что, остается верным своему сюзерену. Он благороден, как… Нет! Он просто благороден — как и полагается принцу крови…
— …Что? Он хочет погулять со мной в саду? Один? Но это же… Нет! Я не могу!..
— Марион! Марион! — отчаянный шепот матушки. — Иди! Иди немедленно!..
А он уже стоит около меня и — о боже! — берет меня под руку… Матушка, шепни… ну, хоть намекни — что я должна делать?..
Мы медленно спустились по лестнице и вышли в сад. И он тут же повлек меня по усыпанной песком дорожке, безостановочно говоря мне нежные слова, которые становились еще приятнее из-за его странного акцента. В другое время или в другом месте я была бы в восторге от его поэтических сравнений. Принц говорил, что розы — наши милые вьющиеся розы — склоняются передо мной, уступая первенство в красоте, что деревья приветствуют меня шелестом листьев, словно римляне — овациями, признавая во мне королеву красоты… Конечно, мне было лестно услышать, что он назвал меня королевой. Значит, он действительно желает взять меня в жены, но… Но к чему же он тогда тащит меня в самую глубь сада?! Разве он не может дождаться брачной ночи?!!
— Ах, Марион, Марион, — теперь он смотрит на дуб, увитый плющом. — Взгляните, как это растение обвивается вокруг своей опоры, как нежно обнимает ее. Сколько долгих бессонных ночей я мечтал о вас, так же как этот плющ мечтает о своем дереве…
И с этими словами он погладил меня по руке, настойчиво задержавшись у локтя! Пресвятая заступница, Пречистая Дева, к твоим стопам припадаю! Да что же это — он хочет овладеть мной прямо здесь?!!
Меня бросило в жар, потом — в холод, и снова — в жар. Мой принц, мой возлюбленный!.. Нет, это невозможно, этого не должно быть, это просто снится мне! Он приобнял меня за талию и слегка прижал к себе… Господь моя крепость! А если он действительно пожелает этого прямо здесь, на дорожке?! Может быть, там, в Святой Земле, он так обходился с какими-то пленницами-магометанками, что и теперь, в окружении этих цветов, ему кажется, что он снова в чертогах иерусалимских?!! Но я-то не какая-нибудь палестинская невольница! …А что будет, если я стану сопротивляться?..
Я представила себе, что пытаюсь оттолкнуть его, но не смогла. Во-первых, он намного сильнее меня — я видела, как он смирял своего скакуна. А уж меня ему скрутить — что мушку отогнать! А во-вторых, я люблю его! Очень сильно! И если он прикажет, то я, разумеется, подчинюсь, хотя и буду потом сожалеть…
…Я не успела заметить, как мы оказались возле старой каменной скамьи, окруженной зарослями бирючины. Здесь частенько любила сиживать моя матушка, когда хотела, чтобы никто ей не досаждал. Все так же бесстыдно держа мои пальцы в своих ладонях, Плантагенет усадил меня, а сам — сам уселся на землю возле моих ног, при этом не выпуская моей руки!
— Скажите, Марион, вы не находите это прекрасным: вот так сидеть среди роз и прочих… растений, чувствуя себя словно в раю?
В раю? Он имеет в виду — до грехопадения? Когда Адам и Ева бродили по эдемским садам обнаженные?! Матерь Божья!..
Но, должно быть, я молилась недостаточно горячо, потому что тут мой Робер, мой рыцарь… положил ладонь на мое колено! И даже задержал ее там на несколько ударов сердца!!
Дыхание перехватило, и я вся покрылась испариной. Сразу вспомнились рассказы Матильды и нянюшкины предупреждения… Да, видно, ничего не поделать… хотя совсем не о таком я мечтала в своих потаенных мыслях… Не об этом говорилось в тех прекрасных историях, которые я читала, и пелось в песнях, которые я слышала. А вышло все, как и говорила мне не раз матушка, когда предостерегала от глупых мечтаний… Говорила и, выходит, была права? И что для каждой женщины так или иначе все сводится лишь к тому долгу, который велит исполнять нам Господь? Ну что ж… Как ни тягостно это сознавать, но долг свой я исполню. Даже не дождавшись венчания… Но все же… И я осмелилась:
— Ваше высочество… — мне удалось сдержать слезы, хотя голос мой все же предательски дрогнул. — Ваше высочество… Не удобнее ли нам удалиться… в покои?..
Во всяком случае, если уж мне суждено отведать сарацинского меда до свадьбы, то я предпочту сделать это на постели. Тем более что и Матильда рассказывала, что мужчины предпочитают делать ЭТО в спальных покоях… Ой!..
Должно быть, я сказала что-то ужасное, потому что… Мой любимый, мой единственный, мой принц… Он вскочил на ноги и смотрит на меня абсолютно изумленным взглядом. Он приоткрыл рот, словно собираясь что-то сказать, потом снова закрыл его, так и не произнеся ни слова, сглотнул и отер лицо рукой. Затем снова открыл рот и… снова закрыл его. Рука у него дернулась, словно он собирался перекреститься, но почему-то он раздумал…
— Марион… а скажите… какие покои вы имеете в виду?..
Его голос звучал крайне взволнованно, так, словно он не верил тому, что видел перед собой… Боже мой, неужели он передумал?! А может быть, у меня что-то не в порядке с платьем?!
Я вскочила, словно меня ужалила оса, и принялась ощупывать себя, стараясь определить: где и что у меня могло порваться? Он снова судорожно сглотнул, протянул ко мне руки…
— Ваше высочество, а епископ, которого вы привезли с собой?.. Вы хотите со мной обвенчаться, да?..
Он окинул меня затуманенным от любви взглядом, кивнул и произнес странное слово «угу»… Боже мой! Ты услышал мои молитвы! Я изведаю своего суженого с благословения матери нашей Святой Церкви!..
…Я не успела ничего понять, как Плантагенет вдруг подхватил меня на руки и закружил по саду. И это было так чудесно. Он шептал что-то на непонятном мне языке, должно быть — на готском. И осмелился несколько раз поцеловать меня!..
А потом мы вернулись в залу, и он испросил разрешения у матушки на наш брак, и матушка, разумеется, согласилась, указав, однако, что время уже позднее, да и епископ, которого мой принц привез с собой, уже так нагрузился вином, что, наверное, не смог бы отличить «Ave» от «Pater noster».
И свадьбу решили отложить на завтра, после чего принц и его сопровождающие удалились в покои, любезно предоставленные им матушкой. Причем на прощание мой Робер обнял меня и крепко поцеловал. И пожелал мне доброй ночи.
И не успел он удалиться, как началось такое… Матушка тут же пристала ко мне с расспросами: как все произошло у нас в саду? И когда она узнала, что ничего не было…
— Ты сошла с ума! Ты просто сошла с ума! — матушка сокрушенно махнула рукой. — Скажи, ведь он тебе нравится, верно? Не мужлан навроде де Бёфа и, уж конечно, не это… навроде Гисборна. Так? Так что же ты?!
— Но, матушка, — я не понимала, в чем она обвиняет меня, но все же старалась оправдаться. — Ведь завтра мы обвенчаемся, и вот тогда…
— В тебе ума не больше, чем в деревенском дурачке, — отрезала матушка. — А что ты собираешься делать, если завтра ему придет письмо от короля, в котором он сообщит, что нашел для своего наследника — а я уверена, что раз государь доверил ему свою печать и свой стяг, то со временем доверит и трон, — подходящую невесту? Какую-нибудь базилиссу из Византии или принцессу из дома Гогенштауфенов? И что ты тогда собираешься делать? Думаешь, он ослушается своего венценосного родителя?
Я думала именно так, ведь я же видела, КАК он любит меня, но матушка мгновенно спустила меня с небес на землю:
— Даже если и ослушается — представь, что с ним тогда будет? На что же ты обрекаешь своего возлюбленного? Я уже поняла, что хитрости принца Джона в нем ни на ноготь мизинца нет — сплошное благородство, весь в отца! Он поднимет мятеж против короля Ричарда, и что будет дальше? Либо он сложит голову на плахе, побежденный Львиным Сердцем, либо потом, когда принц Джон хитростью выманит у него трон!
— А если я?..
— А вот если он бросит в тебя свое семя — вот тогда он уже будет говорить с отцом по-другому. А когда ты принесешь ему наследника — совсем хорошо! Ричард и сам не слишком-то разбрасывается бастардами — я знаю только о двух — и уж, наверное, не захочет, чтобы его сын поступал иначе.
