спрашивает, известны ли мне пьесы драматурга по имени Джордж Бернард Шоу. Можете себе представить? Ну кто в Америке поверит, насколько туп этот сукин сын? В этом году он открыл для себя Шоу, а года через три, глядишь, обнаружит существование коммунистической партии.
Оппенгеймера, по-видимому, утомил собственный монолог. Он тяжело опустился на мягкий диван, обнял примостившуюся сбоку Эллис и спросил у Салли, не актриса ли и она.
— О нет, — поспешно ответила Салли, скидывая с колен невидимые частички сигаретного пепла, — но за вопрос спасибо. Я ничем особенным не занимаюсь. Работаю секретаршей у Эдгара Тодда, агента.
— Что ж, ничего не имею против! — воскликнул Оппенгеймер. — Среди моих лучших друзей есть секретарши. — И тут же, словно признавая, что его последняя реплика не особенно удалась, он начал расспрашивать Салли, как давно она работает на Эдгара, нравится ли ей работа и где она живет.
— Я живу в Беверли в доме подруги, там очень хорошо.
— Да, да, это замечательно, — сказал он. — В Беверли хорошо.
Последний час этого вечера в доме Оппенгеймера Джек провел с Эллис; они забрались на высокие стулья с кожаными сиденьями у барной стойки, занимавшей целую стену. Она долго рассказывала ему о своем детстве в Пенсильвании, о работе в летнем театре, где она получила первый «сценический опыт», и об удивительно удачном стечении обстоятельств, в результате которого она познакомилась с Карлом. Джеку была приятна ее красота, ее молодость, и он был настолько польщен ее вниманием, что лишь смутно припоминал, что вроде бы уже слышал всю эту историю, когда жил у них в доме.
В другом конце комнаты Карл и Салли вели обстоятельную и бурную дискуссию. Джеку было плохо слышно, о чем они говорили, сколько он ни прислушивался; под рокот настойчивого и серьезного голоса Карла он смог разобрать лишь одну фразу Салли: «О нет. Мне понравилось. На самом деле. Понравилось от начала до конца».
— Ну что же, все было замечательно, — сказал Карл Оппенгеймер, когда они собрались уходить. — Рад был познакомиться и беседовать с вами, Салли. Джек, не пропадайте.
А потом было долгое и пьяное возвращение домой. Минут двадцать, наверно, в машине царило молчание, пока Салли наконец не сказала:
— Похоже, у них все есть, да? Я имею в виду, что они молоды, влюблены, всем известно, что он блестящий режиссер. Даже не важно, есть у нее талант или нет, — она и так сладкая лапочка. Какие вообще могут быть неприятности в таком доме?
— Не знаю. Вполне могу представить кое-какие проблемы.
— А знаешь, что мне в нем не понравилось? То, как он допытывался, что я думаю о его фильмах. Он называл одну картину за другой и спрашивал, смотрела ли я ее, а потом говорил: «Ну и что вы об этом думаете? Вам понравилось?» Или: «Не кажется ли вам, что картина как-то разваливается во второй половине?» Или: «Нет ли у вас такого ощущения, что такая-то актриса немного недотягивает в главной роли?» Я серьезно, Джек. Тебе не кажется, что это перебор?
— В чем?
— Ну кто я такая в конце концов? — Она наполовину открыла окно со своей стороны и выбросила окурок. — Да кто я такая, господи?
— Что ты этим хочешь сказать? Я знаю, кто ты, и Оппенгеймер знает — как и ты, впрочем. Ты — Салли Болдуин.
— Да, да, — пробормотала она, глядя в темноту за стеклом. — Да, да, да.
Когда они добрались до Беверли-Хиллз и вошли в дом, Джек с изумлением обнаружил, что рядом с Джилл сидит Вуди Старр, а вовсе не Клифф Майерс, но потом вспомнил: Салли говорила ему, что Клифф согласился уехать на пару дней, чтобы Джилл смогла окончательно порвать с Вуди. И сам его вид, когда он поднялся с дивана, чтобы поприветствовать их, — вытянутое лицо, застенчивость, с какой он словно бы извинялся за сам факт своего присутствия, — говорил о том, что Джилл уже довела новость до его сведения.
— Привет, Салли, — сказал Вуди. — Здравствуй, Джек. Мы тут как раз… Могу я предложить вам выпить?
— Спасибо, не нужно, — сказала Салли. — Рада тебя видеть, Вуди. Как поживаешь?
— Не жалуюсь. В студии дел немного, но в остальном я… Сами знаете: стараюсь держаться подальше от неприятностей.
— Что ж, хорошо. Еще увидимся, Вуди.
И с улыбкой на лице она повела Джека мимо бесчисленной кожаной мебели в гостиную, а оттуда вверх по парадной лестнице. Только заперев дверь своей комнаты, она позволила себе заговорить снова.
— Господи, ты видел его лицо?
— Да, выглядит он не очень…
— Он похож на мертвеца, на человека, из которого ушла жизнь.
— Слушай, такое случается сплошь и рядом. Женщинам надоедают мужчины, мужчинам надоедают женщины. Нельзя же так переживать из-за каждого неудачника.
— У тебя сегодня глубоко философский настрой, да? — сказала она, подавшись вперед и заведя руки за спину, чтобы расстегнуть крючки на платье. — Очень зрелый, очень мудрый. Это душевное состояние, по-видимому, посетило тебя, когда ты обнимался с Эллис как-ее-там у Оппенгеймера.
Но уже через час, накричавшись в его объятиях и лежа рядом с ним в ожидании сна, когда они оторвались наконец друг от друга, она спросила тихо и робко:
— Джек, сколько нам еще осталось? Две недели? Меньше?
— Не знаю, крошка. Я мог бы немного задержаться, хотя бы только для того…
— Для чего? — И вся ее горечь вернулась вновь. — Ради меня? О господи, не надо этого делать. Думаешь, мне очень нужны твои одолжения?
На следующий день рано утром Салли пришла к ним наверх с кофе и, не успев поставить поднос на стол, уже рассказывала ему, что обнаружила внизу, в «логове». Вуди Старр был все еще здесь: он спал, не раздевшись, на диване. Ни подушки, ни одеяла. Что за бред?
— А что такого?
— Скажи мне, ради бога, почему он вчера не уехал?
— Может, хотел попрощаться с мальчиком?
— A-а. Пожалуй, ты прав. Наверно, так и есть. Он остался из-за Кика.
Когда Джек и Салли спустились вниз и увидели, что Вуди и Кикер негромко о чем-то разговаривают, они немедленно ретировались на кухню, чтобы пообщаться с Ниппи и подождать, пока Кикер уйдет в школу. Они не знали, а Джилл вспомнила только позднее, что сейчас каникулы.
— Господи, Нип, — сказала Салли, тяжело опускаясь на кухонный стул. — Как мне не хочется идти сегодня на работу!
— Ну и не ходите, — сказала Ниппи. — Вот что я вам скажу, Салли: за все время, что я здесь, в этом доме, я ни разу не видела, чтобы вы брали отгул. Думаю, в офисе денек обойдутся и без вас. Почему бы вам с мистером Филдсом не позволить себе сегодня что-нибудь приятное? Пообедайте в хорошем месте, сходите в кино, да мало ли что еще можно придумать! Или отправляйтесь на природу — погода сегодня замечательная. Можете съездить в Сан-Хуан-Капистрано или еще какое-нибудь приятное место. Знаете песню, где поется о ласточках, летящих домой, в Капистрано?[28] Если не ошибаюсь, они возвращаются примерно в это время года. Можете отправиться туда и посмотреть на ласточек, разве не здорово?
— Даже не знаю, Ниппи, — сказала Салли. — Это было бы замечательно, но, думаю, мне надо хотя бы появиться в офисе, а то Эдгар разозлится. Я и так уже опаздываю на пятнадцать минут.
Наконец Салли сказала, что теперь можно «безопасно» покинуть кухню, и они оказались в «логове» вдвоем. Джек мельком заметил, что черное изображение клоуна исчезло со стены над камином. Но тут они увидели сквозь светлые застекленные двери, что Вуди и Кикер стоят на террасе у бассейна и все еще разговаривают.
— Что же он никак не уйдет? — спросила Салли. — Сколько нужно времени, чтобы попрощаться?
Багаж Вуди Старра был сложен кучей тут же на террасе: старый армейский ранец, которым он, вероятно, пользовался в бытность свою в торговом флоте, чемодан и пара доверху заполненных и
