И что теперь делать?
А просто. Сидеть и ждать. Ни в коем случае не разбирать завалы. Стронутый камень может обрушить лавину железобетонных осколков. И все время подавать сигналы. Стучать по трубам, разговаривать, песни петь. У спасателей есть эти, как их… «Минуты тишины», что ли? Раз в полчаса останавливают работы и прислушиваются. Осталось узнать, на месте ли спасатели? А как узнать? А никак.
Сашка отключил фонарик. Посмотрел на экран. Из дома он вышел ровно в четыре. А теперь уже восемь вечера. Это ж он часа три с половиной без сознания провалялся? Значит, спасатели должны уже быть на месте. Жена уши оторвет, потом истерику устроит…
— Дина, ты петь умеешь?
— Что? — впервые более-менее осмысленно ответила она и посмотрела на него.
— Петь умеешь?
— А что именно?
— Не важно…
Он выключил фонарик и на двух человек упала темнота.
В пробитую бетонным острием дыру медленно капала тягучая кровь. Кровь собиралась в струйки и текла сквозь камни и глину в земное тело, внезапно покрывшееся оспинами выдавленных прыщей. Человечество белым гноем размазывалось по коже планеты.
Но ни Сашка, ни Динара об этом еще не знали. Они просто задремали, обнявшись в полуразрушенном подвале.
Сашка проснулся от того, что на лоб упала холодная капля. Он вздрогнул от удара, открыл глаза и снова ничего не увидел. Динара тихо сопела где-то под мышкой.
Кап!
Новая капля обрушилась с невидимого потолка.
Кап!
Он утер текущую со лба влагу. Дина даже не пошевелилась.
Кап!
Он осторожно повернул голову.
Кап!
Вода ударила в висок.
Он зашевелился, Дина что-то буркнула во сне, потом вдруг вскочила, закричав.
— Тише, тише, тише… — прижал он ее к себе. Верное дело, истерящую женщину надо обнимать и прижимать. Только так она успокаивается. Впрочем, можно еще пощечину дать, но это совсем уже крайний случай.
— Ты кто? — внезапно спросила Динара, и голос ее перекрыл капающую воду, эхом отразившись от бетонных обломков.
— Саша, я. Саша, — ответил он, гладя ее по мягким волосам.
— А я Дина…
— Я помню…
«Почему нет спасателей? Или они еще не добрались до завала?» — подумал Сашка. Вместо этого он сказал:
— Есть хочешь?
Она покачала головой:
— К маме хочу…
И тут Сашка задал дурацкий вопрос:
— А мама где?
— В Арске, — успела ответить она и снова зарыдала. Голова ее легкими толчками билась о его грудь.
Кап!
— Тихо! — рявкнул Сашка и полез в карман за мобилой. Включил ее. Сети как не было, так и нет.
Дина чуть затихла, но плакать не перестала. А вода все продолжала капать.
— Где у вас тут кухня? — встал Сашка, машинально отряхнув изгвазданные джинсы.
Дина не ответила, продолжая тихо плакать.
Сашка перебрался за стойку. Под ногами звенела мелочь, шуршали купюры, хрустели осколки бокалов, хлюпала подсохшая кровь бармена.
Осторожно переступив ноги бармена, он посветил на стойку. Бутылки с иностранными этикетками почему-то уцелели. Сашка схватил одну из них, наполовину полную, и хлебнул от души. Допинг — наше все. Особенно в такой ситуации. «Тем более, на халяву!» — мелькнула дурацкая мысль.
И только после этого он подумал: «А сколько же они спали?». Глянув на мобильник — Сашка часы не носил принципиально, — обнаружил: двадцать три пятьдесят. Это что, их вырубило аж на четыре часа? Или сколько там с двадцати прошло? Мозг упрямо не хотел вспоминать правила арифметики.
А и фиг с ним. Двадцать три пятьдесят. Только где же спасатели и все это гребаное МЧС вместе с их министром в оранжевой Макске? Что-то не торопятся…
Дверь в кухню, впрочем, как и выход из бара, была завалена осколками бетона. Одна из плит, хищно распахнув пальцы арматуры под потолком, словно предупреждала — не подходи, рухну.
— Отлично… — буркнул Сашка.
— Что? — тихо подала голос Динара.
— Ничего, — ответил он и шагнул назад, едва не наступив на тело бармена.
А потом полез смотреть уцелевшие ящики в стойке. Осколки посуды, ножи и прочие салфетки его не интересовали. Интересовала еда. А из нее оказались лишь пачки сухариков, чипсы, соленая рыба и пять кег с пивом. Красное, зеленое, лагер, бочковое какое-то и крепкое. Мда… Нет, конечно, много пива это хорошо, но не в такой же ситуации? Блин… И куда тут наливать?
А есть хочется.
Первая реакция организма на стресс — отрубон. А потом пробивает на немереное потребление калорий. Есть, конечно, другой вариант — бесконтрольный выброс этих калорий, то бишь истерика. Откуда Сашка об этом знал? А от жены опять же. Все-таки она клинический психолог. Нет, не в смысле абсолютного идиота, а в смысле медицины. Это такая отрасль в психологии — работа на грани нормы и патологии. Первый год после универа она работала в «Скорой», фельдшером — такого насмотрелась, мама не горюй! Зачем работала? А для практики. Много потом чего рассказывала.
«Мать ети, куда же налить-то?» — подумал Сашка, лихорадочно шаря в глубине шкафчика.
Из всех емкостей уцелел лишь поддон для ложек-вилок.
В тишине, разрываемой лишь капающей водой, раздался грохот столовых приборов, безжалостно выкинутых на пол.
— Пить будешь? — хрипло спросил Сашка.
Молчание в ответ…
— Пить, говорю, будешь?
Молчание…
— Жива?
— Да…
— Пить, спрашиваю, что будешь?
— Я не хочу…
— Я не спрашиваю, хочешь или нет. Я спрашиваю, что будешь пить?
— Ммм…
«Нда… Ну угораздило же? Лучше бы Андрей жив остался, чем…» — мгновенно устыдившись своих мыслей и самого себя, Саша нажал на кран. Тугая струя ударила в поддон, обрызгав изгаженный свитер.
Осторожно, светя мобильником под ноги и стараясь не расплескать содержимое, он подошел к Дине:
— Пей.
Да. Потом голова будет болеть с крепкого пива. А может быть, стресс сожрет алкоголь и не
