Глава 3
О том, что советский сержант в огне не горит и в воде не тонет, или Море зовет!
Утро встретило меня ярким солнечным светом, трелями птиц, мягкой зеленью леса… и дикой головной болью. Вчера мы отловили целый торговый караван: два десятка телег с полусотней купцов, приказчиков и слуг.
Плюс — три десятка солдат в качестве конвоя. Всего — примерно в полтора раза больше, чем бойцов в моем отряде. Только это им мало помогло…
Наш замполит говорил, что то ли Маркс, то ли Энгельс — настоящие, разумеется, те самые, классики — когда-то высказывался в том смысле, что дисциплинированные солдаты могут лупить недисциплинированную орду и в хвост и в гриву, даже если этих недисциплинированных обормотов — вдесятеро![25] Дисциплина — великая сила!
Орда торгующего и охраняющего народа ползла через лес, производя при этом шум, сопоставимый по громкости со звуками, издаваемыми танками гвардейской Таманской дивизии на параде. Разве что не грохотали траки и не рычали дизеля, зато вовсю скрипели колеса, орали возницы, ржали лошади, переругивались купцы и галдели солдаты. В этом вселенском хаосе никто как-то и не заметил, что вдоль дороги крадется взвод Энгельса, сопровождая обоз аккурат к месту встречи со взводом Маркса…
И встреча состоялась. Бурная и радостная. Статли со своими оболтусами не подкачали — первым же залпом положили три четверти конвойников и обеих лошадей, запряженных в переднюю телегу. А в этот самый момент я отправил на тот свет возницу последней подводы. И тут же бойцы взвода Энгельрика положили тыловых солдат, обрубили постромки у этого транспортного средства, после чего на дороге организовалась классическая «пробочка». Что называется: подходи, кто хочешь, и бери, что хочешь. А попробуешь сопротивляться…
Граждане потерпевшие обладали достаточно живым воображением и острым умом, чтобы сообразить: сопротивление ни к чему хорошему не приведет. А потому под прицелом трех десятков луков и угрозой десятка мечей быстро согласились отдать нам половину товаров и наличности. Собственно, они были даже в какой-то мере благодарны мне, потому как уже приготовились потерять все. И оставление пятидесяти процентов было для них неожиданным подарком судьбы.
Исключение составили две подводы, принадлежавшие какому-то епископу — я так и не сумел, несмотря на все старания, воспроизвести его имя и должность, — в которых перевозился сундук с деньгами и целая куча всякого церковного барахла. Их я велел забрать полностью, как и телегу, на которой были денюжки, собранные в качестве налогов. Выдав, с претензией на историческую фразу, навроде: «А это король леса забирает себе в качестве дани с короля соседней державы», я приказал собрать добычу, и, сделав терпилам ручкой, мы растворились в лесу.
То, что потом происходило в лагере, не поддавалось не только описанию, но и сколько-нибудь здравому объяснению. Гранд-пьянка с переходом в оргию, карнавал в Рио и празднование Победы в сорок пятом в одном флаконе. Единственное, что я успел сделать, — расставил часовых, а больше — ни фига! Дальше все завертелось в каком-то чокнутом хороводе, из которого всплывали разрозненные картины, никак не желавшие складываться в нечто единое целое. Смутно вспоминался, например, наш бравый политрук аббат Тук, отплясывавший некий феерический танец посредине поляны в голом виде. Потом он еще вроде утешал зазнобу покойного батьки Хэба… или это был не он? Ни хрена не помню… Даже не помню: осталось чего на опохмел или нет?
Нет, надо завязывать с пьянкой. Так ведь и мозги пропить недолго… О, а вот и бледно-зеленый Энгельрик выпадает из кустов. Интересно, может, он знает: есть чего для поправки здоровья или придется окунать башку в ручей?
— Энгельс!
— У-у-у?!
— У нас выпить чего осталось? Эй, ты куда?!
При слове «выпить» Энгельрик из бледно-зеленого стал просто зеленым, согнулся пополам и рванул к солдатскому сортиру. Судя по звукам, он принялся растолковывать какому-то незримому собеседнику маршрут до Риги. А может Ихтиандра звал?..
— Энгельс, как закончишь — все-таки скажи: выпивка осталась?
— Не-а… — хо! А вот и Маркс!
Статли был того же нежно-салатового цвета, что и Энгельрик, но глаза смотрели чуть более осмысленно. Он встряхнул гудящей головой, словно застоявшаяся лошадь, и постарался сфокусировать взгляд на мне:
— Ты ж сам сказал, Робер, что мы в пираты пойдем и вина еще скока хошь наберем. И сам секирой последние шесть бочонков разбил…
Чего? Я что, сам заначку на опохмелку раздолбал?! Бл…! Мать!..
Видя, что я сомневаюсь в правдивости рассказа, Маркс дополнил историю леденящими душу подробностями:
— Ну да, ты как за секиру схватился, так и заорал… — он страдальчески сморщился и как сумел воспроизвел: — «Pianstvu — boy, a blyadstvu — girl!». Вот. А потом орал, что мы все пойдем в пираты! Даже пел чего-то, только не разобрать. По-франкски, что ли… Вы еще с Энгельриком договорились, что вместо флага Альгейдину юбку поднимете…
— А ты что?
— А я чего? Я согласен…
— Блин горелый, хоть бы один бочонок остался… Остановили бы меня, что ли…
— Ага, — Статли ехидно хмыкнул. — Остановишь тебя, как же! Малыш Джонни тут же рядом встал и как заорет, что, мол, все слышали, что командир решил?! И что, мол, если кто не согласен — пусть уматывает, а кто согласен — пусть готовится к походу в Старборо[26]. Там, значит, кораблей до хрена, какой-никакой и умыкнем… — Он вздохнул и продолжил: — Орет-то орет, а дубинку свою над головой крутит, что твоя мельница… Остановишь тебя, ага!..
Ага… Интересно было бы знать: кроме Маркса кто-нибудь еще помнит, что я собирался повторить путь капитана Блада? Может, еще удастся отвертеться от морской романтики?
…Не удалось. Оказалось, что идея выйти на морские просторы, в общем, народу понравилась, так что, полечив гудящие головы оленьим бульоном и холодной водичкой, мы принялись собираться в далекий путь. Где-то в Деналаге имелся город-порт Старборо, чье название вдруг навело меня на размышления о славянских корнях деналагцев. Типа «Старый бор» — нормальное название для города, нет? Может, тут раньше славяне жили?..
После долгих препирательств было решено, что вместе со своим бравым шкипером — со мной, если кто не понял! — в море отправятся сорок два бойца из тех пятидесяти восьми, которые у меня имеются. Остающиеся должны охранять лагерь, семьи и добро, припрятанное в разных тайниках нашего зеленого массива. Правда, жизнь внесла некоторые коррективы в мои планы… Выяснилось, что большая часть бравых мореходов собирается отправиться на пиратский промысел вместе с любимыми женщинами, киндерами и изрядной частью своего скарба. Безобразная сцена, которая разыгралась при осмотре отбывающих, не поддается описанию. Я орал, ругался на двух языках — родном и деналагском, набил четыре морды, по трем спинам прошелся мечом плашмя, а одного — наиболее непонятливого — препоручил увещеваниям Малыша Джонни, известного своими красноречием и педагогическим талантом. Короче говоря, выступить в тот день нам не удалось. В путь мы отправились только на следующий, да и то — ближе к обеду…
Дорога до Старборо заняла полных два дня, и когда мы подошли к городу, а вернее — большой деревне, уже смеркалось. Так как мы двигались под видом мирных крестьян, то я решил, что ночь можно провести и в таверне, а уж с утра осмотреться, выбрать корабль и далее по списку.
Таверна носила название, соответствующее морскому духу городка — «Зеленые весла». Это было здоровенное здание из какого-то унылого серого камня, с огромным двором, на котором стояла куча подвод
