Верхних соседей Ковригин знал плохо. Здоровался на лестнице, во дворе и в магазинах, вот и все отношения. Это были тихие пенсионеры, муж и жена, из финансовых конторщиков, о пудовых гирях они знать не знали. Да и вообще больше жили на даче и сейчас должны были бы ходить за опятами на вырубках под Вереёй. Возникшее было у Ковригина намерение подняться на их этаж и выяснить, что за чудеса там происходят, угасло так же быстро, как и затеплилось. Гирю с кувалдой лишили работы… Так, соображал Ковригин, на бумагах Хмелевой не имелось ни подписей нотариуса, ни печатей нотариальной конторы. То есть бумаги можно было признать лишь эмоциональным пшиком. С видимостью возгорания в девушке чувства вины. Но и этот пшик отчего-то Ковригина обрадовал. Он как бы дозволял Ковригину снова вообразить опасности в водопадных каскадах жизни Хмелёвой, принуждавшие её к действиям вздорным и рискованным, искать им оправдания, а в натуре самой Хмелёвой предполагать добрые свойства и устремления. Потому он мог и задрыхнуть сейчас с успокоительной мыслью: не так уж всё плохо в мире и в людях, и не надо упрыгивать куда-то или улетать подальше от планеты Земля на воздушных кораблях…
Впрочем, про Хмелёву следовало забыть…
Но опять загромыхало этажом выше. «Спокойной ночи! Спокойной ночи до полуночи! А с полуночи – кирпичи ворочать… Что же они там делают, идиоты!?» – выругался Ковригин. Но и усилия воли не помогли Ковригину подняться с дивана. А скорее всего, на усилия воли Ковригин не был сейчас способен. «Почему я и впрямь поставил на Древеснову?» – подумалось Ковригину, и лицо Древесновой будто бы мелькнуло, но соображение о ставке на Древеснову тут же кувыркнулось и нырнуло в болото № 16…
Утром Ковригина разбудили громыхания наверху. Люстра качалась, побелка с потолка сыпалась на пол. В спортивном костюме Ковригин взлетел по лестнице к верхним соседям. Дверь на его звонки открыл акселератной длины парень лет двадцати.
– У нас потолок вот-вот обрушится! – воскликнул Ковригин. – Штукатуркой и пылью обсыпаны книги и картины!
– Значит, у вас неумело уложены книги и плохо повешены картины! – нравоучительно и будто бы с жалостью к недотёпе произнёс парень. – Вам, дядя, вообще, видимо, не следует держать в доме книги и картины.
– Вы кто? – растерялся Ковригин.
– Хозяин этой квартиры. То есть квартиру купил отец, но уборка её поручена мне.
– С гирями и кувалдами?
– Если у вас будут возникать претензии или жалобы, засовывайте их сами знаете куда, – сказал парень. – Отец у меня – известный и влиятельный…
И дверь перед Ковригиным была рывком закрыта.
Завтракал Ковригин быстро и нервно. Надо было ехать на платформу «Речник» по Савёловской железной дороге. Перед завтраком набрал номер укрытого им под камнями и, по расчётам Ковригина, давно сдохшего, мобильного телефона, услышал: «Пошёл в баню!» – и понял, что поездку откладывать нельзя.
Подталкивал Ковригина к ней и ещё один интерес.
День, слава Богу, вышел солнечным и сухим. Выйдя из лифта, Ковригин полюбезничал с привратницей Розой. Преподнёс ей цветы из вчерашнего медового букета (не засорять же им квартиру, но и не уничтожать же все его красоты и запахи!). Роза, понятно, догадавшаяся об истории букета, повела себя тактично, цветы и Ковригина похвалила, а о гостье Ковригина, то ли китаянке, то ли даме неведомой породы, не произнесла ни слова.
– Кто это гремит надо мной? – поинтересовался Ковригин.
– Квартиру купили какие-то Буратины. Хозяин – то ли профессор, то ли делец, хомячок с лысиной, учтивый…
– И сынок их учтивый, – сказал Ковригин. – И как их величают!
– Вот фамилия у них унитазная, – вздохнула Роза. – Жабичевы.
– Почему унитазная? – удивился Ковригин. – Очень хорошая фамилия. Жабичевы…
35
«Что же за мужик поселился в моём мобильном?» – гадал Ковригин, сидя в электричке. Главное: «Пошёл в баню!» Посылает ли он в раздражении кого-то в баню? Или сообщает, что некий персонаж отсутствует по причине необходимостей личной гигиены? Но есть ли в районе «Речника» баня? Или мужик (голос его в мобильнике) перебрался в город (Москву, скажем), где бань для водных процедур достаточно?
В мыслях Ковригина подозреваемыми проходили двое. Мужик с корзиной яблок, местный предприниматель Макар. И – сосед по даче, затевавший сомнительные путешествия в Синежтур и Журино, Кардеганов-Амазонкин, виденный Ковригиным перед поездкой в Синежтур, именно вблизи платформы «Речник» на берегу прорытого к Москве Канала. Оба они вполне могли наблюдать за действиями странного типа, впрочем, Амазонкину хорошо известного, и, заметив его манипуляции с телефоном и камнями, к тем же камням потом вернуться. Хотя не исключались и другие кладоискатели. Собака, предположим, отпущенная порезвиться и способная уткнуться носом в неожиданный предмет. Да и не имело значения, у кого в штанах или пиджаке лежал теперь его мобильный. Он ведь и сам намерен был от него избавиться. Правда, по горячей в тот день причине – желанию сейчас же прекратить с сестрой Антониной электронную связь. Теперь-то зачем ему его старый мобильный? Жалко – по семейным привычкам – расставаться с заслуженно-послужившей вещью? Может быть…
Но, может быть, погнала его электричкой к берегу канала растерянность, подчинившая себе его натуру после исчезновения Елены Михайловны Хмелёвой? Да и слушать ремонтные громыхания и перебранки гастарбайтеров в квартире Жабичевых не было радости…
Хватит. Растерянность растерянностью, ремонтные громыхания над головой – громыханиями. Гадать обо всём этом, да ещё и с играми его воображения, было бесполезно. А потому Ковригин отказал себе в праве выстраивать смысловые комбинации и выискивать разумные объяснения случившемуся с ним в последние дни (разве – дни? Годы! Века!). То, что случилось с ним, – случилось. То, что случится позже, возможно, и даст разъяснения, в какую историю он попал и почему попал. К неожиданностям новых событий надо быть готовым, но не увлекаться предположениями по поводу их возможных вариантов. И следует думать лишь о заботах дней летящих и всяческих связанных с ними рутинных мелочах. Вот сейчас он катит мимо города Узкопрудного на платформу «Речник», якобы ради поисков брошенного им же самим мобильного телефона, и толком не знает, откроется ли ему нечто важное или не откроется. Для душевного спокойствия (и ради забавы) Ковригин достал из кармана костяшку Хмелёвой (всё никак не мог перейти на уважительное – «пороховницу») и принялся её рассматривать.
Поначалу он поразмышлял: зачем он вообще взял в поездку… «пороховницу»? Да, всё же пороховницу. Для отвлечения? Привычнее было бы приобрести в вокзальном киоске сборник кроссвордов. Значит, не для отвлечения от для него существенного… Значит, по рассеянности… Или просто так… Да нет, пожалуй… Воздушный корабль якобы ему привидевшийся. Город Узкопрудный с дирижабельным заводом. Ресторан- дирижабель «Чудеса в стратосфере», погоревший и развалившийся в воздухе. Именно экстренное желание взглянуть на пепелище ресторана и поволоколо его к каналу недавно и часа за три до отправления поезда в Средний Синежтур. И вот теперь этот якобы воздушный корабль на пороховнице от Хмелёвой. Намёки, подсказки, улавливания кем-то его, Ковригина, сути и сути его интересов? Неужели он всё так и не разгадан (дело-то простенькое)? Или ещё не определена сфера использования слабых или толковых (целесообразных для кого-то) свойств его натуры? Или случай не приспел?
«Спешить не будем, – сказал себе Ковригин. – Суетиться излишне. Смыслы рано или поздно сами откроются. Тогда и придёт время выбора и действий».
Но тут же посчитал, что с Воздушным кораблём именно встрял в суету. В отроческую пору «Воздушный корабль» (из Зейдлица) Ковригин знал наизусть. Как, впрочем, и множество стихов (в особенности о неудачах в любви) Михаила Юрьевича. Но соображение Маршака в случае с Ковригиным оказалось справедливым. Упрощённо: «Лермонтов для юношей, Пушкин – для мужчин, важное в жизни испытавших». Тем не менее «Воздушный корабль» он помнил долго. Оказавшись впервые в Париже, ночью к двенадцати часам перешел Сену и направился к Собору Инвалидов. Будто именно там, а не, скажем, на острове святой Елены, из гроба вставал император. Час его ожиданий Воздушного корабля вызвал беспокойство полицейских. Вопросы Ковригина на коверканном английском ажаны вынуждены были пресечь
