своей комнаты. — О господи, подойди, посмотри на это, — сказала она. — В самом деле, взгляни.
Он не без труда поднялся и подошел к окну, выходящему на бассейн. На водной глади возлежал Клифф Майерс. Он плавал на спине, в темно-красных шортах до колен, несомненно принадлежавших Вуди Старру. Джилл стояла на краю бассейна в сногсшибательном бикини и, по-видимому, звала его, держа в каждой руке по стакану с ярким коктейлем.
— «Бренди-Александр», — объяснила Салли. — Когда я спустилась на кухню выпить кофе, Ниппи посмотрела на меня озабоченно и спросила: «Салли, вы не знаете, как готовить „Бренди-Александр“? Мисс Джарвис велела мне сделать целое ведро коктейля, а я не знаю, как его готовить. Есть у нас какая-нибудь книга про это?» — Салли вздохнула. — Итак, все сработало как по нотам, верно? Мистер Майерс и миссис Джарвис на наших глазах вкушают утренние коктейли у края бассейна на третье утро после кончины миссис Майерс. — Помолчав, она добавила: — И все же это более здоровое времяпрепровождение для Джилл, по сравнению с тем, как она обычно проводит утро: сколько лет я ее знаю, она лежит в постели до полудня с кофе и сигаретами, без устали решая эти идиотские кроссворды.
— Слушай, Салли, не хочешь поехать ко мне?
Она ответила, не отводя взгляда от окна:
— Не знаю. Вряд ли. Мы опять начнем ссориться. Я позвоню тебе, Джек, ладно?
— Ладно.
— Кроме того, я должна быть здесь, когда Вуди и Кикер вернутся домой. Думаю, понадобится моя помощь. Не Вуди, конечно, а Кикеру. Я хочу сказать, что Кикер меня любит — по крайней мере, раньше любил. Иногда даже называет «заместительницей мамы». — Салли долго стояла молча у окна. Она выглядела измученной, верхняя губа казалась вялой и расслабленной, как бывало, когда она напивалась. — Можешь себе представить, — спросила она, — что чувствует женщина, не способная иметь ребенка? Даже не обязательно хотеть его родить, ужасно уже то, что ты не можешь. А иногда… господи, даже не знаю… Порой мне кажется, что иметь ребенка — единственное, чего мне по-настоящему хотелось в жизни.
Нетвердыми шагами Джек направился на кухню.
— Привет, Ниппи, — сказал он. — Не отыщется тут для меня пива?
— Полагаю, мистер Филдс, что это можно устроить. Садитесь за стол.
Когда он устроился с пивом, она села напротив и сказала:
— Видите этот блендер? Сейчас он пуст. А двадцать минут назад он был доверху полон «Бренди- Александром». Мне кажется, это не очень разумно, а? Давать человеку столько спиртного с самого утра, когда у него мозги еще не встали на место после смерти жены три дня назад. Я считаю, нужно хоть немного себя ограничивать.
— И я тоже.
— Ну а с мисс Джарвис ничего нельзя знать заранее, — продолжала Ниппи. — Она очень… утонченная — вы понимаете, что я хочу сказать, очень… — она покрутила пухлыми пальцами, подбирая правильное слово, — богемная. Впрочем, мне все равно, что говорят другие. Я слышала, многие болтают всякое, а по мне так эта леди всем хороша, вот что я вам скажу. Я для мисс Джарвис что угодно сделаю. За эти годы она дважды помогла моему мужу получить работу, когда мы в ней очень нуждались. А знаете, что она еще для меня сделала, чего я никогда не забуду? Она достала мне контакты.
Джек выглядел озадаченным, и довольная Ниппи, сощурившись, поднесла оба указательных пальца к наружным уголкам глаз. И если бы он и сейчас не понял, что имеется в виду — «А, ясно, контактные линзы!» — она наверняка бы перегнулась через стол, оттянула веко и выронила одну из влажных, почти невидимых линз в ладонь, чтобы объяснить и представить подтверждение.
Вернувшись в свой пляжный домик, Джек принялся за сценарий с таким усердием, словно собирался закончить его за неделю. В последний месяц он стал понимать, что сценарий совсем не плох, что он даже замечательный и из него может получиться очень даже приличный фильм. В конце рабочего дня он позвонил Карлу Оппенгеймеру, чтобы обсудить с ним сложную сцену, — и не то чтобы этот звонок был ему так уж необходим: просто ему хотелось услышать голос человека, не принадлежащего к числу домочадцев Джилл Джарвис.
— Почему вы к нам не приезжаете, Джек? — спросил Оппенгеймер. — Мы с Элли были бы рады вас видеть.
— Видите, Карл, я как-то занят все время.
— Завели роман?
— Да, вроде того. То есть я хочу сказать — да, но она…
— Привозите ее с собой!
— Спасибо за приглашение, Карл, я скоро вам перезвоню. Просто сейчас мы вроде как отдыхаем друг от друга. Это все… довольно сложно.
— О господи, писатели! — воскликнул Оппенгеймер раздраженно. — Ну что за люди! Почему вы не можете просто трахаться, как все?
— Значит, так, — начала Салли по телефону несколько дней спустя, и он понял, что трубку она положит не раньше чем через час. — Когда Вуди с Кикером вернулись в то утро, Джилл вышла, чтобы встретить их на террасе. Отправила Кикера в дом умываться и говорит Вуди: «Слушай, я хотела бы, чтобы ты исчез на недельку. И пожалуйста, не задавай никаких вопросов, просто уйди. Я потом все объясню». Можешь себе представить: она говорит это парню, с которым прожила три года!
— Не могу.
— И я не могла, но именно так она и сказала. По крайней мере, если верить ей самой. А мне говорит: «Не хочу, чтобы сейчас мне кто-нибудь мешал. Клифф и я — это что-то особенное, Салли, настоящее. У нас завязались отношения, и мы…»
Джек сообразил, что, если держать телефонную трубку подальше от головы, голос Салли станет совсем тихим и монотонным, превратившись в невнятную тарабарщину, что-то вроде речи малолетнего идиота. Освобожденный от телесной оболочки, бессвязный, лишенный зависти, жалости к себе, как, впрочем, и самодовольства, голос Салли превратится тогда в незначительный, но постоянно действующий раздражитель, не имеющий никакой иной цели, кроме как заставить его нервничать и мешать ему работать. Он попробовал подержать телефонную трубку таким способом пять или десять секунд, стараясь избегать неприятных мыслей о своем тайном предательстве, и отказался от эксперимента как раз в тот момент, когда она говорила:
— …И вот что, Джек: если мы договоримся не напиваться, если будем внимательны друг к другу во всех отношениях, как ты думаешь, не смог бы ты… ну, это… не смог бы ты вернуться? Дело в том, что… в том, что я люблю тебя и ты мне нужен.
Она произнесла много слов любви за последние несколько месяцев, но никогда не говорила, что он ей нужен. И это подействовало на него так сильно, что заставило изменить решению никогда не ездить больше в Беверли-Хиллз.
— О господи! — воскликнула она в дверях своей комнаты полчаса спустя. — Как я рада тебя видеть! — И растаяла в его объятиях. — Никогда больше не буду такой стервой, Джек. Обещаю. У нас так мало времени, и мы можем, по крайней мере, быть нежными друг с другом, верно?
— Конечно.
И, заперев дверь, чтобы исключить любую возможность внезапного вторжения, они провели весь день в такой нежности друг к другу, на какую только были способны. И лишь когда длинный ряд окон на западной стороне спальни сменил свой цвет с золотистого на алый, а потом на темно-синий, они наконец вылезли из постели, чтобы принять душ и одеться.
Очень скоро Салли опять обратилась к неисчерпаемой теме поведения Джилл. Расхаживая по ковру, она говорила, а Джек смотрел на ее стройные ноги и думал, что такой симпатичной он ее еще не видел. Впрочем, большую часть того, что она говорила, он пропускал мимо ушей, кивая или качая головой там, где это казалось уместным, — обычно после того, как она поворачивалась к нему с немым призывом посочувствовать ее тревогам. Он начал прислушиваться, только когда речь зашла о самом, по ее словам, ужасном.
— Я действительно считаю, Джек, что худшее во всем этом — то, что происходит с Киком. Джилл считает, что он ни о чем не догадывается, — она ненормальная, он же все понимает. Болтается по дому
