божественное напутствие сменилось длинной речью следователя и закончилось словами переводчика Павлова и старшины лагеря Гаврилова. Все они призывали в ряды «русской добровольной армии», организуемой на территории Финляндии.
Комиссия ушла в общежитие переводчиков, и туда потянулись «добровольцы» — большинство из тех, кто слабо себя чувствовал. Записалась значительная часть лагеря. Многие записывались с мыслью, просто и откровенно высказанной дьячком Барашковым: «Знать, зачем я записался, я не знаю, но, возможно, оттуда легче будет убежать до дому».
Откровенное признание вызвало дружный смех.
Леонид молча лежал на нарах. Солдатов, свесив ноги с нар и раскачивая ими, встречает каждого злобными словами: — Вновь испеченные финские солдаты — подлецы! За кусок хлеба продались! Забыли Родину, иуды!
Каждого выходящего из барака останавливает и уговаривает. Васькин усердно точит кольцо, воспользовавшись моментом покоя. Громов у печки делает ящик.
— Николай, брось разговоры, иначе тебе всыплют по первое число за агитацию, — предупреждает Солдатова Леонид: — Агитировать надо было раньше.
Прихрамывая и поддерживая спадающие брюки, проковылял Рогов. Леонид уважал его и, заметив, что Андрей идет в добровольцы, поднялся и произнес:
— Андрей, закажи себе костыли, а потом иди в армию. По дружбе я тебе их разрисую и выжгу.
Рогов удивил комиссию. Он пришел записываться не сам, а предложить Максимова. Его он органически не переваривал за вредную болтливость и агитацию и хотел избавиться от него, предполагая, что добровольцев скоро заберут из лагеря.
Следователь спросил фамилию у Рогова.
— Я отвоевался, — сказал Андрей, — против своих не пойду! А вот Иван Максимов еще в сорок первом году изъявил желание идти добровольцем. Пишите его! Даст бог, первая пуля его.
Рогова гонят, а он настойчиво требует записать Максимова в добровольцы и обязательно первым. Возбужденным вернулся Рогов, и резкий голос послышался при входе в барак: — Иван! А Иван! Где ты? Они не верят, что ты в сорок первом году хотел идти добровольцем. Пойди и скажи им, иначе пропадут два года стажа. Позднее будешь жалеть.
— Что вам нужно от меня? — недовольно ответил Максимов, — Пойду и запишусь. Вас не спрошу.
— Кто съел мою баланду, подлецы? — раздался голос на весь барак. — Вот здесь, на печи стояла, и котелка нет, закричал Максимов.
— Я, — отвечают ему равнодушно с другого конца, — думал, что вас будут кормить с финской кухни, и котелок будет не нужен.
— Подлец!
— От подлеца слышу! Изменник!
— Ты с ним поосторожнее, кричит Солдатов, — он завтра получит винтовку, — и будет тебе на орехи.
— Брось Николай, — проговорил раздраженно Леонид, — или убирайся в свой угол, чтобы тебя неслышно было. Без тебя голова кругом идет.
В полночь комиссия закончила работу и делала обход по баракам. Следователь встретил Баранова и поинтересовался причиной отказа служить в финской армии. Баранов не ответил, но наотрез отказался записаться. Солдатов предложил ему публично покаяться в прежней своей деятельности, чтобы реабилитировать себя в глазах военнопленных.
Леонид хотел воспрепятствовать этому, но было уже поздно. Баранов мгновенно оказался на верхних нарах и громко закричал: — Товарищи! Враги моей Родины силой пытались заставить меня работать на них… Я дал согласие там, — он указал на окно, в котором виднелся силуэт барака охраны, — а сейчас публично отказываюсь от гнусной работы шпика!
В бараке наступила тишина. Пленные ожидали, что скажет дальше Баранов, и молчали. Многие знали его по пересыльному лагерю и его подлой работе. Откровенное признание Баранова и отказ от службы врагу, когда многие минуту тому назад открыто дали согласие служить неприятелю, ошеломило всех.
Следователь попал в неловкое положение, но, не теряя присутствия духа, равнодушно спросил: — Почему?
— Быть паразитом общества не желаю!
— Были ли вы, когда-нибудь полезным членом его?
— Да вы правы. По своему ремеслу я был отбросом советского общества, грязным пятном. Меня неоднократно направляли на настоящую жизнь, но я скатился в пропасть:…В моей путанной жизни я теперь разобрался и горд, что Семен Баранов нашел свое место в жизни, и меня с пути не столкнешь!
Осознанно ли он говорил, или это была случайная вспышка, но, в подтверждение своих слов, Баранов спрыгнул с нар и схватил следователя за горло.
Сотни любопытных глаз следили за борьбой — борьбой человека, запутавшегося в жизни, не нашедшего других выходов и форм борьбы, кроме гибели на глазах у всех в открытой борьбе с людьми, которые использовали его прошлое и толкнули его на путь предательства.
Солдатов бросился на помощь, Леонид вовремя остановил его. Следователю удалось вырваться. В тот же момент Семен схватил младшего сержанта, проводника служебно-розыскных собак, повалил на нижние нары. Борьба была не равная — десять против одного. Но Барановым владела та сила, которую он нашел в последнее время, отбросил темное прошлое, оставив в себе только то, что составляет чистоту и смысл человеческой жизни.
Ему ломали ноги. Кололи финками. Рвали волосы. Он мертвой хваткой ухватил врага и не выпустил своей жертвы и тогда, когда сержант был мертв.
Они действительно нашел свое место в жизни, — произнес Леонид, наблюдавший с нар за борьбой.
— Лучше погибнуть, как Баранов, чем поднять руку на своих, записавшись добровольцем.
— Я не обвиняю их, Николай Алексеевич, — Леонид всегда называл Солдатова по имени и отчеству, когда хотел возразить ему серьезно. — Я видел, как у нас в деревне, обучают и заставляют плясать медведя. Его ставят на плиту и подогревают ее постепенно, приговаривая: «Пляши, Мишка! Пляши, Мишка! В это время музыкант играет на дудке или гармошке. Когда медведю начинает жечь ноги, он переступает с ноги на ногу. Чем сильнее нагревается плита, тем сильнее пляшет бедный Мишка. После нескольких тренировок плиту не подогревают, а только приговаривают. Медведь, понимая, что после слов будет жечь ему ноги, пляшет. Вот почему я не обвиняю их.
Николай неопределенно возразил.
— Слушай дальше. Так и нас. Пока финское радио кричит, машина лагеря обрабатывает: морят с голоду, избивают и пытками заставляют записываться. Поверь мне, что из тез, кто дал согласие служить в финской армии, семьдесят процентов записалось с мыслью убежать на Родину. Двадцать — ради куска хлеба, и только десять, возможно, сознательно.
— Почему же ты не пошел? Может быть, и нам пойти в добровольцы?!
— И сколько Мишку не учат, — продолжал Леонид, не замечая реплик Николая, — стоит ему сорваться с цепи, как он убегает в лес к своим лохматым братьям. Есть и такие, у которых инстинкт вольной жизни оказывается слабее, они всю жизнь останутся верными своему хозяину: пляшут за кусок сахара, но тоска по вольной жизни никогда не исчезает у них. Так и с нами. У кого сильнее характер, не побоится уйти к своим и рассказать всю правду. Другие постепенно запутаются и останутся верными своему новому хозяину. Они не найдут себе другой Родины и потеряют настоящую. Вот таково положение, Николай.
Ни тем, кто записался случайно, ни тем, кто шел сознательно, не пришлось служить под флагом с эмблемой льва на мече. Причина известна только тому, кто пытался организовать армию из военнопленных в Финляндии.
25. Смеяться можно над каждым человеком
