Рогов принес три винтовки. Громов и Солдатов взялись за оружие. Партизаны ушли в горы. Леонид сосредоточенно целится и посылает пулю за пулей в темноту. Кончились патроны, разбил винтовку и пополз в барак.
В лесу раздавались одиночные выстрелы, сменявшиеся автоматными очередями и равномерной дробью пулеметов, неведомо куда била артиллерия. Уйти пленным не удалось. Многих пристрелили на месте, часть загнали в зону. Ночью не тревожили. Живые думали о завтрашней расправе и завидовали мертвым.
Приехало финское начальство. Среди них мелькает фуражка Иванова, который предупредил немцев. Пленных выстроили перед бараком. Пулеметы направлены в строй. Начальство на почтительном расстоянии; Пуранковский ближе к строю. Он, глотая слезы, пытается узнать, кто стрелял из лагеря. Позднее Пурансковский признался, что выстрелы из лагеря были очень меткие. Строй молчал. Подошел немецкий офицер, для устрашения пристрелил правофлангового и закричал. Пуранковский перевел:
— Если через минуту виновники не будут выданы или не признаются сами, расстреляны будут все!
Леонид вышел из строя. И все, как один, военнопленные, сжимая кулаки, подаются вперед. Он делает шаг — за ним все. Каждый думает: — Погибнуть всем, но не выдать товарища.
Предателя не оказалось. Из-за проволоки вырвалось пламя смерти. Русские не побежали — все смотрят смерти в глаза, поддерживая раненных товарищей.
Пуранковский закрыл уши руками, чтобы не слышать выстрелов, и убежал из зоны со словами: «В твоих жилах течет русская кровь!» Раненных добили, в живых оставили двадцать. Убитых бросают в барак. Проволоку снимают. Барак поджигают.
— Шнель! Шнель! — подгоняет немец.
Житников взмахнул лопатой. Из-под пилотки немца брызнула кровь — замертво падает фриц. Выстрел — меньше одним товарищем.
«Не поступить ли мне так?» — подумал Леонид. Сознание правоты и непоколебимости того дела, за которое он сражался, за которое бьются русские люди на фронте, во имя чего погибли товарищи, удержало его.
— Я должен встать в строй и отомстить за погибших!
Место, где был расположен лесной лагерь, аккуратно прибрано, чтобы скрыть следы кровавого преступления.
21. Встреча с другом
Водопровод для снабжения завода водой, которого боялись пленные, был уже закончен. Закопаны последние трубы, вместе с ними похоронено триста военнопленных, умерших от побоев, голода и болезней. В последнее время военнопленные поступали без разделения по национальности, и количество их в лагере было неизменно — пятьсот: умерших заменяли немедленно другими. Прибывшие из лесного лагеря надеялись встретиться с товарищами, с которыми первыми вступили в лагерь. Судьба готовила жестокое разочарование. Неровные кресты около проволочного заграждения оставили грустное воспоминание о друзьях.
Лагерь выглядел по-другому. Построен еще один жилой барак, разделенный на три секции. В первой, с двухъярусными нарами, жили военнопленные, во второй — переводчики, а в третей — склад, сапожная и пошивочные мастерские.
В одном углу зоны, рядом с первым бараком, — кухня и санчасть. За вторым бараком — баня. Рядом с нею — дезокамера, заменявшая карцер.
При входе в зону — домик коменданта лагеря. Для охраны также выстроен один жилой барак и склад для хранения продуктов.
Одним словом, лагерь вырос заметно.
Девятнадцать военнопленных разбрелись по зоне, надеясь встретиться со знакомыми, оставшимися в живых. Ответ один: или умер, или совсем не припомнят. Военнопленные удивленно смотрят, когда их спрашивают о людях, впервые прибывших в Никель: они не знали, что вновь прибывшие год назад основали этот лагерь.
Леонида встретил невысокого роста, но плотного телосложения военнопленный и, назвав по фамилии, приветствовал, как старого знакомого.
Маевский, несмотря на свою прекрасную память, не мог вспомнить, где видел его, но твердо был уверен, что в плену не встречался.
— Иван Тульский, — краснофлотец 2-го батальона морской пехоты, отрекомендовался военнопленный и пояснил: — Я прибыл в батальон на год позднее вас. Был в нем немного — перевели в Выборгский укрепрайон. Вас я запомнил хорошо: вы были лучшим игроком в футбол. Последний раз играли в городе Койвисто на бригадной спартакиаде 9 мая 1941 года.
Леонид подозрительно посмотрел на него.
— Да, я вас видел последний раз там, — продолжал разговор Иван.
— Может быть, я от людей не прятался, — ответил Леонид и, заметив проходящего, окрикнул: — Михаил! — и подошел к остановившемуся.
Шаров не ожидал встречи, так как он ранее слышал, что Леонид совершил побег и был задержан. Между друзьями по внешнему виду было большая противоположность. Михаил работал поваром на кухне, был сыт и прилично одет. Едва двигающий ногами, худой, весь оборванный, стоял Леонид пред ним с протянутой рукой. От радости и неожиданности Михаил забыл пожать руку. В это время крикнули: — Вода в котле кипит!
Когда Шаров пошел, кто-то со злостью в голосе крикнул ему в след: — Сытый голодному не товарищ! Он видел растерявшегося Маевского, стоявшего посреди зоны по-прежнему с протянутой рукой, и ему показалось, что пленный обращался к повару за помощью.
«может ли быть между нами дружба? Один из нас оказался в наиболее благоприятных условиях, второй нет, — каждый борется за свое существование» — подумал Леонид.
Не только Маевский, но и многие другие военнопленные видели своими глазами, как лучшие друзья до плена забывали свою дружбу из-за куска хлеба. Забывалась дружба, забывалась великая идея, за которую они раньше боролись вместе. К счастью, таких было мало.
— Хочешь есть? Пойдем в барак — накормлю! — прервал молчание Тульский.
— Спасибо товарищ! И Леонид еще раз посмотрел на дверь, где скрылся Шаров, и подумал: — «Все может быть».
— Я с первого дня буду помогать своему командиру — говорил Шаров поварам, — это моя обязанность, несмотря на то, что в плену мы на равных правах, и никто не требует соблюдения законов субординации.
После окончания смены Михаил не пошел к себе в барак, а разыскал Леонида. В бараке стоял шум. Стук молотков смешивался со скрежетом пил; песня и разговоры сливались в одном гуле; около печи приспособились мастера выжигания ящиков и портсигаров; за столом группа картежников. Такого оживленного движения военнопленных Леонид не видел ни в одном лагере и с интересом наблюдал с верхних нар.
Михаил угадал мысли Маевского и заговорил: — В Никеле борьба за жизнь и существование с первого дня приняла острую форму. Надеяться на подачки и свалку как в других лагерях, не приходилось, и многие принялись за ремесло. Делают кольца, портсигары, ящики, плетут корзины из соломы и травы. Все изделия сбывают финнам и немцам за хлеб, табак и марки.
— Покупают хорошо? — спросил Леонид.
— Положение рабочих завода и шахтеров, когда на весь рабочий поселок не имеется ни одного сапожника и швейной мастерской, незавидное. Большинство рабочих приезжие, семьи находятся внутри Финляндии, поэтому многие покупают по необходимости, другие — из интереса, а третьи — за не имением
