Немедленно иди к нему, — закончила матушка строго. — Иди и сверши то, что должна свершить.
И, видя, что я все еще колеблюсь, добавила, улыбнувшись так ласково, как только сумела:
— Позвольте помочь вам разоблачиться, ваше будущее величество…
И очень скоро я стояла в одной рубашке у его дверей. Стояла и не могла даже поднять руку, чтобы дотронуться до дверной рукояти: мне казалось, будто она обожжет меня, или вдруг меня поразит громом, или еще что-то…
— Ступай, деточка, не бойся, — тихий шепот Нектоны, и ее рука начала открывать дверь.
— Иди! — и сильная маменькина рука втолкнула меня в комнату.
Мой принц еще не спал. Он сидел на краю кровати, размышляя о чем-то, но, увидев меня, подскочил так, словно его подпалили:
— Вы?.. Ты?.. Марион?..
Он обнял меня и увлек на кровать…
…Ну и отведала я сарацинского меда, ну и что? Ничего уж такого особенного. И никакой это не мед, тем более — не сарацинский. Однако бывают вещи и похуже. Церковная епитимия — не сравнить!..
Единственное, что было очень приятно, — так это смотреть на своего возлюбленного потом, после всего. Он лежал, такой большой, такой умиротворенный, и на лице его светилось такое блаженство! Он был настолько счастлив, что и мне невольно стало хорошо на душе. Так трава впитывает лучи яркого солнца, так река насыщается дождем… Только мне хотелось поговорить с ним о завтрашней церемонии, а он — он заснул! Почти сразу же! Не успев даже помолиться!
Правда, при этом он обнял меня своими могучими десницами, и я свернулась калачиком в его объятиях. Мне было хорошо и покойно. Я помолилась за нас обоих и подумала: все-таки матушка была права. Теперь я уверена в том, что он — мой и только мой, а это так приятно!
Глава 9
О превратностях судьбы и о странностях любви, или О том, что картина проясняется
Я решил прогуляться с Марион в саду и постараться очаровать ее окончательно. Припомнил все, что когда-то уже бывало: в пионерском лагере, в старших классах, на первых курсах… Ну, в общем, сделать так, чтобы девчонка окончательно поняла: я — не неотесанная деревенщина, а вполне себе обходительный и с понятиями! То есть и ручку могу чуть пожать, с намеком, и комплименты сказать. Ну и, конечно, такую разведку боем провести, что ли. Просто окончательно определиться: она меня любит настолько, что готова за меня замуж выйти, или еще чего-то надо добавить?..
И мы пошли, хотя меня несколько удивила ее реакция на мое предложение. Она как-то странно на меня взглянула, потом покраснела и задышала так часто и так громко, что я даже испугался — не случилось ли с ней чего? Или, может?.. Да нет, не может быть! Не то время, чтобы девчонки в нежном возрасте только о том и мечтали, чтоб с парнем это самое… У них же тут воспитание! Церковь, опять же…
Но когда мы вышли в сад, то я крепко задумался над происходящим. Нет, ну в самом деле, что это с Маней творится?! Смотрит на меня во все глаза, краснеет, бледнеет, дышит так, что аж по всему городу слышно… Господи, да чего это с ней? Уж не «пэмээс» ли?..
Невзирая на самочувствие Маши, я честно пытался вести себя, как и полагается джентльмену. Говорил ей комплименты, сравнивал ее с розой, а себя — с какой-то вьющейся дрянью, но она все никак не оттаивала. То есть вроде чуть-чуть оживет, а потом — снова-здорово: тяжелое дыхание, мутный взгляд, лихорадочный румянец… Блин, да что она — гриппует, что ли?! Может, ей вместо моего сватовства сейчас чайку с медом организовать надо?..
Я осторожно взял ее за руку, попытался найти пульс, но черта с два нашел. Да что ж делать-то?! Она ж сейчас в обморок грохнется!..
Хорошо хоть, что рядом подвернулась скамейка. Я подвел свою спутницу к лавочке и усадил со всей возможной галантностью. И чтобы добить окончательно, уселся у ее ног. Точно как в каком-то старом фильме про рыцарские времена. Мне показалось, что это должно произвести на нее соответствующее впечатление…
Произвело, ага! Не успел я сказать ей о том, что чувствую себя рядом с ней точно в раю, как Машка вскочила и…
…И сказала такое, что я сперва даже и не понял. Пригласила меня в комнату, типа чтобы ей там полюбоваться узорами на потолке! Вот тебе и воспитание!..
Она говорила еще что-то, я стоял как дурак, и в голове крутился только старый анекдот про девушку, разговаривавшую сквозь зубы. Встретил парень девчонку — прям мечту, а не девчонку. Подойти напрямую смущается, ну и так и эдак, мол, можно вас угостить, можно с вами потанцевать, можно вас проводить? А она ему в ответ, не разжимая зубов: «Можно. Можно. Можно». Ну, он не выдержал и спрашивает: «А чего вы со мной сквозь зубы разговариваете?» — «Да я тебя так хочу, что аж челюсть свело!» И получилось, что Марион — ну точь-в-точь — девица из этого анекдота!..
Нет, разумеется, мне очень хотелось перевести наши с ней отношения в горизонтальную плоскость, спору нет. Но я ж сюда не только за этим приехал. Мне ж еще надо на свою сторону папеньку-червива перетащить, а он очень даже может не одобрить такие вот «случайные связи». А посему я попытался как-то снизить накал ее страсти, успокоить, что ли. А она-то, она! Стоит, выгибается передо мной и руками себя оглаживает, чтобы платье ее фигурку точеную получше обтянуло…
Как я все это выдержал и не завалил ее там же, на скамейке — ума не приложу! Слава богу, она сама вспомнила про свадьбу, так что я тут же поволок ее обратно испрашивать у маменьки согласия на брак, пока Машка опять не потянула меня в койку. И согласие было получено в момент! Маменька прослезилась, Энгельрик выпил за здоровье молодых, и даже вусмерть пьяный святой папаня Тук промычал что-то одобрительно-нечленораздельное. Алька, естественно, была не в восторге, ну, да надо думать, Энгельс быстренько ее утешит. А почему нет?..
После обсуждения даты бракосочетания, которое было решено не откладывать и провести на следующий день, мы, наконец, получили возможность отойти ко сну. Слуги отволокли в отведенные ему покои невменяемого аббата, Энгельрик удалился утешать Альгейду, а я, в сопровождении симпатичной служанки, отправился в свою спальню. Там я долго пытался понять, почему эта разбитная молодка никак не уходит, и даже заподозрил, что нимфомания[58] в доме червива носит характер эпидемии, но потом выяснилось, что деваха просто собиралась помочь мне разоблачиться перед отходом ко сну. Ну уж нет! Хрен вам! Я уже большой мальчик, и мне такие услуги — без надобности!
Осознав, что в ее услугах не нуждаются, девчонка удалилась, а я уселся на кровать, содрал с себя кольчугу, стянул рубаху и глубоко задумался. Это что же это делается, братцы?! С каких это я пор превратился в Дон Жуана и Казанову?! Нет, не то чтобы я был урод или еще что, вовсе нет. Женским вниманием я обделен никогда не был, но всегда их надо было завоевывать, а тут… Ладно, предположим, Алька настолько глупа, что даже не поняла, что именно изменилось в Робине после повешенья. Допустим. Но ведь и остальные девицы в лагере… Хорошо, этим, скажем, было лестно переспать с атаманом. Но тут, тут-то что творится?! Что, это на нее так мой титул выдуманный подействовал?..
Дверь со скрипом открылась, и Марион, в одной рубашке, впрыгнула в комнату, точно охотящаяся тигрица. Я только и смог выдавить из себя какой-то лепет, навроде «Как? Это — вы?!», как почти мгновенно оказался с ней в постели. Вот тебе и высокая мораль, вот тебе и церковное воспитание!!!
Утром я проснулся умиротворенный и счастливый. Ночь мне не приснилась. Вот она — Марион, лежит рядом со мной и сопит в две дырки. И такая спокойная, такая довольная, как будто свадьба уже состоялась. Нет, вообще-то, если судить по фильму «Калигула», нравы в Риме были куда как свободными. Так что я, наверное, действительно попал в Рим… хотя там, кажется, не христианство было, а какая-то другая религия. Да точно! Они ж еще христиан зверями травили! И распяли Христа тоже они… Не-е, тогда это, наверное, не Рим…
Утро оказалось насыщенным, хотя тоже весьма странным. Не успели мы с Марион встать, как к нам безо всякого предупреждения ворвались две служанки, одна из которых осталась помочь нам одеваться, а
