они оба влюбились в одну девчонку из параллельного. Ее звали Вероника. Она была спортсменкой – ходила на фигурное катание, и еще у нее были длинные каштановые волосы.
Володе казалось, что Олег, как истинный друг, должен был уйти в сторону, а тот, как видно, считал так же. Тогда они сели за стол переговоров и заключили джентльменское соглашение, согласно которому каждый из них не должен мешать другому, а уж Вероника пусть сама выбирает. Но уже через пару дней Владимир узнал, что Олег говорил про него Веронике какие-то гадости. Он попытался выяснить с другом отношения, но тот повел себя, мягко говоря, некорректно. Начал насмехаться над Володей: в любви, мол, нет и не может быть никакой дружбы, каждый за себя.
Он тогда не стал бить Олегу морду, как ни хотелось ему этого, просто порвал с ним всякие отношения, перестал общаться. Что это за друг, который за твоей спиной обливает тебя помоями?! Это не друг, объяснил тогда отец. А Вероника поверила лгуну на слово, не поговорив с тобой, не проверив сведения, – значит, она не твоя девушка.
Володя вернулся мыслями в действительность.
Лида еще пару минут трещала о своем, укоряя Владимира, обвиняя его во всех смертных грехах, называя обманщиком, предателем и все в этом духе. Он убрал трубку от уха, опустив руку вниз и постоял так некоторое время, раздумывая о своем. Когда снова приложил телефон к уху, Лида все еще выговаривала ему:
– ...Вот Ирка с Игорем почему-то ездили к морю вдвоем, и все нормальные люди проводят отпуск вместе; а мы, Строгов, мы что, хуже?
Он положил телефон на стол и отправился на кухню. Достал из холодильника бутылку с остатками лимонада, допил его, достал кусок сыра и булку из хлебницы. Сделал себе бутерброд и вернулся в комнату. Приподняв телефон, услышал, что Лида все еще сыплет обвинениями в его адрес. Он не стал слушать этот поток упреков, просто нажал красную кнопку и отправился в душ.
Глава 14
На следующее утро оба следователя – Паша и Саша – сидели в кабинете, подводили итоги и подшивали документы в папку «Дело № ...». Перед каждым из них стояла чашка с кофе, который они время от времени шумно потягивали.
– Ну, что, Саша, какие у нас дела? – как всегда, мрачно спросил Павел Сергеевич, просматривая бумаги.
– Ермицкого сняли, – доложил Саша бодро.
– Да к черту твоего Ермицкого! – выругался Паша. – Этого придурка давно надо было снять. Кто его вообще взял на эту работу?.. Что по нашему делу?
– Одного хуторянина вчера задержали, но два пропавших без вести сторожа пока так и не объявились.
– Ты их ищешь?
– Ищу...
– Плохо ищешь!
– Как же еще искать, Паш? У родственников дома был, у друзей, на работе, даже любовницу одного из этих мужиков нашел... Слушай, я таких любовниц никогда не видел: большая, толстая, волосы на голове всклокочены, просто бой-баба...
– Ну, что, поглядел?
– Поглядел.
– Ну, и все, успокойся, тебе такая не светит. Кто из опрошенных что говорит?
– Все плечами пожимают. Но жены сказали, что оба сторожа звонили домой перед тем, как исчезнуть, предупредили, что отъедут ненадолго по делам...
– «По делам»... Что за страна, черт бы всех побрал! Сторожей ставят охранять объект, а они «отъезжают по делам»... Тоже мне, министры, блин, хреновые! А хорошие-то хоть новости есть?
– Есть, Паша, есть: в Дубровино протянули газ, сегодня-завтра подключат...
– Что, газ? А нам-то с тобой какая с этого радость? Мы с тобой в Дубровино жить не собираемся.
– А радость такая: теперь хуторян можно смело выдворять из хутора. Теперь в деревне все удобства... Ну, я имею в виду газ. Вода-то у них в колодцах, насколько я знаю.
– Да черт с ним, с этим газом! – рявкнул в сердцах Паша. – На «великое переселение народов Севера» мне тоже наплевать, равно как и на придурка Ермицкого. Кого из хуторских арестовали и за что?
– Старика одного, Кучупова. К его дому собака привела. Вот – посмотри документы.
– Что, допрашивали его? – Паша листал материалы дела. – Что, что? Поросенка зарезал? Какой поросенок? Саш, а при чем здесь поросенок?
Паша поднял на коллегу глаза. Они были почти злыми.
– Так кровь, которая была обнаружена возле сожженной сторожки, оказалась кровью того поросенка, которого зарезал этот старик Кучупов.
– И что?
– Мы его арестовали.
– Так кровь была не человеческая?
– Нет, говорю же, поросячья. Кстати, мослы тоже поросячьи; вот заключение эксперта, перед твоим приходом принесли...
– А нога, о которой говорит этот новый сторож-заика? Нога, может, тоже была поросячья?
– Нет, Паш, сторож уверяет, что нога была человеческая...
– Уверяет он! Он уверял, что «человеческие части тела разбросаны кусками по всему песку возле сторожки...». Вот, это я его показания читаю! Теперь оказывается, «человеческих частей кусками» не было совсем? Ну, хоть что-нибудь путное нашли?
– Ногу – ту, которая одна была целая, – так и не нашли. Либо у этого придурка с головой не того, либо он нажрался накануне, как свинья, либо... я не знаю что.
– Значит, сторожа просто разыграли? Да, злая получилась шутка... Но арест старика... Я вижу, Саша, ты с большим энтузиазмом отнесся к этому делу. Только все это – фигня на свинячьем сале! Зачем старика задержали, объясни мне? Ты будешь меня уверять, что этот старый мухомор проворачивал все эти дела со стройматериалами? Он, по-твоему, и бульдозер топил, и сторожку поджигал, и все остальные художества тоже его?
– Но собака привела к его дому...
– Так там, наверное, очень вкусно пахло, возле его дома, вот она, зараза, туда и поперлась... Так, выходит, вся вина старика в том, что он зарезал свинью?
– ...И подбросил ее мослы к сторожке, и кровью все там полил.
– А ты это видел, что уверяешь меня в этом, или есть другие свидетели? А если это не он? Вот тут он именно так и говорит: мол, я только зарезал хавронью и оставил мослы и кровь во дворе, а ночью кто-то все это позаимствовал. Другими словами, нагло спер. И как ты собираешься доказывать вину старика? Ты что думаешь, Саша, этот ветеран войны с Наполеоном партизанил и вел подрывную деятельность на стройплощадке? Помоложе-то там никого не нашлось? Есть у него сын или внук?
– Есть внучка, девчонка, только-только школу закончила...
– Ну, эту анорексичку с косичкой мы видели. Господи, в чем только душа держится? Смотреть страшно, как будто вчера из концлагеря...
– Да? А мне такие нравятся, – пожал плечами Саша.
– Так тебе лет сколько? Двадцать шесть? Ах, двадцать семь! Так ты у нас еще зеленый. Мне такие в восемнадцать нравились, а в двадцать пять, когда я женился, нравились уже девушки с формами. А после родов у моей жены стали такие формы... Так, мы, кажется, отвлеклись... Я имею в виду, в городе у старика есть кто из близких родственников?
