включая охранную сигнализацию. Он покосился по сторонам. — Что-то не так, Агата? Обычно твои затворы не вызывают нареканий, что случилось? Посуда не мыта, пыль повсюду…
Она смотрела на него во все глаза и ничего не говорила. Он вновь почувствовал раздражение.
— У тебя имеется существенный недостаток, дорогая. Очень часто, вместо того чтобы сказать что-то доброе, ты смотришь глазами влюбленной коровы и вызываешь во мне противоречивые чувства.
— Это не недостаток, Олежек, это особенность, — вздохнула Агата, опуская глаза.
— Что случилось? — разозлился он. Это не дом, а сборище издерганных умалишенных! — Что случилось? — повторил он. — Пока я весь день пропадал на работе, ты со мной поссорилась?
— Я просто испугалась, Олежек… — насилу проговорила она. Вышла из-за стойки, быстро подошла к нему, прижалась щекой к груди. — Я очень испугалась… Примерно полчаса назад громко постучали в эту самую дверь, в которую ты только что вошел… Я решила немного прибраться на кухне, ведь я тебе приготовила такой вкусный ужин — свинину с грибами в чесночном соусе, ты так ее любишь… Все остыло, но можно разогреть… О боже, о чем я… Постучали в дверь, я чуть не выронила сковородку. Ты же никогда не стучишь, открываешь своим ключом. Я подошла к двери, спрашиваю: «Кто?» — а там молчат. Я обратно в кухню, снова стук в дверь. Я снова: «Кто?» — а они молчат… Потом тишина, послышался стук уже в заднюю дверь. Олежек, я чуть не окочурилась от страха. Вроде не трусиха, а тут такая трясучка напала. И снова не отвечают. Потом вроде тихо стало, я давай носиться по дому, свет везде включать. Схватила бутылку, забилась в этот угол. Кажется, ушли, а я задумалась, Олежек, ведь если стучат в дверь, значит, прошли через калитку. Но там заперто, выходит, перелезли через забор. Знаешь, на меня какой-то ступор напал…
— Почему мне не позвонила? — Он отстранил Агату, требовательно взглянул в ее глаза.
— Послушай, я не идиотка, — она выдержала взгляд. — Я сразу тебе позвонила, ты не отвечал. Я звонила несколько раз, но ты не брал трубку.
— Не выдумывай. — Он потянулся за телефоном, чтобы проверить входящие звонки, и в изумлении захлопал себя по пустому карману. Тысяча чертей! Когда позвонил Муртазин с новостью о третьем трупе, он швырнул мобильник на рабочий стол и сразу забыл о нем. Он всегда был дотошен до мелочей, что случилось с ним?
— Сядь, где сидела, — бросил он, и Агата подчинилась, тон мужчины не располагал к дискуссии. Он шагнул к проему, снял трубку городского телефона и на память отстучал номер начальника вневедомственной охраны.
— Андрей Михайлович Сырец? Дементьев беспокоит. Из Росинок. Да, тот самый! Стыдно, Андрей Михайлович. Ваши подчиненные работают спустя рукава. «Мстители», о которых вы прекрасно знаете, безнаказанно проникают на частную территорию, пугают людей. Живо поднимайте в ружье своих бездельников, — проорал он, меняясь в лице. — И всех в Росинки! Надеюсь, вы еще помните, где мой дом? И поднимайте лоботрясов-чоповцев. Окружить поселок, перекрыть все выходы, преступники до сих пор находятся в этом районе!
Щеки горели. Капитан выхватил пистолет из-за спины, и носик Агаты от такого «вестерна» мигом побелел, а остальная часть лица стала пунцовой. Он натянул жуткое подобие улыбки, ведь надо ее как-то успокоить.
— Не вставай, дорогая. Сиди и думай о чем-нибудь приятном. Об Испании, например, куда мы поедем в сентябре, при условии, что я завершу на работе свой новый проект. А пока ты сидишь и помалкиваешь, я осмотрю дом. Случится что-нибудь из ряда вон выходящее, орешь во все горло, уяснила?
Он глянул на часы, прежде чем совершить рейд по собственному дому. Десять часов и двадцать четыре минуты…
Полковник Вровень залпом осушил стакан с ледяной водкой, передернулся, крякнул, хрустнул маринованным огурчиком. Покосился на часы: одиннадцать двадцать пять. До полуночи чуть более получаса. Он расслабился, выудил из емкости второй огурчик. Все, довольно паниковать. Расходился он сегодня не на шутку. Сломал челюсть какому-то подонку, которого впервые в жизни видел, обливался пеной и желчью, отдавал взаимоисключающие приказания. Словно демон в него вселился. Подчиненные шарахались, смотрели на полковника со страхом, украдкой крутили пальцами у висков. Нехорошо, полковник, так и до клинического случая недалеко. Он плеснул в стакан на пару пальцев, высосал, растекся по стулу, осторожно погладил замотанные пластырем пальцы левой руки. Все в порядке, переломов нет, пострадала исключительно кожа, содранная до мяса. Он прикоснулся к уху, залепленному таким же пластырем. Дьявол! Придется шевелюру отращивать, чтобы ухо закрыла… Ладно, можно успокоиться. Сегодня он точно из чертогов ни ногой. Пусть сами разбираются. Час назад в Росинках что-то произошло, сообщил «информированный источник», в дом Дементьева вроде бы проникли посторонние, удивительно похожие на «мстителей». Район оцепили, проходят облавы и зачистки, и плевать на права толстосумов, обитающих в том районе. Дементьев не пострадал, а жаль. Павел Макарович многое бы дал за то, чтобы полюбоваться на унижения этого выскочки под прицелом «мстителей». Можно многое предъявить Олегу Михайловичу — пусть молодой, а послужной список богатый! Он ненавидел этого капитана, пользующегося особым расположением мэра Громова и прочих «неубиваемых» господ. Непредсказуемый, себе на уме, умен, косит под благородного, надо же, бродяжку пригрел, которую братки из Краснодара чуть не проглотили…
Ладно. Пусть шустрят на другом конце Кабаркуля. Он туда не поедет. Для докладов существует телефон. В одном был уверен Павел Макарович: если час назад на южной окраине городка объявились «мстители», то в его владениях они в ближайшее время не возникнут. Какого черта? Сколько можно над ним издеваться?! Снаряд, как известно, дважды в одну воронку не прилетает. Он усмехнулся — занятное элитное сообщество подобралось в Кабаркуле. Обожают друг друга ненавидеть. Бальзам на душу, если с соратниками что-то происходит. Он взялся за бутылку, обволок ее мутнеющим взором. Может, хватит на сегодня? Действительно хватит. Ему еще доклады принимать от подчиненных об успешно проваленной операции в Росинках. Он должен отдохнуть, забыться, а завтра на работу явиться другим человеком — волевым, рассудительным. Скажем, так… к обеду. Ведь мир не рухнет, верно? Он сделает утро добрым, он его проспит!
— Дорогая, ты где?! — рявкнул Павел Макарович, да так громогласно, что задрожали стены в гостиной, обвешанные дорогими картинами, и как-то накренилась бутылка водки.
— Милый, я в ванной! — прокричала блондинка Люсьен. Девчушка уже оправилась от того кошмарного случая, когда ее привязали к вантам, уже не икала от каждого резкого звука.
— К черту ванну, я иду купаться! Живо вылезай, и за мной!
— Слушаюсь, мой полковник, — без всякого энтузиазма отозвалась блондинка. — Я сейчас вылезу и тоже приду!
Идиотка. Давно могла зарубить на носу, что каждый вечер перед сном Павел Макарович совершает омовение в собственной бухте. Он запахнул халат, поднялся, уставился в зеркало на угрюмого обрюзгшего волкодава с чудовищными кругами под глазами. Нужно срочно отдохнуть, привести себя в порядок. Он побрел из гостиной, свернул на галерею, пол которой был выложен роскошной мозаичной плиткой, и через минуту уже подходил к застекленным дверям, выходящим на море. Особняк у Гремучей скалы был выстроен на краю живописной сопки, утопал в ее нишах и полостях. Он по праву гордился своим домом — оригинальный проект, выполненный московским архитектором, лучшие материалы, уникальное месторасположение. Веранда обрывалась белокаменной лестницей, спускающейся к тихой бухте. Воды залива окружали красивые каменные изваяния. Где-то в трещинах, расщелинах пряталась охрана. И у Павла Макаровича частенько возникали подозрения, что всякий раз, когда он отдыхает в воде с Люсьен (или с другой женщиной), охранники прекращают выполнять свои обязанности и хватаются за бинокли. Особо не порезвишься, приходится постоянно себя одергивать. Вся жизнь — сплошные надуманные ограничения. Воды залива освещались фонарями, на этом пятачке все было видно, как днем. С причала, как в бассейн, спускалась лестница из хромированной стали. Павел Макарович минутку постоял у края, наслаждаясь ночным воздухом и набираясь спокойствия. Скинул халат, оставшись в элегантных трусах, спустился в воду. Поплыл на середину бухты, нетерпеливо оборачиваясь, где там эта резинщица?
— Дорогой, я уже иду! — прокричала из глубин особняка Люсьен. — Только купальник наброшу!
— Сильно не набрасывай! — хохотнул он.
