— Показала себя горе-патриоткой? — Юля резко вскинула голову.
Он не побледнел, не покраснел, он… улыбнулся.
— Так вот почему ты злишься? Ну, прости. Трепались в поезде. Сорвалось с языка. Ты знаешь, как я к тебе всегда относился.
— Не знаю.
— Не знаешь?
— Не знаю.
— Да-а, не думал, что ты такая, — нахохлился Игорь.
— Всё? Задание комитета я выполню.
— Я считал тебя настоящим другом…
— Не смей! Не смей! — крикнула она и выбежала в коридор, боясь как бы не разреветься.
«Какой дурацкий у меня характер, — записывала Юля в заветную тетрадь. — Совершенно не умею скрывать своих чувств. Я ждала, что он сам скажет обо всем, и о своих отношениях с Руфой тоже. Но об этом он промолчал.
Может, я напрасно так обвиняю его?
Ничего у меня не получается в меру: в меру радоваться или в меру переживать обиды и разочарования. Словно бесенок какой прыгает в душе. Очень хочу стать более уравновешенной, хотя бы для того, чтобы так не изматывать себя. Всю ночь снится только он. Утром просыпаюсь с тяжестью на сердце. Что-то потеряла… Что-то ушло из жизни — самое светлое, самое лучшее. Игорь, скажи, неужели ты совсем забыл вечер возле Дворцового моста?»
Глава шестая
ЖИЗНЬ ТОВАРИЩА
Желающих заниматься в седьмых, восьмых, девятых и десятых классах вечерней школы оказалось много — целая кипа заявлений выросла на табурете возле Юлиной койки. Некоторые десятиклассники пожелали второй раз пройти программу десятого класса: «А то все позабудем».
В субботу, на исходе короткого рабочего дня, Юля решила съездить в район строительства рудника и обогатительной фабрики. Район этот назывался Промстроем или Третьим участком в отличие от Второго участка, где работало большинство новоселов и где строились только жилые дома и коммунальные здания.
Промстрой — это монтажники, электрики, экскаваторщики, немало там и строителей. Из рассказов брата Яди, бурового машиниста Николая, Юля знала, что и на Промстрое найдутся желающие заниматься в вечерней школе.
Считалось, что до Третьего участка по шоссе километров семь. Нашлись попутчики: Женя Зюзин и еще двое ребят из комсомольского патруля — Игорь послал их «проследить за порядком на вечере отдыха», который устраивали монтажники в красном уголке своего общежития.
Долго не было машин. Наконец показалась порожняя полуторка из-под цемента. Юлю посадили в кабину, а Женя с товарищами забрался в кузов.
…Это случилось на полпути до Промстроя.
Сзади нарастало гудение. Водитель высунул в окошко голову, сердито бросил: «Без обгона не могут…» — и почти сразу же тупой железный удар оборвал гудение мотора.
Юля не потеряла сознания: она только не могла сразу понять, что произошло. Почему-то баранка руля оказалась вверху, над головой, и на голову посыпались какие-то мелкие вещицы: коробок спичек, тряпка… В тишине что-то булькало.
— Бак пробит, — глухо сказал водитель.
Это было чудом — и Юля и водитель остались без царапины. Но когда, цепляясь за руль, за стенки кабины, они выбрались из перевернувшейся машины, то увидели, что у края кювета, раскинув руки, лежит Женя Зюзин. Над ним склонились два других комсомольца — оба были зеленые от облепившей головы и плечи цементной пыли. На лицах и на руках пятна крови. В нескольких метрах впереди остановился ударивший полуторку «МАЗ».
Водитель полез к мотору. Бульканье прекратилось.
— Хорошо хоть не сгорели. — Водитель вытер жирные от бензина руки и пощупал кисть Зюзина. — Пульс есть, но слабый… — Снял с себя ватник и подложил под голову Зюзина. — Эх, ребята… На вечер ехали?
— Комсомольские патрули.
— Патрули? — Лицо водителя словно потемнело. Этот водитель был тот самый Сергеев, жену которого незаслуженно оскорбил Игорь. — Что наделал, подлюга!.. — ожесточенно обругал он шофера «МАЗа», который, держась за плечо, шатаясь, подошел к полуторке.
— Я себе руку, кажется… — пробормотал мазист.
— Голову тебе сломать за такую езду! Кто добежит до поселка? Доктора надо сюда!
Побежала Юля.
Она бежала по каменистой дороге, задыхаясь и все время видя перед собой побелевшее лицо Зюзина и раскинутые его руки; на одном рукаве рубашки штопка — это девочки чинили в тот вечер, когда он спас палатку от пожара.
Последние два километра дались особенно трудно. Сердце колотилось, хотелось хоть на минуту остановиться, успокоить дыхание, но она ужаснулась от одной этой мысли: как можно, когда там, в кювете… И еще яростней гребла воздух локтями.
Вот и недостроенная котельная, белые верхи палаток, первые бараки… Скорее, скорее!..
Вихрем влетела в коридор барака, где проживали служащие. Комната врача Антонины Петровны заперта. В конторе тоже пусто: суббота!
В полном отчаянии Юля выбежала на улицу. Из раструба репродуктора доносились вперемежку музыка, голоса, выстрелы: в клубе демонстрировалась какая-то военная кинокартина.
Юля оттолкнула контролера, ворвалась в темный зал, перекрыла выкриком стрекот аппарата, звуки фильма:
— Доктор здесь?
Из задних рядов поднялась высокая женская фигура:
— Что случилось?
— Наши ребята… на дороге…
Экран потух. Налились желтизной свисающие со шнуров электрические лампочки. Все повскакали с мест, сбились вокруг Юли. Она рассказала о несчастье.
Через несколько минут Антонина Петровна с медицинской сумкой, Юля и еще несколько добровольцев на дежурной машине выехали к месту аварии.
— Он не умрет, нет? — Юля порывисто убрала локтем лезшие в глаза пряди.
— Опасности для жизни нет, — спокойно и, как показалось Юле, холодно ответила Антонина Петровна, когда Женю Зюзина подняли с земли и понесли к машине… — Осторожно, осторожно, ребята. Скажите шоферу, чтоб ехал тихо.
По дороге Антонина Петровна сказала, что у Зюзина, видимо, сотрясение мозга. Состояние тяжелое. Нужен абсолютный покой и хороший уход. Вот даже эти три-четыре километра дороги для больного вредны. А как везти его в больницу в Металлический, когда туда почти сто километров?
— Но и у нас положить некуда, просто не знаю, что придумать. — Она хмуро посмотрела на комсомольцев.
— Положите в нашу палатку! — Юля повернула к Антонине Петровне горящее от ветра лицо.
