переулке в «Аргентум хабар».
– Ах, эта Елизавета, - будто бы успокоился Ардальон. - Она не в поле моего внимания.
– Однако в комнатушке принимающей взносы именно над этой Елизаветой на стене я увидел портрет человека в валенках с галошами.
– Это случайность, - быстро произнес Полосухин. - Это техническая небрежность.
– Так где Елизавета подлинная и где ее подмена? Или она вся подлинная? Или она вся подмена?
– Умолчу, брат Андрюша, - сказал Полосухин, - ибо не уполномочен и сам профан. Тебе, Андрюша, и должно во всем разобраться. Ба-ба! Да к нам забрел ветеран Камергерского!
Соломатин повернул голову. По ступенькам на крашеные доски рюмочной спускался пышноусый крепыш, смутно Соломатину знакомый.
– Ну вот, Андрюша, - заторопился Полосухин, он явно был чем-то обеспокоен, - трюк произведем в ближайшие дни, я тебя найду. По поводу упомянутой Елизаветы… Тут уж ты сам отважься. Или, что, может, и не выйдет худшим, устранись.
И Ардальон направился к выходу. Перед пышноусым он совершил подскок, ударив носком загнутых туфель о носок, взмахами альпийской шляпы изобразил почтеннейшее приветствие свежему посетителю и с присвистом вылетел на Большую Никитскую.
Пышноусый крепыш подошел к Соломатину и протянул ему руку. Сказал:
– Я встречал вас в Камергерском, в закусочной. Увы, она теперь закрыта. Повлекло сюда. Разрешите напомнить. Арсений Линикк. Гном Центрального Телеграфа.
32
Шухов, коллега Прокопьева еще по прикрытому в начале девяностых оборонному НИИ, шесть с лишним лет назад и пристрастивший приятеля к пружинному делу, пришел посоветоваться. Он был в смущении. Как и Прокопьев, Дмитрий Григорьевич принимал и приватные заказы. Нынешний нашел его в Интернете. Заказчицей оказалась женщина, фамилию, имя она назвала, естественно, условные. Но возраст дала якобы точный, тридцать шесть с половиной лет («Ровесница» - отметил Прокопьев). Москвичка и часто бывает в Москве. Возникла паутинная переписка, а можно сказать, пошли доверительные переговоры-беседы. Заказчица Шухова заинтересовала, случилось даже некое общение натур. Порой и с откровенностями. Долго рассказывать, заметил Шухов, наконец, она призналась, какое миниатюрное устройство автономного действия без подключений в розетку она желает получить. Секс-машинку. С мобильный телефон. Но с разнообразием выдвижных форм, со сменой ритмов и протяженности углублений, со сменой запахов и с возможностью передвижений по эротическим и проблемным участкам тела, как прикрытым, так и нагим. И с виду вещица должна быть изящной, может, даже и с украшениями, чье пребывание в деловой сумочке не должно было вызвать превратных толкований. С такой вещицей можно было бы прямо с совета директоров ради разрядки выйти в укромное место и через пять минут вернуться на тот же совет директоров обновленной и успокоенной. Утомилась я от мужиков, призналась Василиса (так позволяла себя называть), утомилась. А бабы, особенно бизнес-бабы ее уровня или ниже, случались в ее жизни прилипчивыми и мстительными, ласки же их были корыстными.
– Трудная у нее жизнь, трудная, - пришел к выводу Прокопьев. - Но увлекательная.
– Трудная, - согласился Шухов. - Но сама она стала мне симпатична. Я был бы не прочь увидеть ее и побеседовать с ней в яви.
– Стало быть, ты согласился принять ее заказ?
– Пока нет. Сказал, задача технически очень сложная. И надо подумать.
– Задача, действительно, технически непростая, - сказал Прокопьев. - Перочинный ножик с двадцати семью предметами, самозатачивающимися, и со свободно-предприимчивой динамикой.
– Сравнивать с ножом, - возмутился Шухов, - неумно и пошло!
– Я и сам это понял, - сказал Прокопьев. - Но возникают и другие сложности. Надо знать все параметры, хотя бы в сантиметрах, возможности растяжений и сокращений, интенсивность податливых колебаний, диаметр входа. И все прочее. Ну и участки тела, про которые ты говорил.
– Все это будет! - воскликнул Шухов. - Но я не могу иметь со всем этим дело!
– То есть? - спросил Прокопьев.
– Но она - не место для вставления замка, она для меня уже человек и даже женщина. А я не врач- гинеколог.
– Господин Шухов, вы имеете репутацию примерного семьянина, - сказал Прокопьев.
– Сережа, мне не до шуток!
– Откажись.
– Откажись! А она передаст заказ другому. Ты знаешь, что такое ревность?
– Извини, - сказал Прокопьев. - Я должен привыкнуть к твоему состоянию. Мне оно пока кажется странным. И сам ты пришел ко мне за советом - помочь решить сложную, но изящную техническую задачу.
– Если бы только техническую… - вздохнул Шухов. - Я знаю, ты увлекался немецкими мастерами, у тебя есть монография о «Грюне Геволде»…
Упомянутую Шуховым монографию Прокопьев купил в Дрездене, был там, в Гэдээрии, туристом, в музей на набережной Брюля захаживал раз пять. Прокопьев почитал и Гофмана, в чудесных его историях механические якобы безделушки сотворяли не только создатель Щелкунчика добряк Дроссельмейер, но и мошенники, дурившие публику, и таинственные изобретатели людей-автоматов, каких не удалось подарить миру и нынешним японским умельцам. В Дрезденском музее Прокопьев наблюдал, разглядывая мелочи и восхищаясь ими, механические поделки саксонских мастеров восемнадцатого и начала девятнадцатого века. Август-Фридрих Сильный пришел теперь на ум Прокопьеву. Большой женолюб. И в Европе не последний человек. Один из трех. Карл Двенадцатый, скандинав, викинг. Петр Алексеевич, Великий, этот оказался поярче и поудачливее всех. И вот дрезденский, саксонский, и король польский, Август Сильный. Конечно, размышлял Прокопьев, и при нем изготовлялись не только Щелкунчики (в Дрездене, правда, имели место лишь Золотой горшок и студент Арнольф, а чиновник Дроссельмейер по воле Гофмана жил в ином городе), но и механизмы для любви. Покупали их для домов мужских удовольствий. Особенно французы и голландцы. Впрочем, саксонцы и пруссаки тоже не желали скучать. Машины для любви в «Зеленой кладовой» на набережной Брюля не выставлялись, но Прокопьев прочитал о них в купленной им монографии. Одна из этих машин напоминала токарный станок, основной ее частью была определена кожаная подушка с двумя половинками и отверстием меж ними, то есть межягодными местами, и обладатель машины усердием нижней педали приводил подушку в эротическое действие. Положение подушки в соответствии с ростом желающего обреталось с помощью винта. Другая машина была посложнее и, естественно, дороже. Это устройство по инженерной мысли и дизайну опережало нынешнюю резиновую американскую куклу. Каркас из стальной проволоки обтягивали шелком, набивали конским волосом и, понятно, устраивали желанные отверстия.
Прокопьева воспитали в спортивно-пионерском духе, приседай и подтягивайся, а не дрочи, аскетом и истязателем плоти он, правда, не стал, но некую, чуть ли не католическую, стыдливость ему втемяшили. К машинам любви он проявил интерес как инженер. Или сказать вернее - как конструктор. То есть конструкцию можно создать и для самой забавной цели. Живи себе и наслаждайся. Или живи себе и зарабатывай на наслаждениях бабки. Недавно он вычитал в газете, что некий чех в Праге устроил музей с двумя сотнями экспонатов, именно секс-машин. Впрочем, все это занимало Прокопьева точно так же, как сведения, скажем, о восьмистах разновидностях клаксонов для лимузинов двадцатых годов века двадцатого в Америке или в стильной Британии. Но сейчас волнения Мити Шухова озаботили и его.
«А не манекен ли, набитый конским волосом, приставленная ко мне девушка Нина?» - пришло ему вдруг в голову.
Бред, конечно, сейчас же ответил он сам себе, но ведь как проверить?
Сама мысль о том, что возникли сомнения в реальности Нины-человека, казалась ужасной.
Но ведь Дроссельмейер…
