— А левый?
— В этом его показания путаются. Он говорит, что не знает, куда и когда пропал сапог. Вообще он, видимо, путает…
— Но ведь действительно возможно, что кто-то украл его сапог.
— Один? — улыбаясь, спросил Пинкертон.
— Да, хотя бы и один. Для положительного обвинения нужны более веские доказательства.
— И они есть.
— А именно?
— В кармане его кучерского армяка найден маленький рубин, вероятно, вывалившиеся из какой- нибудь вещи и, вследствие своей маленькой величины, оставшийся незамеченным в глубине кармана.
— Да… эти данные говорят ясно за его виновность, — задумчиво проговорил Холмс. — Где он находится?
— Пока — в сыскном.
— Его можно будет видеть?
— Без сомнения. Через час его приведут сюда.
— Но что он говорит относительно других вещей?
— Он запирается во всем. И надо заметить, что запирается очень естественно. Он уверяет, что в момент кражи — спал, будучи усталым после езды господ. Некоторые из дворни утверждают это, хотя и показывают, что все были в хлопотах и в комнату, где спал кучер, заглядывали редко.
— Подойдите-ка, Ватсон, сюда, — попросил Холмс, отрываясь от вопросов и снова подходя к тому месту, где на земле виднелся след. — Держите-ка лестницу!
Он приставил лестницу к окну и взобрался наверх.
— Нет сомнения, что лестницу приставляли и по ней подымались, — донесся до нас его голос. — След виден ясно.
Он спустился вниз и задумчиво произнес:
— Странно… очень странно…
— Что именно? — спросил Нат Пинкертон.
— Именно то, что всюду виден след лишь одной левой ноги.
Нат Пинкертон саркастически улыбнулся.
— Можно подумать, что вы, несмотря на неопровержимые доказательства, не верите в виновность кучера Никиты Панкратова.
В его голосе звучала насмешка.
Холмс пожал плечами.
— У каждого могут быть свои взгляды! — произнес он.
— В особенности, когда люди иногда сознательно ищут чудес и фокусов там, где дело ясно и просто.
— Вы говорите обо мне?
— В данном случае — да! — сказал Пинкертон, не стараясь даже скрыть презрительной улыбки.
— Будущее покажет, кто из нас прав, — произнес Шерлок Холмс.
III.
Никита Панкратов был рослый, сильный мужик, с солидной, окладистой бородой и добродушным, чисто русским лицом.
Когда его ввели в дом, в сопровождении двух часовых, он выглядел совершенно растерянным и убитым.
В эту минуту в комнате, кроме мистера Пинкертона, Шерлока Холмса и меня, находился сам хозяин Николай Александрович Мюрев.
Лишь только Никита увидел хозяина, как вдруг грузно повалился на колени.
— Батюшка! Хозяин, отец родной! Смилуйся ты надо мною! — завопил он как исступленный. — Пять лет я тебе верой и правдой служил!.. Да неужели я бы решился!..
Рыдания прервали его слова.
Горе этого человека было настолько натурально, настолько сильно, что лицо хозяина даже передернулось…
— Я, брат, что ж… Я ничего… Это точно, что я тобой доволен был… — забормотал он растерянно.
Но на Ната Пинкертона это излияние не произвело, по-видимому, никакого действия.
Его сухое лицо оставалось по-прежнему совершенно бесстрастным, а глаза смотрели строго и холодно, как бы стараясь проникнуть в самую глубь души жертвы.
— Ваше присутствие я считаю совершенно излишним, — произнес он наконец, обращаясь к хозяину.
— Я ничего… Я могу — уйти… — пробормотал последний сконфуженно.
С этими словами он встал с кресла и медленно удалился в другую комнату.
— Встаньте! — проговорил Нат Пинкертон, обращаясь к кучеру. — Ваши просьбы и мольбы на нас не подействуют — вы это прекрасно знаете. Все улики — против вас…
— Батюшка, отец родной! Да нешто я мог… — простонал кучер.
Но Пинкертон строго перебил его.
— Вы должны помнить, что сознание облегчает вину. Ваше наказание, в случае сознания, будет гораздо легче…
Кучер раскрыл было рот, хотел что-то сказать, но вместо слов как-то безнадежно махнул рукой.
Между тем, Пинкертон продолжал:
— Если бы вором были и не вы, то во всяком случае у вас должно было бы быть подозрение на другого. Кто же мог украсть, например, ваш сапог? И почему бы ему не украсть пару, раз оба сапога лежали вместе?
— Не знаю, батюшка, ей Богу не знаю! — бултыхнулся снова на колени Никита.
— Да ведь накануне вы видели свои сапоги?
— Не то что накануне, а даже вчера ранним утром!
— А камень, который был найден у вас в кармане? — продолжал пытать сыщик.
— И про камень, батюшка, ничего не знаю! Отродясь у меня таких камешков не было, а коли бы и был, так я бы его за простое стеклышко почел.
На лице Ната Пинкертона скользнула презрительная улыбка.
— А знаете ли вы, что тех улик, которые есть против вас, вполне достаточно для суда, чтобы осудить вас? — спросил он холодно.
— Знаю, батюшка, знаю, отец родной! — с тоской воскликнул кучер. — Неспроста тут все делается! Видно, лукавый замешался в это дело, потому что человеку не сделать так!
— А кто был вашим помощником?
— Каким помощником? — удивленно спросил Никита.
— Не притворяйтесь! Мне известно, что у вас был помощник, и даже известно, где он сидел. Этот помощник уже арестован и сознался во всем. Вас же я спрашиваю о нем специально для того, чтобы проверить, насколько вы умеете запираться. Ну?
Физиономия Никиты, при этих словах, сделалась совершенно растерянной.
— Сознался?.. мой помощник?.. — забормотал он. — Господи! Да кто же это?
— Не знаешь? — спросил строго Пинкертон, переходя на «ты».
— Не знаю, барин!
— Ну, так ладно! Ты это узнаешь на суде! Значит, ты решительно отказываешься от всего?
— Да в чем же сознаваться? — воскликнул с тоской Никита.
— Это дело твое! — ответил холодно Пинкертон. — Моя обязанность заключается в том, чтобы
