а в 1894 году — за год до выхода «Машины времени», на заре новой фантастики, — построенный на таком сюжете роман Джорджа Дюморье «Трильби» имел сенсационный успех. Дюморье удачно смешал в своем романе вопрос о телепатии и гипнозе. В подобном сочетании телепатия и утвердилась в последующей фантастике, а телепаты приобрели способность не только передавать свои и принимать чужие мысли, но и буквально «внедряться в чужую душу», управлять чужими поступками, отождествляя себя с данным человеком. Они не только управляют этим человеком, но и «чувствуют через него» — смотрят его глазами, слышат его ушами, переносятся, внедряясь в тело разных людей, через тысячи километров. Человек, наделенный «сверхчувственным восприятием» («эспер» — по современной терминологии, от «extra sensory perception»), стал одним из самых распространенных героев новейшей фантастики, — ведь через него проще всего передать ощущение всеприсутствия.
Вот один из примеров того, как фантасты используют этот прием.
В рассказе Фредерика Пола «Пять кругов орионова ада» (1962) герой приобретает с помощью инопланетных обитателей способность переноситься сознанием в любую точку вселенной.
«У Маккрея не было никакой возможности узнать, что эти сфероидальные существа сделали с его сознанием. Он знал только, что дверь открыта. Завеса исчезла. Он освободился от своего тела.
Он был не просто свободен. Он весь раскрылся, возрос, стал шире. Он присутствовал в этом чужаке с Ориона, и тот был в нем. И в то же время он мог глядеть и на него и на себя самого со стороны.
...Он и чужак, он и — как сделалось ему вдруг понятно — множество чужаков словно перемешались друг с другом. И все же каждый оставался самим собой... Он был в сознании многих, он был с ними, и он был вне их всех.
Так, должно быть, чувствует бог, — подумал Маккрей».
Но Маккрею довелось не только объединиться с другими живыми существами — он впервые собственными чувствами ощутил движение мировой материи.
«Существо, родившееся из Херрела Маккрея, было теперь обширнее солнца. Его тело покоилось на крошечной планетке, обращающейся вокруг зауряднейшей звезды, а он мог видеть вокруг себя все чудо и красоту великого газового облака, внутри которого находились и эта планета, и эта звезда. Его чувство времени переменилось. Как ни далеко теперь было его ухо, он мог сосчитать биение собственного сердца, и он же теперь видел процессы, которые шли необычайно медленно на необычайно обширных пространствах. Он видел, как давление света приводило в движение потоки газа, струившиеся из облака. Он слышал почти неразличимые потрескивания, когда один ион сталкивался с другим. Он видел огромные новые голубые солнца, прокладывающие себе путь сквозь него. Он мог увидеть каждую звезду, каждую газообразную комету, и он способен был окинуть единым взглядом галактику, полную звезд, и вселенную, полную галактик, — вселенную, во всем ее величии и порядке».
Тот же Фредерик Пол использовал «эффект всеприсутствия» в романе «Одержимые» (1962, 1965), где группа людей, овладевшая способностью внедряться своим сознанием в чужое тело, захватывает на время власть над миром. В той или иной мере этот прием используется во многих произведениях современной фантастики (в частности, у Д. Уиндема), причем его философский смысл особенно выявился в последние два-три десятилетия. Любопытно, что для А. Беляева во «Властелине мира» (1929) «эффект всеприсутствия» совершенно не существует, хотя, казалось бы, он напрашивается сам собой — ведь там тоже речь идет об управлении чужими поступками. Но герой при этом преследует конкретные практические цели. Ни о какого-либо рода «коллективизме чувствований» либо расширении сферы человеческого восприятия у Беляева нет ни слова.
А смысл «эффекта всеприсутствия» — именно в этом. Человек хочет стать вровень с человечеством. Он знает, что принадлежит ему как часть, но он желает ощущать себя частью вполне дискретной и самый факт принадлежности к человечеству и мирозданию использовать для того, чтобы развиться, а не раствориться как личность. Личность всеприсутствует в мире. И фантасты пытаются дать ей как можно больше возможностей для этого всеприсутствия.
Артур Кларк, надо полагать, знает о том, сколько у человека рудиментарных органов и физиологических отставаний. Но он все же находит у человека еще один недостаток. Мы, пишет он, «носим свой мозг в одной хрупкой оболочке, вместе с глазами, ушами и органами чувств, что часто приводит к гибельным последствиям»[195]
Вот в чем состоит, надо полагать, важнейшая причина того, что фантасты преодолели то внутреннее сопротивление, которое охватывало их при мысли о переделке человеческого тела. Этот поворот темы, который по традиции принято считать образцом негуманности, в новом осмыслении перестал быть таковым. Выяснилось, что источники дегуманизации — не здесь и формы ее — иные. «Посредствующие звенья» в общении человека с миром могут начать работать против него как личности. Радио, телевидение и другие формы массовых коммуникаций, казалось бы, приближающие к человеку мир, в самом деле могут столь же успешно отрезать от него мир, исключить его из мира, отняв у него свободу выбора да и просто сообщая ему фальшивую информацию. Об этом столько писали применительно к своим странам западные социологи и фантасты, главным образом американские, что нет нужды доказывать это какими-то новыми примерами. А киборг Кларка свободен. У этого существа — социальная подоплека. Если для того, чтобы сохраниться как личность в возросшем и усложнившемся мире, надо расстаться со своим телом, герой Кларка готов даже на это.
Но обращение к киборгу имеет еще более глубокие философские корни. Оно по-своему неизбежно для сознания, напуганного процессом отчуждения и ищущего выход из этой, представляющейся ему в общем-то безвыходной, ситуации. Киборг снова овладевает вещами. Все, что человек сделал, к нему возвращается. Машины больше не против него — они даже не вне его. Он снова свой в мире, им созданном. Киборг — это высшая, окончательная и потому явившаяся в своих крайностях мера приспособленности человека к искусственной среде обитания. Он здесь снова обретает полную гармонию со средой.
Впрочем, кто «он»? О человеке ли идет речь?
У Роберта Шекли есть рассказ «Рай II» (1954). Два космических путешественника попали на огромный спутник, вращающийся вокруг незнакомой обезлюдевшей планеты. Неожиданно один из них исчезает — его сожрал механизм, которому не хватало для того, чтобы прийти в действие, человеческого мозга. В первый момент этот поглощенный машиной космонавт чувствует себя еще человеком, немного спустя он уже часть машины. С этой минуты им руководят исключительно веления целесообразности, и он уничтожает своего товарища.
Когда Шиллер обещал, что культура вернет человеку природу, он имел в виду человека, созданного природой. Речь о киборге заходит тогда, когда среда обитания искусственна, да и сам киборг плод рук человеческих. Идея киборга возвращает искусственный мир искусственному человеку. Чтобы почувствовать себя человеком, надо перестать им быть! Для того чтобы вернуться к природе, надо обернуться против природы!
Насколько плодотворны эти противоречия? Надо думать, настолько лишь, насколько они помогают обнаружить реальные противоречия сегодняшнего мира и общества. Взяв за исходное мысль о слиянии человека с миром, фантасты невольно ее перечеркнули. Во всяком случае, для человека. Мы можем, смотря по своему характеру и взгляду на вещи, возмутиться существом, которое придет нам на смену, или пожелать ему счастья, но в любом случае это существо будет чем-то иным, не нами.
Впрочем, одним возмущением тут не поможешь. У киборга или, на худой конец, «препарированного джентльмена» Уэллса есть одно качество, которого лишен человек современный. Эти существа динамичны.
