сказать... Врачи-то нашли во мне расстройство нервной системы, это уж я его сам себе устроил, но то, что я тебе скажу, это не блажь, все это я решил в здравом уме... Только вытерпи, что я тебе скажу... Может, это глупость... Ты заранее извини...
– Чего извиняться-то?
– Я хочу предложить тебе... То есть это не предложение, это просьба... Ты можешь выгнать меня тут же, как я скажу... Я... Ну, в общем... ты не могла бы выйти за меня замуж?
– Чего? – вскинула ресницы Вера.
– Выйти за меня замуж, – медлительно, но и с твердостью произнес Турчков. – Не сейчас, а через год, когда станем совершеннолетние. Но все будут знать, что мы с тобой женимся...
– Зачем?
– Ну... Я не знаю, как тебе объяснить, что я чувствую... Ну... хотя бы и для того, чтобы у ребенка был отец...
– Какого ребенка?
– Твоего...
– Какого еще ребенка! – возмутилась Вера – Ты что, сдурел? Никакого ребенка не будет! Как ты мог подумать! Ты что?
Турчков посмотрел на нее, и то ли удивление, то ли растерянность были в его взгляде. Потом он сказал:
– Если не ради ребенка, то просто так.
– Ну ты даешь, Турчков! – сказала Вера. – И долго ты думал? Ты что же, себя в жертву решил принести? Так мне ее не надо! Или ты собрался взять всю вину на себя? Может, посоветовался с кем? А?..
– Нет, нет! – поморщился Турчков как от боли. – Все ты не то говоришь! Все не так!
Потом он сказал:
– Ведь я люблю тебя.
– Вот тебе раз, – удивилась Вера. – Как кот мыша, что ли?
Но тут же, взглянув на Турчкова, она подумала, что, несмотря ни на что, ехидничать и злиться ей сейчас не следует.
– Нет, – качнул головой Турчков, – ты не так говоришь. Все не так. Я всерьез.
– И давно ты успел полюбить? – спросила Вера. – До или после?
– Я не знаю, как тебе все это объяснить... Я не могу словами назвать то, что я чувствую... Я, наверное, и раньше тебя любил...
– Ну хорошо. Спасибо и за это...
– Я понимаю... У тебя есть другой?
Вера хотела сказать, что да, у нее есть другой, чтобы облегчить Лешины страдания, но другого у нее вот уже пять дней как не было.
– Не имеет значения, – хмуро сказала Вера.
– Я понимаю... Я все понимаю... Но и ты пойми меня... Конечно, я подлец... Я ничтожество... Я не только не могу, но я и не хочу просить у тебя прощения, потому что меня нельзя простить... Я знаю, какое у тебя отношение ко мне... И вот я набрался наглости предложить тебе такую чушь... Это и вправду чушь: как же я вообще смогу жениться через год, когда меня вот-вот посадят?.. Я ведь помню про суд. Он мне нужен... Я ведь шел к тебе сказать, что я тебя люблю, и больше ничего, потому что я уже не мог этого не сказать... Но сначала вырвалась нелепость... То есть ужасно... Ведь все это можно понять так, будто я придумал способ, чтобы избежать наказания... Это случайно вышло... Я... я не знал, какие слова найти... Я без всякой корысти... Я хочу наказания...
Турчков замолчал, сидел сникнувший и несчастный, и Вера забоялась, как бы он не заплакал. Опять, как и в день рождения, он показался Вере побитым щенком, и жалость взрослой женщины проснулась в ней. Но ласковых слов успокоения теперь у Веры не было. Она хотела предложить Турчкову воды или квасу, но подумала, что этим она его совсем расстроит. Она поднялась, нашла свою сумочку, достала сигареты.
– Закурю, если не возражаешь, – сказала Вера. – Хочешь?
– Дай, пожалуйста, – кивнул Турчков.
Курить Вера, как и Турчков, не курила, но иногда, по настроению, баловалась и пачку «Новости» держала на всякий случай в сумке.
Турчков поднес к губам сигарету, затянулся с усердием, но и небрежно, будто опытный курильщик, и тут же закашлялся, даже покраснел от напряжения.
– Я пойду.
– Смотри, – сказала Вера.
– Мне на завод ехать... Пусть я и недотепа, а там я на хорошем счету... Я ведь научился кое-чему... Там я для всех без вины виноватый... А мне от этого еще тошнее, понимаешь...
– Твоя забота.
– Ну да, ну да, – кивнул Турчков. – Моя и ничья больше. Еще, к несчастью, и моей матери. Что мое, то и ее... Ну ладно, я пойду...
Он пошел к двери и остановился.
– Знаешь, – сказал Турчков, – я тебя прошу, ты забудь, что я тут наговорил тебе, и все... Это ведь я самому себе устроил облегчение... А тебе пришлось меня терпеть... Но ты меня пойми – я уже не мог не прийти к тебе и не сказать... Я совсем бы измучился... И не думай, что я сейчас не в себе или с головой у меня не в порядке, я тебе все верно сказал... А тебе спасибо, что не выгнала...
– Не за что, – буркнула Вера.
– И еще, – сказал Турчков, волнуясь, – как бы ты ко мне ни относилась, мало ли что может случиться в будущем... Вдруг стрясется с тобой беда или еще что... Ты знай, что и на меня можно рассчитывать... Ты не думай... Я сильным стану... Или черту душу отдам, а тебе пособлю.
Вера, выслушав его, подумала, что единственное, о чем она хотела бы просить Турчкова, – это о том, чтобы он никогда не попадался ей на глаза и даже издали не напоминал ей ни о себе, ни о своем дне рождения.
Но Вера сказала неуверенно:
– Ладно...
– Я ведь в тот вечер, – сказал Турчков тихо, – все глядел на тебя... И то любил тебя, то ненавидел... И опять любил и опять ненавидел... Ты тогда ничего не заметила?
– Хватит, – не выдержала Вера. – Чего зря разводить болтовню!
Турчков поглядел на нее с тоской, он словно ждал незамедлительного унижения, губы его задрожали, и Вера снова забоялась, как бы этот ушастый мальчишка с мокрыми кудряшками на лбу и на самом деле сейчас не расплакался.
– Ну что ты? Что ты? – сказала Вера уже поспешно. – Ну зачем об этом сейчас говорить?
Однако слова ее вовсе не успокоили Турчкова, толстые Лешины губы по-прежнему дрожали, а глаза были мокрые и жалостливые, белесые ресницы хлопали часто, невольное сострадание возникло в Вериной душе, и, не выдержав, она пошла к Турчкову, и даже не пошла, а бросилась к нему, будто он тонул или истекал кровью. И тут произошло то, чего она никак не ожидала и о чем позже не то чтобы жалела, но во всяком случае не любила вспоминать, – она, приговаривая ласковые, тихие слова, стала гладить Турчкову волосы и говорить: «Ну что ты, Леша... Ну зачем ты так отчаиваешься... Все пройдет... Все хорошо будет...» Турчков был с нее ростом, но худенький и узкий в кости, и сейчас, уткнувшийся широким носом в ее плечо, казался и вовсе маленьким. Вера и чувствовала себя рядом с ним взрослой, если не матерью этого несмышленого парня, то по крайней мере старшей его сестрой. О своих печалях Вера теперь забыла, она боялась, как бы Турчков, выйдя из их дома, с отчаяния не втемяшил себе в голову крайней глупости и не сделал дурного. И она все прижимала левой рукой повинную голову к своему плечу, а правой гладила и гладила Лешины волосы.
Однако вскоре Турчков сам опомнился, выпрямился и решительно отступил от Веры на шаг. Глаза его были сухи, а узкая, худенькая фигурка стала собранной.
– Это я так... это я на минуту ослаб, – быстро заговорил Турчков, – разнылся и расклеился... Вроде бы я разжалобить тебя пришел... Ты так не думай. Я совсем другим хотел появиться у тебя. Не смешным и не жалким... А не вышло... Но я буду другим, я знаю, каким, раз уж я остался жить после всего этого... Я там,
