и сколько раз в минуту? Я повисаю на узде коня и с огромным трудом останавливаю его. Затем поворачиваюсь к замершим путникам:
— Значит, так, уважаемые. Повторяю свое предложение: все дружно вспоминаем заповедь, в которой господь велел делиться. Вот ты, толстый: как она там точно звучит?
Толстячок, которого Клем именовал «отец приор», мнется, а потом дрожащим голосом сообщает:
— П-просящему у тебя д-дай, и от х-хотящегого занять у т-тебя не отвращай-щай-щай-ся…
— Во! Это кто сказал?
— И-и-и… — приор замолкает и смотрит на меня глазами кролика, приглашенного на обед ко льву.
Иии? Святой, что ли, местный? Странное имечко, ну да у них тут вообще с именами напряг. Вон один червив на букву «м» чего стоит…
Чтобы не показывать себя неотесанной деревенщиной, я уточняю:
— Чего? Сам мудрый Иии сказал?
Толстяк в ужасе мотает головой:
— Н-н-нет… И-и-и… Иисус… Х-х-христос…
— А… Так это даже лучше… Ну?!
Повисает пауза. Крестоносный плащеносец наконец вспоминает правила дыхания, переворачивается на живот и медленно встает на четвереньки. Остальные молчат, ожидая моих слов…
— Так, ну я не понял: делиться будем, нет? Я прошу. Смиренно прошу, заметьте. Дайте золота на жизнь, и побольше!
— Ничего нет! — каркает вдруг четвероногий крестоносец. — Нет у нас ничего!
Что-то я такое читал в детстве… Книжку про Робин Гуда. Там вроде тоже золота не давали, а Робин их помолиться заставил… Ну-ка…
— Слушайте, а ведь вы — служители церкви, точно?
Толстый приор и крестоносец согласно кивнули.
— Ага, тогда у меня к вам предложение… просьба… в общем, пожелание. А ну-ка, быстренько помолитесь господу, чтобы он вам послал золота на милостыню. Живо, я сказал!
Статли со своими лучниками уже вышел из лесу и теперь держит караван на прицеле, одновременно умудряясь откровенно гоготать над происходящим.
Рыцарю, которого именовали каноником, не пришлось вставать на колени — он и так уже на них стоял, а толстяк приор мешком рухнул с коня и устроился рядом.
— Так, отлично. А теперь повторяем хором: «Господи боже, внемли смиренным рабам твоим…»
Святые отцы переглянулись, но промолчали.
— Так, ща кто не станет молиться — подохнет от несчастного случая!
Толстяк в ужасе зажмурился, а рыцарь хрипло выдохнул:
— На нас что — дерево упадет?
— Зачем так сложно? Стрелу в горло тоже не назовешь счастливым случаем, нет? — Я натянул тетиву своего «Идеального убийцы».
— Господи боже, внемли смиренным рабам твоим… — дрожащим голосом прошептал приор, подняв глаза к небу, заслоненному яркой зеленью дубов.
— Господи боже, внемли смиренным рабам твоим… — торопливо прошептал за ним каноник.
— …и ниспошли нам на пропитание…
— …и ниспошли нам на пропитание…
— …денег…
Толстый коротышка истово бьет поклоны. Рыцарь втянул голову в плечи и, согнув спину дугой, повторяет за мной:
— …денег…
— …елико возможно больше! — рявкнул я, оборачиваясь к Статли и остальным.
Те откровенно ржали, уже догадываясь, что сейчас произойдет.
— …елико воз-змо-жно… больше, — запинаясь, пробормотали богомольцы.
— Так-с… Ну как, бог услышал ваши молитвы?
— Нет… нет… — нестройно отозвались святоши.
— А проверить? А ну-ка…
Из-под плаща крестоносца извлечен здоровенный кошель. А у приора… мать честная!
У приора оказались не только деньги, а еще какие-то бумажки, которые подозрительно похожи на долговые расписки. Блин! Жаль, я по-местному читать еще не научился! Ну, да все равно — пригодятся…
— Едрить твою через колено! — я похлопал приора по жирной щеке. — Да вы, блин, святые! По вашей молитве столько отсыпалось, что мама не горюй! Слышь, Маркс, может, мы этих святых с собой прихватим? Как думаешь?
Статли усиленно соображает, шучу я или всерьез.
— Не, Робин, я, конечно… Ты — главный, так что… Тока зачем?!
— Маркс, да ты сам посуди, какая от них выгода! Вот появилась у тебя в чем нужда, ты сразу — раз! — одного из этих святых просишь помолиться. Он молится, и бог тебе — раз! — и все дает. Разве не здорово?!
Комизм ситуации до Билля все еще не доходит. Он долго мнется, а потом нерешительно спрашивает:
— А… ну, это… проверить бы, а?
Я широко улыбаюсь:
— А как же! Проверяй! Ну, вот тебе, к примеру, сейчас чего больше всего хочется?
— Эля! — радостно рявкает Статли. — Эля! И побольше!
Я поворачиваюсь к стоящим на коленях:
— Слышали, святые? А ну, помолитесь-ка побыстренькому, чтобы эль был, — и уже обращаясь к Марксу, интересуюсь: — Тебе сколько эля-то? Бочонка хватит?
— Ну! — радостный рев, означающий, надо полагать, согласие.
Ошалевшие приор и каноник начинают молить господа о бочонке эля. Я же подхожу к одному из слуг-носильщиков, которые так и стоят на дороге:
— Слышь, малый, у тебя в бочонке что?
Тот спускает с плеча немалый бочонок и сообщает:
— Эль… Эль господина приора…
— Так, — я поворачиваюсь к «святым», — харе молиться! Бог уже выполнил ваши просьбы. Билль! Иди сюда! Тут тебе господь бочонок с элем переслал…
— Робин, — интересуется один из лучников, — а мне бы куртку новую, а? А то видишь, эта, — он демонстрирует здоровенную прореху на спине, — совсем уже развалилась…
— Конечно, Сэнди. Так, почему молчим, почему не молимся? Не слышали, что куртка нужна?
— А мне — башмаки, — произносит второй лучник.
— Понял. Эй, там, святоши! Дополнили свою молитву башмаками! Кому еще чего?..
…Священники молились минут тридцать без перерыва. И дали всем всё. Только вот одному лучнику — Муку, который запросил себе девку «с во-о-от таким задом», молитвы священников не помогли. Развлечение мне уже поднадоело, и я остановил молитву:
— Слушай, Мук! Ты ведь просишь греховного! Какого же черта, прости господи, мы заставляем молиться этих святых людей, если бог сам запретил фортеля с «во-о-от таким задом»? Не стыдно тебе? Вот в наказание за свои бесовские мысли — ступай, подведи святым отцам коней, поклонись и отпусти их с миром. Э-э! Только у здоровяка меч забери. Он ему без надобности: от его молитвы все враги разбегутся, верно я говорю? А, святой отец?
Но «святой» одним махом взлетел в седло и помчался как ветер. Толстяк, несмотря на свою комплекцию, не отставал от своего приятеля. Они скрылись из виду, даже не дослушав, что я попросил их благословить нас.
