Одним из этих «ты» оказался Василий, как раз проходящий мимо. Вторым «счастливчиком» был здоровый сибиряк из его же блока.
Подавив отвращение, Вася принял одну руку мертвеца, сибиряк вторую. Взваливая труп себе на плечи, собрат по несчастью прошипел:
— Опять, суки, заставят нас весь день за собой покойников таскать, для отчетности!
Каким бы физически крепким ни был Вася, уже минут через тридцать ходьбы в его голове засела мысль о том, что скоро его так же понесут, после того как он упадет и не сможет подняться под тяжестью своей ноши. Несмотря на довольно малый вес покойника, ноги уже слушались с трудом, плюс ко всему труп начал коченеть, делаясь все более тяжелым.
К огромной его радости, через некоторое время немец, видимо, не захотевший терять перспективных работников, сменил их двумя другими заключенными, выглядевшими поздоровее.
Сменившись, Вася обнаружил, что таким же образом путешествуют уже как минимум четыре трупа.
Еще через полчаса пути скорбная ноша снова перешла к Василию и его напарнику.
Так и шли до самого карьера Винерграбен.
Карьер появился внезапно, вернее, не карьер, а лестница, ведущая в него. Когда они прибыли на место, все еще не рассвело, но сам котлован был освещен фонарями и прожекторами. В котлован спускалась широкая, не имеющая перил лестница, вырубленная в камне, по которой могло одновременно подниматься до четырех человек.
Заключенных разделили на три группы.
Первая группа занималась вырубкой камней. Камни вырубались определенного размера, и за порчу камня полагалось наказание — двадцать пять ударов палкой. Принимая во внимание истощение узников, для многих из них такое наказание было смерти подобным.
Вторая группа занималась переноской вырубленных блоков. Для этого узникам необходимо было подняться по сорокаметровой лестнице (среди заключенных получившей название «лестница смерти»). Именно на нее обратил внимание Вася, когда только увидел карьер. Наверху блоки складывались, а дальше грузовиками или снова-таки силами заключенных отправлялись для погрузки на баржи. Блоки переносились как парами на носилках, так и самостоятельно, по одному. Командофюрер — рыжий немец — определил Васю и еще несколько «счастливчиков» самостоятельно переносить каменные глыбы.
Третьей группой были грузчики, помогающие грузить блоки. В основной массе эта группа состояла из одиннадцати-пятнадцатилетних мальчишек.
Василий ожидал, когда ему на спину взвалят очередной блок двое мальчишек, и в этот момент его взгляд остановился на одном заключенном. Высокий и ужасно худой, казалось, что под тяжестью камня он может упасть в любой момент. Заключенный был одет в полосатую робу, что говорило о том, что он в лагере достаточно долго. Такую одежду перестали выдавать уже несколько месяцев назад, и все вновь прибывшие оставались в собственной одежде.
Узник уже поднялся до середины лестницы, когда раздался выстрел. Пуля пробила бедро человеку, нога подогнулась, и, не удержавшись, несчастный вместе с блоком покатился вниз.
Идущие следом в страхе шарахнулись в стороны от набирающей скорость каменной глыбы. Подпрыгнув на одной из ступеней, блок врезался в колено замешкавшемуся заключенному. Нога сложилась в обратную сторону, а к смертоносному потоку присоединился еще один каменный снаряд. Последние несколько метров последствия выстрела превратились в настоящую лавину, смахнувшую с лестницы и искалечившую никак не менее десяти человек.
Под хохот своих приятелей сверху через несколько минут к месту свалки спустилась пара охранников и добила искалеченных людей.
Вася поднимался по лестнице, когда обратил внимание на одного из погибших, камень размазал его ноги по стене. Это был сибиряк, с которым с утра они несли мертвеца.
Обеда не было. Немцы не забыли о наказании, но где-то в полдень сделали тридцатиминутный перерыв.
Получив команду, Вася присел рядом с отдыхающими мальчишками. Пацанов звали Дима и Сашка, оба были из Запорожья.
— Эй, шпана, пойдите сюда, — улыбнувшись, позвал он маленьких работников. И когда они подошли, незаметно сунул старшему Диме (на вид лет двенадцати) все свои пищевые таблетки и вполшепота заговорил: — Это лекарство, придает энергию. Обязательно ешьте по одной в день.
— Дядя Вася, а можно я со своим братом Колькой поделюсь? Он вон где работает! — мальчишка вытянул руку, показывая за спину Васе.
— Можно, но только больше никому.
Дело было не в том, что Васе глянулись именно эти мальчуганы. Просто не было уверенности, что этих таблеток достаточно для того, чтобы продержаться до конца войны этим трем пацанам. Разделение же их на большее число ртов в этих адских условиях гарантированно не спасет никого.
А затем работы продолжились, и перед глазами у Васи опять замелькали бесконечные, забрызганные кровью ступени «лестницы смерти».
Закончили часов в семь вечера. Заключенных снова выстроили в поредевшие колонны и погнали обратно в лагерь. Обратную дорогу он почти не запомнил, в памяти осталась лишь усталость, наваливавшаяся на него с удвоенной силой, когда его заставляли нести очередного погибшего.
Как он дошел, Вася не знал. Просто в какой-то момент он обратил внимание, что перед ним находится хорошо освещенная стена, а по колонне узников периодически пробегают лучи прожекторов.
Как и в прошлый раз, их заставили построиться, но в отличие от прошлого раза они встали недалеко от крематория. Василий находился во второй шеренге, но благодаря своему росту мог прекрасно видеть трагедию, разворачивающуюся перед его глазами.
Видимо, пока они находились в каменоломне, прибыл новый состав с заключенными, и теперь не прошедшие селекцию узники как раз ожидали своей участи возле газовой камеры. И в этот момент один мальчонка, лет пяти, проскочил между ног эсэсовца и побежал в сторону построившихся мужчин.
Мальчишка бежал и вдруг закричал по-польски:
— Папа, папа, я здесь!
В строе его отца точно не было, новые узники присоединятся к ним только в бараке, но мальчонка этого не знал. Он все бежал и продолжал звать отца.
Мальчишка уже преодолел половину расстояния до колонн, когда немец, у которого мальчуган проскочил между ног, аккуратно снял винтовку.
— Я здесь, па…
Выстрел оборвал мальчишку, и детское тельце, кувыркнувшись, затихло на булыжном асфальте.
— Мартин, ты видел мой выстрел? — прокричал немец одному из приятелей и, улыбаясь, пошел к убитому им ребенку.
Если бы в тот момент охранник был меньше занят обсуждением своего выстрела, а посмотрел бы в лицо другому человеку, он не задумываясь застрелил бы и его. Но эсэсовцу было не до того, и он не мог видеть глаза Васи Аникина, глаза, полные слез, тоски и бешеной ярости. Не знал немец также и того, что в этот момент Вася, презирая себя за то, что не сделал ничего, чтобы попытаться спасти мальчишку, пока он был еще жив, пообещал себе не останавливаться до тех пор, пока не рассчитается с его убийцей, пусть даже ценой собственной жизни.
22
Вернувшись в лагерь после работы в карьере, Николай Абрамович направился в барак.
С Андреем им сегодня пообщаться не пришлось. На карьере их использовали на разной работе, и пересечься так и не удалось.
«Больше откладывать нельзя, с парнем нужно пообщаться сегодня», — решил для себя
