Он отдалился от лестницы метров на пятнадцать, отфыркался. Собачьими саженками поплыл дальше. И вдруг забурлила вода прямо перед носом, забрызгала, заплескалась. Он даже испугаться не успел, как что-то всплыло рядом с ним. Впрочем, испугаться Павел Макарович успел, дело-то недолгое. Рядом с ним покачивалась на воде растрепанная женская голова. Внезапный страх сменился растерянностью.
— Ой, — приятным голоском сказала женщина. — Куда это меня занесло? Вы кто?
— А вы кто? — ошарашенно пробормотал полковник. — Здесь вообще-то моя бухта.
В женской голове не было ничего агрессивного. Барышня изумленно смотрела по сторонам, ее мордашка неплохо освещалась береговыми фонарями. Симпатичная, с аккуратным носиком, она забавно сдувала с него воду. Все это выглядело по меньшей мере странно, но, удивительное дело, Павел Макарович уже не чувствовал страха, а растерянность сменялась любопытством.
— Ой, — повторила женщина. — Я, кажется, заблудилась. Мы с подругами ныряли вон за той скалой — соревновались, кто сможет дальше проплыть под водой, и что-то меня, похоже, завертело… Простите, мужчина, если я вас побеспокоила, мне так жаль…
— Да что вы, барышня, ничего страшного. — Он был сегодня добренький, да и дамочка была ничего. Чертова Люсьен, хоть бы она там подольше надевала свой купальник.
— Ой, а это ваш дом? — сексуальным голосом промурлыкала ночная ныряльщица. — Ничего себе, какая красота. Вот это да… Вот это здорово…
— Как вас зовут? — поинтересовался Вровень, подплывая поближе.
— Павел Макарович, у вас там все в порядке? — прокричал из-за скалы бдительный охранник. — Вы с кем там разговариваете?
— Не твое дело! — отозвался полковник. — Все в порядке, расслабься!
— Боже, как все серьезно… — Пловчиха продолжала изумленно оглядываться. Она не замечала, что мужчина уже рядом. У нее была тонкая лебединая шейка, сексуально выступали ключицы, красиво выделялась линия подбородка. И Павел Макарович, считавший себя эстетом по женской линии, начал обильно выделять слюну. А не развлечься ли нам втроем? — мелькнула интересная мысль.
— Так как же вас зовут? — повторил он, подплывая к дамочке почти вплотную.
— Не поверите, Павел Макарович, — ее голос рассыпался мелодичным перезвоном колокольчика, и поэтому смысл сказанного отложился в голове не сразу, — меня зовут Ксения Левторович, одна из тех двоих, кого вы так упорно ищете. И если уж у вас хватило глупости вторично попасться на удочку, то сами виноваты, извините.
Какие абсурдные вещи она говорила… Он не почувствовал, как сзади объявился третий лишний. Лишь когда неодолимая сила накрыла с головой, он в панике задергался, но было поздно. Вода не успела хлынуть в легкие, в рот проталкивался резиновый загубник. Он сделал судорожный вдох, и слабенькая струйка кислорода потекла в организм. Но, видно, недостаточная — круги заплясали перед глазами, сдавило череп. Сопротивляться было бессмысленно, ноги и руки не слушались. Его обвило что-то тяжелое, поволокло на дно. Какое-то время сознание присутствовало, туловище сжал ремень, а на спину взгромоздилось что-то мощное, стальное. Кислородная маска, баллон, надо же, нашли аквалангиста. Он беспомощно разводил руками, но это было ни к чему, его куда-то волокли, он дышал через раз, уже ни капли не соображал.
Вровень мог очнуться после выхода на сушу, но предпочел этого не делать, тяжелый удар по макушке хорошо тому поспособствовал. Обрывки сознания забрезжили очень нескоро. Он лежал на грязном, заплесневелом полу, в своих элегантных трусах, было холодно, и казалось, что он потяжелел килограммов на двести. Обращались с ним по-свински — куда-то поволокли, награждая тумаками, голова колотилась по полу, и обрывки сознания никак не желали вязаться во что-то целое.
— Вы знаете, Павел Макарович, что Бог вас не любит? — Его швырнули на пол, и что-то зловещее повисло над душой.
— Зачем? — простонал он. — Ведь мы же с вами… уже разговаривали…
— Разговаривали? — рассмеялся мужчина. — Вы это так называете? Да, вы правы, Павел Макарович, мы однажды провели с вами воспитательную беседу. Как правило, дважды с одним фигурантом мы не занимаемся. Но вы сами виноваты. У вас имелся гениальный запасной план: поплакать и напиться, а заодно осмыслить то, что с вами произошло, чтобы больше такого не повторилось. Но вы развили неуемную активность. Занимались рукоприкладством. Вы били и истязали в состоянии аффекта ни в чем не повинных людей. А состояние аффекта не освобождает от ответственности. Вы разнесли молодецким ударом челюсть гражданину Штольману, отцу двоих маленьких детей, всего лишь за отдаленное сходство с вашим покорным слугой. Травма серьезная, инвалидность обеспечена на всю жизнь, а гражданин Штольман, между прочим, единственный кормилец в семье, поскольку жена у него хоть и молода, но тоже на инвалидности после автомобильной аварии. Вы в запале били глобусом по голове гражданина Овечкина — только лишь за то, что он не смог вразумительно объяснить, где провел последнюю ночь. Вам не кажется, что это его личное дело, где он ее провел? Гражданин Овечкин не имеет ничего общего с фотографией преступника, из совпадающих моментов только цвет глаз. У вашей жертвы сильнейшее сотрясение мозга, несколько месяцев он будет прикован к койке, а перед ним даже не извинились. Ваши подручные привезли его домой, выгрузили из машины, прислонили к забору и, пристыженные, убрались. Мы не изуверы, господин полковник, но обещаем, что больше вам нечем будет калечить законопослушных граждан.
Такое ощущение, что это был сон. Но отлично отложился в памяти, особенно последние слова. Он очнулся на полу в жиденьком рассеянном свете, вспомнил все и с ужасом поднес обе руки к глазам. Слава богу, с руками все в порядке. Вялые, но слушались. Пластырь на пальцах превратился в обрывки, почернел от грязи. Но страх не унимался. Что еще ему уготовили? Его трясло, зуб на зуб не попадал, он не отдавал себе отчета, что скулит от страха, тоненько, жалобно. Он вскочил как был, в одних трусах, принялся заполошно озираться. Какой-то мрачный бетонный склеп с низким потолком. Словно сопли, свешивались обрывки заплесневелых кабелей. Пара раскуроченных стеллажей, несуразный агрегат, обросший пылью. Разводки труб на стенах. Пол завален цементным крошевом, какими-то гайками, осколками стекла. Заброшенная фабрика? Мастерские? Боже, что он знает про заброшенные промышленные предприятия в окрестностях Кабаркуля? Имеется фабрика металлоизделий в «Харбине» — ее закрыли в девяностые. Мастерские по штамповке арматуры — несколько цехов, вынесенных из города и окруженных бетонным забором, эти уродцы в ясную погоду неплохо наблюдаются с его веранды на Гремучей скале…
Он долго возился в хламе, пока не поднялся на дрожащих ногах. Затравленно шарил глазами. Дошло наконец, что свет в помещение поступает не от электрических источников. На полу стояло несколько зажженных восковых свечей. Какая готика, право слово. Все правильно, откуда электричество в этом месте? Запашок, как в церкви… Он заставил себя успокоиться, перестать выть. В помещении не было никого, кроме него. Хоть бы кончилось на этом, умолял он Господа, хоть бы пронесло, он все понял, он больше не будет… Полковник встал на полусогнутые, сделал шаг и ойкнул от боли, поранив ногу об осколок стекла. Рухнул на колено, снова поднялся, куда-то побрел, оставляя за собой кровавую дорожку. Машинально отметил вентиляционную решетку в метре от пола. Зачем ему решетка, если в помещении имелась нормальная металлическая дверь? На двери была задвижка — в открытом положении. К этой двери он и устремился, боже правый, даруй ему выход! Он же окочурится от холода и страха! Но когда Вровень подошел к двери изрезанными в кровь ногами, опять обуял нечеловеческий ужас. Не может быть так просто. Дверь наверняка заперта, замуровали, демоны… Он схватился за дверную ручку, поволок проржавевшую конструкцию на себя. И чуть не возопил от радости, дверь слушалась, она открывалась! Он вывалился за порог. Он действительно находился на заброшенном предприятии. Здесь даже бомжи не обитали, значит, предприятие отдалено от города… Вытянутое помещение, груды заржавевшего, никому не нужного оборудования, проход в центральной части. А вдоль прохода выставлены горящие свечи, чтобы человек не ошибся, обязательно нашел дорогу…
Он одолел на ватных ногах от силы метра четыре, уже различался отворот в дальней части зала, единственный выход из помещения. Павел Макарович ускорился, нечего тут дышать церковной дрянью… И встал как вкопанный, начал обрастать гусиной кожей. Затряслась от страха челюсть, заходили ходуном все конечности. Он услышал угрожающее рычание. Оно делалось громче, басистым, нервировало барабанные перепонки, и из-за поворота показалось огромное рослое чудовище. Вышло, расставив мощные лапы, угрюмо уставилось на человека, яростно зарычало. Павел Макарович онемел от ужаса. Чудовище распространяло белый мерцающий свет. Светилась оскаленная морда, горели воспаленные глаза. В
