— Гал, Гал Аладович, — он встал, подошел к Цанаеву, руку положил на плечо. — Ты здесь не жил, многого не знаешь. Ты замечательный человек, ты ученый, занимайся наукой и не лезь в политику — грязный бизнес.
— А я и не лезу, сотруднице хочу помочь, у нее три инвалида на иждивении; всех и все раздавила война, а с нее и сейчас хотят три шкуры содрать. Так войну не закончить! Мир — это честность и справедливость! А когда друг друга обманывают — это война!
— Гал, Гал, замолчи, — не на шутку забеспокоился председатель.
— Я доложу Президенту, — в запальчивости Цанаев тоже встал.
— Он все знает, ничего поделать не может и не сможет.
— Советники плохие, — Цанаев беспомощно опустился вновь на стул.
— Советник ты хороший, — погладил председатель Цанаева по плечу, и на ухо: — Против системы пикнешь, растопчут… даже Президента. — И уже выпрямившись, громко: — Гал, пусть твоя сотрудница сама ко мне придет, мы разберемся.
— Да, «торг здесь не уместен», — процитировал Цанаев классика.
Оказалось, не зря…
Через пару недель Цанаев был в Москве. Раньше с ним такого не случалось, а теперь ему отчего-то постоянно хотелось звонить Авроре, слышать ее голос, по всякому поводу с ней советоваться и для этого выдумывать проблемы, якобы связанные с институтом и наукой. А тут она сама прислала ему СМС-ку: «Я вам очень благодарна за участие. Все получилось. Спасибо».
Неизвестно почему, но Цанаеву это послание показалось если не признанием в любви, то существенным знаком взаимности. Он тут же ей перезвонил, и как будто не знает, в чем дело:
— Аврора, что случилось?
— Разве вы не поняли? Я получила.
— Что получила?
— Компенсацию… Огромное спасибо. Я так счастлива! Гал Аладович, вы мне дадите отпуск? Отца повезу на операцию.
— Ну, ты хоть дождись моего приезда. В институте и так работать некому.
— Разумеется. К тому же, мне еще справки и направление подготовить надо.
— Ты мне обстановку докладывай, — как обычно потребовал директор, а буквально пару дней спустя докладывала секретарь:
— Гал Аладович, ЧП! Здесь просто ужас!
— Что случилось? Что?
— Зачистка! Оцепили весь район. Все в масках. Нас не выпускают.
— А где Аврора? — почему-то спросил Цанаев.
— Ее увезли… Больше никого не взяли.
— Я вылетаю.
Всю дорогу он набирал Президента — недоступен. Цанаев знал, что Президент с рабочим визитом за рубежом. А иных вариантов не было, и Цанаев на ночь глядя вылетел в Минводы. Среди ночи, рискуя жизнью, — помогало удостоверение, или мзда, но он проехал на такси более десятка блокпостов, где правят подвыпившие контрактники, а вокруг института спокойствие — лампочка над входом мирно горит, лишь сторож-старик встревожено ответил:
— Ой, Гал Аладович, что здесь творилось. Ни чеченского, ни русского не понимают, в масках, нас всех лицом в грязь, даже женщин.
— А Аврора где?
— Ее забрали… Говорят, вроде, к вечеру ее отпустили. Прямо к дому привезли, но я ее не видел, — и шепотом: — Здесь Бидаев командовал. Он тоже в маске, рожу скрывал, но я его по голосу узнал.
— А что они искали?
— Говорят, здесь, в округе, а точнее, у Авроры, боевики были, — и вновь шепотом: — Вы ведь знаете, ее братья, — он здесь осекся.
А директор резко спросил:
— И что ее братья?
Старик опустил взгляд, потом в упор уставился на Цанаева, у него задрожал подбородок:
— Ее братья — къонахи![8] — и словно для того, чтобы это никто не оспорил, старик тут же направился в свою сторожку.
А усталый Цанаев, дабы более не рисковать, ночь на дворе, решил поспать на раскладушке Авроры. И от этой постели — смешанный запах, или вонь, химреагентов и, может быть, ее тела. И он не поймет, нравится ему или, наоборот, противен этот аромат. Он очень устал, но заснуть почему-то не может, как не ляжет — штыри в бок. И все время он думает об Авроре: где она? Какая спецслужба ее забрала? Неужели она в каком-то карцере, а может, допрашивают с пристрастием?.. И все-таки, с мучительной думой о ней, под самое утро он заснул. А когда проснулся, считая, что еще очень рано, он в одной майке направился в санузел, а тут она — в упор, резко развернулась, ушла.
Минут через двадцать он вызвал ее в кабинет:
— Слава Богу, ты жива. Рассказывай.
— Что рассказывать? — у нее под глазами синющие мешки, она усталая, как-то явно постарела.
— Что произошло? Тебя ведь, говорят, увезли.
Она опустила голову, молчит. Цанаев думал, что Аврора вот-вот заплачет, и тогда и ему, и ей стало бы полегче, но она вдруг уставилась на него, — то ли улыбается, то ли ухмыляется, словом, вновь на ней эта странная маска-улыбка.
— Говори, как есть, — стал раздражаться Цанаев, и не выдержав: — У тебя боевики были? Есть с ними связь?
Она выдержала паузу, изменилась в лице, став очень серьезной:
— Я вам уже говорила — связи с боевиками у меня нет.
— А говорят…
— Лучше я вам расскажу, — перебила Аврора директора. — Расскажу, как есть… Благодаря вам я полу-чила так называемую компенсацию. И буквально в ту же ночь к нам постучали — обросший, вооруженный молодой человек, называет имена всех моих братьев, с ними, мол, воевал, и просит помочь, боевикам на питание и медикаменты — пятьдесят тысяч.
— А он знал, что ты получила деньги? — спросил Цанаев.
— Намекнул.
— А откуда они знают?
— Не знаю. Но я подумала, — продолжает Аврора, — за своих родных и погибших дам милостыню, как закат[9] — десять процентов, и дала ему восемьдесят тысяч.
— Восемьдесят тысяч? — удивился директор. — Так ты получила только половину компенсации?
— Да, только половину. Как мне объяснили, других вариантов не было, откат Москве и так далее. Впрочем, вы, да и все это знают.
У Цанаева в недовольстве сжались кулаки:
— А дальше что? — нервничает он.
— А на следующий день — зачистка. Меня арестовали, отвезли домой, и пока вели обыск, меня стали расспрашивать.
— О чем?
— О боевиках… Но, как мне показалось, это их мало интересовало, потому что, как только в изголовье отца нашли пачку денег, пересчитали, и расспросы закончились. Ушли.
— А деньги?
— Отцу и племянникам бросили по пять тысяч, а мне сказали: «Молись Богу, что так обошлось».
— Ты их узнала бы?
— Все в масках. В основном, видимо, русские. Но тот, что деньги искал и говорил со мной — чеченец.
— Бидаев?.. Нет. Впрочем, сколько этих Бидаевых развелось?!. А ты тоже хороша — деньги под подушку.
