— А ты про меня там что-нибудь написала?
— Ясен пень.
— Хорошее?
— В смысле?
— Ну, ты про меня хорошее написала?
Кристен улыбнулась:
— Я о многих пишу не очень хорошее. И постоянно жалуюсь.
— Ты поэтому дневник завела? Чтобы было куда пар выпускать?
— А фиг его знает, зачем я его завела.
Они сидели в «Старбаксе» и пили китайский чай. Кристен смотрела в стол и играла с бумажным пакетиком из-под сахара. Складывала из него малюсенький квадратик. А потом подняла голову и произнесла фразу, которую он уже никогда не забудет:
— Есть вещи, которыми хочется поделиться, рассказать и забыть. И есть вещи, которыми поделиться нельзя, но очень хочется помнить. Дневник помогает мне поделиться всем, чем хочется, и при этом никому не рассказывать.
Как отреагировал Воткинс? Джим рассказал ему, что Кристен покончила с собой и что к нему приезжали полицейские и задавали вопросы. Воткинс сжал кулаки. Если он и не собирался ударить Джима, то уж кого-нибудь ему точно надо было ударить.
— Покончила с собой? Ты охренел?
— Вчера, — ответил Джим.
Он и сам еще не верил. Ему не хотелось рассказывать об этом Воткинсу, но по общаге уже поползли слухи, что к Джиму приходила полиция. И Джим решил, лучше он сам расскажет, чем тот узнает через десятые руки. Джим хоть понимает, о чем говорит.
— И что, она вела блог?
— Нет. Не блог. Дневник на бумаге. Для себя, а не для других людей. Не нравились ей блоги.
— А ты-то откуда знаешь? — испуганно завизжал Воткинс.
— Мне сестра рассказала.
Джим поклялся, и не один раз, что точно держался их версии.
— Они на доктора гонят. Просто пытаются понять, что произошло той ночью.
— Не верю, — монотонно повторял Воткинс, сидя на краю кровати. — Не верю.
Воткинс был не просто потрясен. Джиму даже показалось, что его расстроила смерть Кристен.
— Чему ты не веришь?
— Что она трахнулась с доктором.
— Скорее, это он ее трахнул.
— Раз написала, значит, это она с ним трахнулась.
— Не понял.
— Странно как-то, — все повторял Воткинс. — Что-то тут не так.
— Это ты сам странный, придурок, — сказал Джим. — Что тут такого?
Воткинс поднял голову.
— Повторяй, как договорились, понял? — угрожающе прошипел он. — Если все всплывет, мы в говне по самые уши, дошло? Нас могут обвинить в ее смерти.
— Каким образом? Она же ничего не помнит.
— Она мертва, кретин! Мертвые вообще ничего не помнят. Зато у них есть гнусная привычка не давать забыть живым. Так что будь начеку. Прижмут — не трусь. Если что, защищайся, и решительно. Они нападают — ты нападай в ответ. Будь тверд и ни в коем случае не психуй. Понял, Пенек?
— Защищаться твердо и не психовать, — повторил Джим. А что тут еще скажешь?
— Отлично. Держись своего, и получится не версия, а вкусняшка.
— Привет! — ответила Кристен. Она посмотрела на определитель номера и думала, что знает, с кем говорит.
— Привет!
— Ой, я решила, это Керри.
— Я домой заехал.
— Ты в своей комнате?
— Нет, во дворе. Я тут на траве загораю.
В тот день четвертый звонок был не от Керри, а от Джима. Мэдден спросил Керри про пять звонков, и она его не поправила, не сказала, нет, мы только четыре раза говорили. Они с Кристен столько раз созванивались, что Керри не запомнила подробностей. А вот Джим помнил тот разговор отлично.
— Я уже в курсе, — сказал он.
— Тебе Керри рассказала? Про доктора Когана?
— Так что, это правда? Ты с ним спала?
— Ну… да.
Они помолчали. Джим изо всех сил старался не дать воли гневу.
— По доброй воле?
— Да. Но отец все равно хочет на него заявление писать.
— И что ты будешь делать?
— Не знаю. Я уже выпила две таблетки успокоительного.
Они еще помолчали.
— Джим!
— Чего?
— Помнишь, ты мне рассказывал про фонтан?
— Помню.
У них на кампусе перед книжным магазином был фонтан, «клешня» назывался. Джим иногда приходил туда. Фонтан был квадратный и мелкий, и в нем здорово было валяться в жару. В центре была скульптура — из земли росла рука, огромная, страшная, со скрюченными пальцами. Студенты часто тут назначали встречи. Джим рассказывал Кристен, что он там валялся, закрыв глаза, под самым бортиком, и ему это ужасно нравилось, потому что он становился практически невидимым. Люди садились совсем рядом с ним и охренеть чего говорили! Девчонки обсуждали, как трахались со своими приятелями. И подружками. Абзац!
— Вот бы и мне сейчас стать невидимой, — сказала Кристен.
— Я тебя не вижу, ты где?
— Я серьезно, Джим.
— И я серьезно, Кристен. Я тебя больше не увижу. Давай не будем встречаться. Ничего не получается. Я поэтому и позвонил.
— Это навсегда?
— Ну… Не знаю… Ты же понимаешь, я расстроился.
— Из-за того, что я переспала с доктором Коганом?
— Нет. Хотя… да, конечно. Да, дело и в этом тоже. Но больше всего я расстроился, что ты мне все честно не рассказала.
— Про то, как я потеряла девственность?
Об этом он не подумал.
— Нет. Я имею в виду — вообще.
— Я тебе только про это не рассказала. А все остальное было правдой. Даже насчет того, что я хочу потерять невинность. Это все правда.
— Как скажешь. Я просто поверить не могу, что ты спала с ним по доброй воле. Ему же лет сорок пять, наверное.
— Зашибись! Отец во мне разочаровался, мама тоже, теперь и ты туда же.
Кристен плакала. Джим слышал, как она шмыгает носом.
