка рассказала, что ее родители погибли от рук (или лап? Сашка не знал, как правильно…) оборотней. Отец Ленки был одним из тех, кто сражался с нечистью. Он был отличным воином, Сашка понимал это, глядя на Ленку, и у «черных» был к нему длинный счет. Те, что напали на родителей Ленки, хотели отомстить, а еще очень хотели добыть Чистую кровь.

Ответ на свой вопрос про врага Сашка получил. И в придачу получил еще целую кучу новых вопросов. Ну вот, например: если есть организация, сражающаяся с нечистью, то почему она засекречена? Почему не сказать всем людям, что у них есть враг? Ведь тогда бороться будет проще? Или нет?..

Но каждодневные заботы, занятия и тренировки скоро вытеснили из головы эти вопросы. Тяжело философствовать, если ты бежишь с полной выкладкой кросс на десять километров, потом отстреливаешь на стрельбище сотню выстрелов, потом рубишься с братом Федором и братом Теруо, потом долбаешь немецкий под бдительным надзором Виктории Францевны, потом помогаешь Гаврику разобраться в запутанных словах молитв — а тебе всего-то четырнадцать лет и десять месяцев! И еще Ленка… Вот и сейчас, она полдороги от стрельбища бежала, буквально повиснув на его плече, а к тому, что придется тащить не один «калаш», а два, Сашка уже привык и забирал у Лены оружие без дополнительных просьб.

— Шагом! — скомандовал отец Александр, и пыхтящая, сопящая, гулко топочущая змея из двух десятков человек сбавила темп и облегченно вздохнула.

Сашка смахнул со лба пот, поправил разгрузку. Уставшие до крайности подростки невольно расправляли плечи. Отряд подтянулся, подровнялся и бодрым шагом вошел в ворота. Впереди горячий душ, горячий чай и блаженный отдых. Если бы здесь были приняты строевые песни, отряд сейчас бы яростно горланил что-нибудь вроде «Взвейтесь, соколы, орлами»…

— Са-а-ашка! — навстречу отряду мчался Гаврик. — Сашка!

Он подлетел к строю и, словно маленькая обезьянка, мгновенно вскарабкался Александру на плечи. Деловито поерзал, устраиваясь поудобнее:

— Сашка, а у нас — новенький. Представляешь — он не говорит. Совсем!

— Глухонемой? — удивилась шедшая рядом Ленка.

— Не, — махнул рукой Гаврик и отодвинул в сторону мешающий ствол автомата, — он не глухой. Он просто не говорит. Молчит. Костиком звать.

— Это он тебе сам сказал? — не удержавшись, хмыкнул Сашка.

— Не-е, — Гаврик засмеялся. — Это нам отец Сергий сказал. Он его сегодня с утра привел. А сестра Бронислава сказала, что у Костика — автоматизм.

— Аутизм, наверное, — поправила Ленка.

— Точно. — Сашка почувствовал, что Гаврик просто запрыгал у него на шее. — Аутизм. Сашка, а что такое аутизм, а?

Александр попытался объяснить Гаврику, что это такое, но сам запутался. Ленка, считавшая себя самой умной, попыталась помочь, но тоже безрезультатно. Неожиданно вмешался отец Александр:

— Вот что, Журавлев и Лодыгина. Забирайте вашего воспитанника и марш к сестре Брониславе. Пусть она вам объяснит, что такое аутизм. Вечером доложите.

Отряд пошагал дальше, а Ленка и Сашка с Гавриком на плечах, направились в сторону корпуса малышей. По дороге к ним присоединилась Настя, которая с радостным визгом вылетела навстречу своим старшим товарищам. Она тут же потребовала, чтобы ее тоже взяли на плечи, и попыталась стянуть Гаврика прочь с вожделенного места. Какое-то время они возились так, будто Сашка был деревянным, пока парню это вконец не надоело. Он стянул вниз Гаврика и слегка шлепнул его пониже спины, объяснив, что девочкам надо уступать, потом затянул наверх пищащую от счастья Настю и быстрее зашагал к трехэтажному строению, которое уже виднелось между деревьями.

«Хоть бы автоматы взяла», — тихонько буркнул он про себя, но Ленка все равно услышала и ехидно заметила, что девочкам надо уступать. Гаврик засмеялся и показал Сашке язык…

— О, вон он — Костик! — неожиданно заорал он и показал пальцем туда, где на лужайке пожелтевшей травы сидел мальчишка лет шести. Тот сосредоточенно выкладывал в ряд кубики, книжки, карандаши, совершенно не обращая внимания на все окружающее.

Ленка решительно повернула к малышу, одновременно позвав с собой Сашку. Тот сгрузил с плеч