– Нет, более не видел, – тихо сказал Макар. И тут же будто спохватился: – Откуда же она теперь может взяться? Ты что, мужик? Если бы она тут хозяйничала, я бы уже на ахалтекинца накопил для верховых прогулок.
– Но вон там что-то обнесено забором, – сказал Ковригин.
– Не знаю. Не ведаю, – быстро сказал поставщик виноградных улиток. – А ты из-за неё, что ли, мужик, сюда мотаешься из Москвы? Сведения, что ли, какие собираешь?
– Мобильный искал на берегу, – угрюмо сказал Ковригин. – В прошлый раз обронил.
– Ну да, – кивнул Макар. – Дырка в кармане… Известное дело. Ну и как, нашел?
– Нет, – сказал Ковригин. Разговор начал его раздражать.
– Ещё бы! – рассмеялся Макар. – Узкопрудненские бабы глазастые. Они там шампиньоны собирают.
При этих его словах на западе, за насыпью полосы отчуждения, стало возноситься к небу нечто тёмно- серое, меняющее формы, отчего-то вызвавшее у Ковригина мысли о пороховнице Хмелевых. Вознеслось и пропало. По понятиям Ковригина там и пыхтел в усердиях дирижабельный завод.
– Дядя, а ты часом не шпион? – обрадовался Макар. – И вовсе не она и не виноградные улитки тебя интересуют! Промышленный шпионаж нынче в почёте. И в цене! Записка твоя о сведениях у меня хранится. Сведения-то у меня есть, но ты мне за них ничего не предложил. Подумай. Кино про ментов под фонарями посмотри… И приезжай ещё раз за мобильным. Может, и отыщем.
К радости Ковригина, с севера, от Лобни, прикатила электричка, и Ковригин впрыгнул в спешивший в столицу вагон.
А Макар с ведром виноградных улиток остался на платформе «Речник».
Поначалу последние слова бизнесмена Макара Ковригина позабавили. И в Среднем Синежтуре, городе обозостроителей, кому-то по привычке или отрыжкой старых служебных манер могли прийти в голову соображения о нём как о промышленном шпионе, засланном с заданием раздобыть секрет пятого колеса в здешних телегах. Юльке Блинову, например. Ковригин посмеялся про себя. Но потом призадумался. Впрочем, ненадолго.
Всерьез же его озадачило вот какое обстоятельство.
Фермер с рискованными затеями Макар ни разу не назвал имени своей благодетельницы. А в прошлый раз называл. Теперь же – всё «она» и «она». И никак иначе. При этом глаза его то светились, то передавали ощущения страха или тяготы знания некоей тайны, от которой он непрочь был бы избавиться.
Во дворе дома в Богословском переулке Ковригин углядел свою «семёрку». Привратница Роза машину не видела и тем более не знала, откуда она здесь очутилась. Может, и с почтой доставили.
– Синяя, что ли? – спросила она. – Нет, не видела. Не знаю. Я за двор не в ответе.
Дома Ковригина, едва успевшего повесить куртку в прихожей, призвал к разговору телефон в столовой. Звонил архитектор Алексей Прохоров, отец двух мальчишек Антонины. А о нём Ковригин в последние дни думал редко.
– Александр, – сухо сказал Прохоров, – это я, Алексей, бывший муж… По просьбе Антонины я поставил твою «семёрку» у тебя во дворе. Так что не удивляйся её явлению. Кстати, она в хорошем состоянии.
– Кто в хорошем состоянии? – спросил Ковригин.
– Машина! Машина в хорошем состоянии!
– А Антонина?
– Что Антонина?
– Ну… – Ковригин растерялся. – Антонина просила передать мне что-либо?
– Просила поблагодарить тебя, – сказал Алексей, – за то, что ты доверил ей, бестолковой неумёхе, на несколько лет дорогое для тебя средство передвижения…
– И всё?
– Пожалуй, всё.
– Я возвращаю вам портрет, – вздохнул Ковригин. – Или хуже того – больше я не буду играть с тобой и в твои игрушки. Это плохо. Это серьезно. А я уж хотел было найти способы примирения. Всё произошло по глупости. И глупость была моей. Ладно. Как дети?
– Нормально. Учатся. Интересовались, где их дядя. Искали на карте город Аягуз.
– А я был вовсе не в Аягузе, – сказал Ковригин. – В Синежтуре я был. Так получилось, что меня занесло в Синежтур…
– Что ты оправдываешься? – сказал Прохоров. – Аягуз. Синежтур. Твоя жизнь. Тебе и знать, где быть. Другим необязательно.
– Обида обидой, – проворчал Ковригин, – но зачем машину так картинно возвращать? Ко всему прочему я пешеход. А ей машина нужна хотя бы для того, чтобы детей возить в школу.
– Машин в Москве хватает, – сказал Прохоров. – Есть и у меня.
– Судя по твоему тону, – сказал Ковригин, – ты в такой же досаде на меня, как и моя сестрица. Хотя и не знаешь всех обстоятельств дела. А жаль. Я-то как раз хотел посоветоваться с тобой по поводу своей идиотской ситуации…
Ковригин замолчал. А ведь и впрямь именно с Алексеем и можно было потолковать о том, что с ним, Ковригиным, случилось в последние недели. Не бесполезны были бы для него разумные оценки или даже подсказки этого здравомыслящего человека. Но бывший муж Антонины молчал.
– Ну, что же… – Ковригин вздохнул. – Повременим с советами… Извини, я закурю… У тебя-то как с делами? Спрашиваю не из вежливости, а по интересу…
– Кризис он и для меня кризис, – сказал Алексей. – Новых заказов на виллы и коттеджи нет. Начатые бы достроить… Наше архитектурно-дизайнерское бюро пробавляется поделками. Правда, сейчас получили неожиданный контракт: придать новые эстетические формы, пусть и самые авангардные, некоему летающему объекту…
– Дирижаблю! – вырвалось из Ковригина.
– Почему дирижаблю? – удивился Прохоров. – Откуда ты слышал про дирижабли?
А в голосе Прохорова ощутимым был испуг.
– Блажь это моя! – воскликнул Ковригин. – Ничего я не слышал про какие-то летающие объекты, требующие авангардных форм! Сам не понимаю, с чего бы втемяшились мне в башку эти дирижабли?
– Во всяком случае я тебе ни про какие дирижабли не говорил, – нервно произнёс Прохоров. – И ни про какой наш новый контракт ты от меня ничего не слышал.
– Истинно так! – подтвердил Ковригин. И, чтобы вычеркнуть из общения тему дирижаблей, спросил: – Алексей, а ты с новой подругой Антонины, некоей Ириной, вроде бы дизайнершей, знаком?
Прохоров ответил не сразу, будто бы откапывая в памяти смысловую песчинку:
– Знаком.
В Ковригине сейчас же возникла потребность объяснить Прохорову нервность (или детскость) раздора с Антониной его неприятием наглой, высокомерной бабищи, готовой всех порвать. Но вышло бы, что он нажалуется на женщину, возможно, им непонятую, а себя, обиженного, постарается оправдать.
– Да, знаком, – сказал Прохоров. – Мало того, она работает в нашем бюро и под моим началом.
– И по контракту в том самом неожиданном проекте? – не удержался Ковригин.
– Я этого не говорил, – мрачно сказал Прохоров. – И про контракт, повторюсь, ты от меня не слышал.
– Не слышал. А про дирижабли я слышал от других людей, – раззадорился вдруг Ковригин. – Меня склоняют к промышленному шпионажу в пользу султаната Бруней. Большие, между прочим, деньги. И вилла на берегу океана.
Прохоров молчал, видимо, переваривал слова Ковригина.
– Ладно, ко мне пришли, – сказал Ковригин. – Передай приветы всем, кроме твоей сотрудницы, скаковой кобылицы Ирины. А сыновьям скажи, что дядя их не опозорит.
И повесил трубку.
Никто к нему, слава Богу, не пришел.
«Что я так взъелся на эту подругу Ирину? – подосадовал на себя Ковригин. – Приревновал, что ли, её изза возложенной на плечи сестрицы руки и её слов „дарлинг Тони“? Это мелко. Нашёлся собственник!» Или тощая дылда с загорелыми ногами вызвала в нём естественные желания, а он посчитал их греховными? Нет, «греховными» здесь не подходило. Совсем ему нынче ненужными или даже досадными, но от которых он так
