стоял мастер-швед.
— Вот то, что последовало дальше, — с трудом выговорил Леонид.
Мастер понял: половина бригады русских его смены ушла на родину.
— Борьба окончена, — сказал он, и распорядился отправить русского в барак.
34. Война окончена. Мир заключен.
Барон-лейтенант Пуронен отказался выдать Леонида немцам не потому, что был к нему расположен, а потому, что не хотел ввязываться в историю и брать на себя ответственность, ожидая нового начальника.
Восьмой лагерь в Петсамо — Никеле, как и другие лагеря Финляндии, не были похожи на немецкие лагеря смерти Освенцим, Майданек или Бухенвальд. Это были обыкновенные трудовые лагеря. Несмотря на это расстрелы военнопленных, издевательства, пытки и смертность людей были настолько велики, что финское правительство забило тревогу и начало спешно заменять начальников лагерей, отличавшихся жестокостью к русским, лицами, не причастными к лагерям военнопленных — фронтовиками.
Вновь прибывший начальник не знал, как поступать. Он был новым человеком, познакомиться с жизнью лагерей не успел, получив назначение сразу с фронта. Совета старый начальник ему не дал. Не зная, что предпринять с русскими, запросил штаб северных лагерей.
Начальник северных лагерей, лейтенант Холм, суровый на вид офицер, отличавшийся строгостью и требовательностью к пленным и подчиненным по службе, был справедлив и ненавидел немцев, хозяйствовавших на финской земле, ответил шифровкой: «Паасикиви в Москве. Ожидаются большие перемены. Измените отношение к военнопленным в лучшую сторону. Разъясните, примите меры к недопущению побегов и обеспечьте безопасность пленных. За каждого персонально ответственность несете вы».
Вечером пьяный начальник выступил перед русскими. Язык еле ворочался, но из несвязной речи можно было уловить один смысл — скоро окончание войны. Затем он пришел к раненному и предложил ему закурить. Леонид кивком головы отказался. Рана была не тяжелая: пуля прошла грудь навылет, не задев легких, но отсутствие надлежащего медицинского ухода и лекарств, слабость истощенного организма приковали его к постели. Товарищи старались ему помочь, приносили папиросы и все лучшее, что доставали на производстве.
Перемена в событиях и жизни Финляндии больше всего ощущалась по изменившимся отношениям к военнопленным со стороны охраны, рабочих и мастеров. Солдаты перестали драться и бить русских, не обращали внимания на поведение военнопленных и занимались своими делами. Рабочие собирались в группы, беседовали между собою больше, чем работали. Мастера (как было раньше) не подгоняли в работе, не угрожали, а заискивающе любезно предлагали приступить к своим обязанностям и виновато улыбались, когда в ответ слышали грубость со стороны рабочих. Немцы враждебно посматривали, когда мимо них проходили колонны русских.
По утрам стали заморозки: лужи на дороге покрылись тонким слоем льда. Военнопленные, не сворачивая и не обходя их, идут прямо по льду. Он под давлением тяжести трескается и на гладкую его поверхность выступает грязная вода. Бригада, в которой раньше работал Леонид, подходила к заводским воротам. «Райские ворота», как прежде, не распахнулись перед русскими, а из проходной будки вышел главный инженер завода.
Он приподнял правую руку вверх и притворным голосом, выражающим любовь к русским, произнес:
— Больше русские работать не будут! Война окончена! Мир заключен!
И с неохотою вынимает портсигар и раздает все папиросы. Бесплатная рабочая сила, из которой выжимали все, что могли, постепенно уничтожая ее, не неся ответственности, выскользнула из рук. Инженер не был из тех людей, которые радовались окончанию войны, избавлению от тягот и лишений. Нажившись порядочно на войне, он еще вчера во всеуслышание кричал: «- Война до победы!»
Военнопленные, солдаты, рабочие переживают с волнением и радостью эту минуту. Лагерь кипел, как улей. Жизнерадостные возгласы слышались повсюду. Настроение поднялось, пленные повеселели: горе позади. Впереди только счастье! Все почувствовали, что они снова имеют родину — снова станут в ряды борющихся за правое дело и упорным трудом будут работать на благо своей родины.
Леонид переживает всеобщую радость.
— Долго я жил мечтою о родине, думая только о ней, — говорит он, опершись о проволоку, — а сейчас эта минута настала. Жизнь начинается по-новому!
Рядом с ним стоит военнопленный Васькин. Он не хочет огорчить его возражением и той неприятной новостью, которую еще не знает Маевский, поэтому все время молчит и кивает головой в знак согласия.
«Совесть его чиста, — думает Васькин, — Леонида нельзя обвинить в том, что он не сумел вырваться из позорного плена. Заслуга его в том, что он помог избавиться другим, а главное он сумел в трудное время объединить около себя товарище, взять руководство и направить деятельность в правильное русло. Человек, который не сидел сложа руки в плену, а работал на благо родины, не имевший руководства сверху, движимый только патриотическими чувствами, заслуживает уважения: он сыграл большую роль в поднятии духа сопротивления у военнопленных и не допустил их скатиться к прямой измене родине».
Финские солдаты тащат ящики с галетами на продажу в барак. Они стараются распродать хлеб и галеты и получить марки, которые отбирали раньше. Пленным марки больше не нужны, они с охотою покупают хлеб и табак.
Лагерь со всех сторон окружен немцами, и военнопленные не уверены, что их выпустят из-за проволоки. Начальник заверяет, что он будет защищать русских до последнего своего солдата, но в этом успокоения мало. Что может сделать горсть плохо вооруженных финнов против многочисленных немецких войск. Пленные вторично могут оказаться в плену! Но выход один — ждать!
С томлением и тревогой ожидают прибытия машин и избавления — их все нет. Причину задержки знают немногие. Финские машины стали из-за отсутствия бензина. Недавние союзники отказали им. Изредка начальник разговаривает со штабом по телефону, результат разговоров пленным не сообщают. Они волнуются и переживают.
«— Как бы наши меты о возвращении на родину не стали напрасными, а нам не попасть бы в руки немцев»- думают все. Переживает и охрана. Среди них распространился слух, что немцы не выпустят военнопленных, а им быть в плену совместно с русскими. Они не хотят переживать того, что пережили военнопленные на глазах у них, а зачастую и от них.
Более решительные предлагают пробиваться напрямик в Ивало, где размещался штаб лагерей.
Начальник лагеря без согласия штаба северных лагерей не согласился на это.
Участились телефонные разговоры. Наконец, начальник получил указание подготовить больных к вывозке, остальные должны пешим путем продвигаться до Ивало. Заблаговременно роздали продукты на путь следования и заменили обувь. Начальник предупредил русских, что если немцы не будут выпускать пленных, он вооружит всех имеющимся у него в запасе оружием, и военнопленные будут пробиваться группами. Леонид еле двигает ногами, но очень рад и доволен решением начальника; с нетерпением ждет раздачи оружия.
— Зачем мне идти вглубь Финляндии, когда я могу остаться здесь, ожидать своих и начать партизанить, — говорит он с радостью. Многие разделяли его мнение.
Мечта о получении оружия заставила его отказаться от поездки с больными на машине. Не прошла она и ста метров, как ее остановил на мосту немецкий патруль. Леонид поступил благоразумно, отказавшись от поездки, его могли взять немцы. Больных заставили слезть с машины, а кто не мог, того столкнули. Два часа простояла машина, два часа лежали около нее больные, два часа стояли военнопленные около проволоки, ожидая дальнейших событий. Надежда на избавление мирным путем рассеялась, как туман. Необходимо действовать самим — сделали заключение многие.
Начальник лагеря не отходил от телефона. Наконец немецкого офицера попросили к телефону. Он с
