того как начать войну, надо попытаться понять соседа.
Но это было мнение единого. А подавляющее большинство, как видели подруги, придерживались позиции Пэм. И сейчас, гикая и размахивая ружьями, неслись сквозь темноту.
Однако подруги не могли ничего изменить. И следом за Петресом они вошли в хозяйский дом, который оказался очень красивым, выстроенным в колониальном стиле. От его крыльца в обе стороны тянулись два крыла.
– В левом крыле теперь живет прислуга и работники. А правое крыло целиком занимает Пэм и те гости, которые к ней приезжают.
Дом был двухэтажным и очень просторным. Было видно, что когда-то его строили с расчетом на большую и дружную семью.
– Тогда наша страна была раем для белых. Черные знали свое место. Ну а заставить их работать можно было с помощью кнута и пряника.
Простодушные негры легко позволили обратить себя в рабство. Они даже не поняли, как случилось так, что теперь они должны работать на белых большую часть дня. И лишь в редкие выходные или по вечерам могут отдаться своим любимым занятиям – песням и пляскам.
– Но зато за свою работу они получали достойную старость и их дети больше не умирали от голода в плохие годы.
Да и работники на ферме Пэм, казалось, вовсе не считали, что в отношении негров была допущена какая-то несправедливость.
– Они получали все необходимое. За больными и старыми ухаживали. На улицу их никто не выгонял. Мы любили своих негров и знали к ним подход. Но эти… они какие-то все бешеные. Забыли все то добро, что мы для них сделали. Напридумывали себе какие-то несуществующие обиды, и понеслось…
Работали на ферме у Пэм преимущественно белые. Те немногочисленные черные слуги, которые тут были, остались еще с прежних времен. Их дети не захотели жить в услужении у белой хозяйки, отправились в город за лучшей долей. А у стариков идти куда-либо уже не было сил. И они остались с Пэм, вряд ли принося той прибыль, а скорее вися на ее шее тяжким грузом. И тот факт, что Пэм все-таки не выгнала стариков, а оставила в доме, в котором они родились и выросли, лучше другого говорило о том, как любит Пэм свой дом и все то, что с ним связано.
Одну из старушек, обитающих на ферме, звали тетушка Зулу. Все двенадцать ее отпрысков подались в дальние края на поиски счастья.
– Многие мои ребятки хорошо устроились. Все-таки теперь жизнь уже не та. Мы тоже имеем право выбора.
Вот только что-то ни один из детей тетушки Зулу, как бы хорошо он ни устроился, не позвал старенькую мать к себе. Старушка жила на ферме у Пэм, выполняя самую легкую работу по дому, потому что ей уже перевалило за девятый десяток и сил у тетушки было немного.
– А я ведь помню еще матушку нашей Памэлы, когда она была красненьким крикливым ребенком. И бабушку ее тоже хорошо помню. Да, она всегда была смутьянкой. И ее мать тоже. А во времена войны с англичанами прабабушка нашей Пэм возглавила движение буров за свободу. Ох, и задали они в ту пору англичанам жару! Те так и не смогли совладать с нашими господами. И наша Пэм пошла этим в свою родню. Но никто из них так не любил свою землю и свой дом, как именно Пэм. Она ведь осталась последней из своего рода.
– У нее есть братья.
– Братья – это другое.
– Сама Пэм еще может выйти замуж.
– Все равно ее дети будут носить другую фамилию. Нет, род Йоргенсонов из Южной Африки угас. А это всегда тяжело. И особенно тяжело сейчас нашей Пэм. Эти наглые негры вконец ее измучили. И прежде, чем она с ними справится, ей еще предстоят нелегкие деньки. И боюсь, как бы она ни боролась, ей не удастся сохранить наши «Зеленые Холмы» в том виде, в каком они достались ей самой.
– Почему?
– Времена нынче ох какие непростые.
С этим было невозможно спорить. Подруги и не пытались. И тетушка Зулу снова пустилась в воспоминания, до которых так охочи пожилые люди, неважно, какого цвета у них кожа.
– А уж как моя бедная Пэм добивалась права владеть своими «Зелеными Холмами» и распоряжаться тут всем на правах хозяйки. Батюшка ее ведь не сразу отдал наследство матери своей дочери.
– Почему?
– Та мегера, на которой он был женат в ту пору, его отговаривала.
Надо понимать, это была не кто иная, как мать Криса! Ведь после смерти матери Пэм господин Якоб недолго вдовел. Он женился вновь и вновь. Но лишь его третий брак продлился долго. Да, на момент совершеннолетия Пэм ее отец был женат на матери Криса. Видимо, между мачехой и падчерицей сложились непростые отношения, раз уж Пэм открыто называла мачеху мегерой. И старая служанка это запомнила на многие годы и теперь повторила слова своей любимицы.
– Пэм тогда не жила с нами. Она приезжала к нам, плакала, рассказывала, что ей почти удалось уговорить отца, чтобы он отдал ферму ей. Но в последний момент вмешалась та злобная гадина и отговорила господина Якоба. Как же она, должно быть, ненавидела Пэм! Даже не знаю, за что!
А вот подруги, кажется, знали. Пэм обладала вспыльчивым характером. С трудом собой владела даже сейчас. Что уж говорить про то время, когда Пэм было… А сколько же ей было?
– Двадцать один год ей как раз исполнился, когда она получила свои «Зеленые Холмы». А просить ферму у отца она начала еще с шестнадцати лет. Конечно, отец ей отказывал. Пэм обижалась, злилась, но поделать ничего не могла. «Зеленые Холмы» могли перейти к ней только после двадцати одного года, да и то лишь с письменного согласия ее родителя. До тех пор фермой управлял отец. Таково было условие в завещании матери Пэм. Она хоть и любила свою девочку, но отлично понимала, какой непростой у нее характер.
– А что же случилось потом? Господин Якоб все же переменил свое мнение?
– Пэм исполнился двадцать один год, и отец отдал ферму дочери. Да и та гадина, которая изводила мою девочку, уже не могла ей помешать.
– Почему?
– Она померла, – пожала плечами тетушка Зулу, а затем куда более кровожадно прибавила: – Ну туда ей и дорога!
Это она про мать Криса! Хорошо, что самого Криса тут нету и он не слышит, как ругают его мать.
– Говорят, что та женщина приняла нелегкую смерть. Ее убили на глазах у ее сына.
– Ох, матерь Божия! – перекрестилась старушка. – Не вспоминайте вы о мертвых к ночи. Их души могут услышать и лишить вас ночного покоя.
Но покоя подруг лишили вовсе не души умерших, а вполне даже реальные люди. Вернувшиеся с облавы на мародеров работники фермы гудели и обсуждали свой набег до самого утра. Как поняли подруги, набег оказался неудачным. В том смысле, что подстрелить работникам никого не удалось. А вот у них самих был один раненый. Парнишка-пастух получил пулю в мякоть бедра. К счастью, ранение оказалось неопасным. Пулю извлекли там же, в полях. А в качестве дезинфекции применили виски десятилетней выдержки, которым обильно полили как саму рану, так и ее обладателя.
Впрочем, виски вообще пользовался тут большим успехом. Битых три часа все соседские фермеры добивали запасы, выставленные Пэм, строили самые кровожадные планы и обсуждали свою вылазку. На кострах зажарили нескольких поросят. Под поросенка по приказу Пэм из подвала выкатили еще один бочонок с виски. И разгоряченные его парами работники разошлись по своим комнатам лишь на рассвете.
Подруги взирали на все это из окон своей комнаты и думали, что происходящее им сильно не нравится. Насколько они успели понять из подслушанных разговоров, Пэм и ее союзники на сегодняшней вылазке останавливаться не собирались. Следующей же ночью планировалась еще одна, куда более основательная.
– Я правильно поняла, они собираются напасть на негритянский поселок, который находится в десяти километрах от границы «Зеленых Холмов»?
