отбыла Женя, получившая лестное предложение сниматься в многосерийной мыльной опере «Третий не лишний» в роли спивающейся девственницы. С ней вместе умчался и Леонард, сдавший впопыхах два бунгало каким-то мутным и явно неплатежеспособным растаманам. Перед отъездом он оставил мне доверенность и попросил в случае необходимости по его просьбе пересдать или вообще продать эту недвижимость, если для дальнейшей жизни возле обожаемой им Жени ему потребуются деньги. Не знаю, почему я вызвала у него такое доверие, но, по-видимому, других кандидатур в «душеприказчики» у Леонарда просто не было.
У меня для общения оставались только соседи по поселку, но никто из нас к дружеской близости не стремился. Мы вежливо здоровались при встрече, спрашивали друг у друга, как дела, и с улыбкой шли каждый по своим делам. Меня образовавшийся вокруг вакуум не волновал.
Я все чаще говорила со своим ребенком. Он был молчаливым, но очень внимательным слушателем, и, когда я говорила о чем-то особо важном и серьезном, он замирал внутри моего живота, не толкаясь и не пихаясь просто так, как это случалось в другое время.
— Ну что, родной! Мы с тобой уже есть друг у друга! И мы есть у бабушки, и у Даши, и даже у твоего дефективного дяди Ромы! А это значит, что мы уже все равно победили, правильно?
Живот мой чуть-чуть вздрагивал чуть повыше пупка — значит, правильно!
— Теперь у нас есть еще один шанс быть всегда с твоим папой, правильно?!
Еще один деликатный толчок.
— А если этого не получится, то все равно у тебя лучший в мире папа и по-своему неплохая мама!
Чуть более сильный — возмущенный!
— Правильно! Мама тоже лучшая!
Вот, теперь получено согласие!
— Ну, что? Пошли звонить папе! Пригласим его на день рождения!
Два восторженных толчка!
Я набрала номер и сразу услышала столь приятный мне голос. Правда, сейчас он не волновал меня, как прежде. Скорее я волновалась при мысли о подготовленном сюрпризе. Разговор наш был очень короток. Я только сказала Лене, что жду его не в Москве, а на Кануе и у него здесь будет прекрасная возможность отдохнуть, а кроме того, я приготовила для него сюрприз, о котором до самой нашей встречи не скажу. Как обычно, Леня не захотел лететь за мой счет и заверил меня, что билеты для него не проблема. Через час он перезвонил и сказал, что через неделю прилетает. Обрадованная, я положила трубку. Мой мальчик тоже недвусмысленно выразил свой восторг — ведь у него появилась прекрасная возможность в первый же день своей земной жизни увидеть сразу и маму, и папу!
За день до Лениного приезда родила Маша. Произошло это ночью. Она оказалась очень здоровой девкой — все произошло столь быстро, что Василиса с доктором Ченом приняли роды прямо в бунгало, не вызывая никого из клиники. Василиса пришла ко мне с этим известием уже наутро. По ее словам, от них только что ушел доктор Харикумар, подтвердивший, что разрешение от бремени прошло как нельзя успешно. Он высоко оценил работу китайского коллеги и сделал несколько назначений. Василиса передала мне Машину просьбу зайти вечером в бунгало ее навестить и поздравить, правда, на вопрос про пол и размер младенца не ответила, сославшись на неизвестный мне до этого якобы китайский обычай не показывать и не обсуждать новорожденного ни с кем, кроме ближайших родственников, до тех пор, пока тот не достигнет месячного возраста. Таким образом, я поняла, что посмотреть на ребенка мне так и не удастся и придется удовлетвориться общением с его идиоткой мамашей. Однако, учитывая, что и мне самой оставалось «ходить» недолго, я решила все же не отказывать соплеменнице.
Вечером я явилась в обиталище Космонавта. Обстановка мне сразу показалась странной. Несмотря на утверждения о полном и всеобщем благополучии, в огромном бунгало царила нервная суета. Василиса усадила меня в кресло перед входом, сказав, что Маша сейчас кормит и надо подождать. Меня взяло зло. Какого черта! Я что, напрашивалась сюда, чтобы мне еще ждать! Но решила пока промолчать. Чувствуя мое настроение, Василиса явно забеспокоилась и как-то очень подобострастно предложила принести мне чего- нибудь попить. Я выбрала грейпфрутовый сок, через минуту получила его и выпила почти залпом. Только проглотив, я почувствовала, что к обычной приятной грейпфрутовой горечи примешалось еще какое-то мерзкое послевкусие. Действительно, подумала я, все, что исходит от Маши с ее странной свитой, гадко и противно — от разговоров до сока. Я подождала еще минут десять и пришла к выводу, что с меня хватит. Я решила встать и уйти. Но, к ужасу своему, обнаружила, что ноги меня не слушались. Потом я почувствовала, что руки тоже мне не подчиняются. Последнее, что я помнила, — как беспокойно толкнулся в животе мой мальчик. Он понял, что происходит неладное, раньше меня.
Очнулась я в клинике. Я лежала в палате. Надо мной склонился испуганный доктор Харикумар и одна из его медсестер. Неприятно тянуло живот, в вене на левой руке торчала игла, подсоединенная к подвешенной над кроватью капельнице.
— What happened with me?[6] — едва смогла я прошептать.
Доктор Харикумар дрожал всем телом. Он сказал, что неизвестные привезли меня ночью в клинику в бессознательном состоянии. Двери были без особого труда взломаны, после чего они затащили меня в операционную и сделали мне кесарево сечение. Он не знает, кому и зачем это могло понадобиться, но единственное, чем он меня может успокоить, что сделано это было, судя по всему, квалифицированно. Швы наложены профессионально. Наркоз был тоже применен достаточно грамотно, притом, что сознание я потеряла, скорее всего, от приема какого-то сильного снотворного или наркотика, а может, и их комбинации. Оставили меня с капельницей, в зафиксированном состоянии. Пришедшие утром медсестры страшно перепугались и вызвали шефа. И вот он здесь. Все теперь под контролем.
— Где мой сын? — прохрипела я по-английски.
Доктор замешкался.
— У вас родился чудный, здоровый и очень красивый ребенок, — он развел руками. — Но, это, простите, девочка! Полюбуйтесь, какая чудесная!
Ко мне поднесли завернутое в простынку дитя. Я, дрожа от слабости и от волнения, приподняла голову и увидела… темненькую мордочку с явно негроидными чертами лица. И все поняла!
— Где Маша?! Вы же этого ребенка видели вчера у Маши! — захрипела я на Харикумара. — Это она родила эту девочку! Вы же знаете! Вы сговорились!
— Я ни у кого не был вчера! — затрясся еще пуще прежнего доктор. — Я не слышал ничего о том, чтобы та русская женщина рожала! Здесь ее не было, и мне никто не звонил!
Наступила полная ясность. Эта дрянь, рассказав мне свою историю с негритенком, впервые задумалась о том, кто же на самом деле будущий отец. Боясь за свою шкуру да еще надеясь получить обещанный за наследника миллион долларов, решила рожать дома со своими китайцами. Убедившись, что все случилось именно так, как она опасалась, саратовская шлюха уговорила своих подельников вырвать моего сына даже не из рук моих, а еще из живота. Они вытащили его еще маленького и неготового к жизни в этом жутком мире и сейчас, наверное, уже бегут в свой Саратов. Единственное, на что мне оставалось надеяться, — что эти купленные за какие-нибудь ничтожные гроши китайцы не дадут ему погибнуть. А дальше я доберусь до них, верну сына и сама еще не знаю, что сделаю со всей этой мразью.
Девочка тихонько заскрипела, и мне вдруг стало так жалко ее, не нужную никому на свете. Я потянулась к ней, и медсестра испуганно отпрянула. Харикумар и его персонал наконец поняли, что случилось, и не знали теперь, чего от меня ожидать. Я приспустила одеяло и, не имея сил говорить, показала, что буду кормить младенца.
Слава богу, молоко пришло, и я, кормя несчастную девочку, подумала вдруг, что мне воздастся за это, и мой сынок тоже будет сыт и здоров. Мы скоро будем с ним вместе!
Девочка поела и уснула. Мой мозг из последних сил бился над планом и порядком действий, когда в комнату быстрым шагом вошел Харикумар с огромным букетом в руках.
— К вам приехал муж! — проговорил он и поставил цветы в пластиковое ведро. — Он хочет видеть вас и дитя!
Я застонала. Леня! Бедный Леня!
— Вы же все понимаете! — прохрипела я. — Выпроводите его отсюда! Пусть уезжает к себе домой! Скажите, что здесь карантин, что у меня послеродовое бешенство! Скажите, что ребенок здоров, но ему его
