здоровье! Я продолжаю. Я упомянула о моем визите в Вену и мед ленно растущем подозрении, что дела Моцарта идут не так блестяще, как он заставлял всех думать. Именно Констанция в разговоре случайно обмолвилась о поездке в Англию. Сказала, что если так пойдет и дальше, то придется пристроить Карла куда-нибудь. Тогда я стала понимать, что они собирались начать в Англии новую жизнь, и спросила об этом Моцарта. Он как раз работал над «Фигаро» и подтвердил, что от успеха этой оперы зависело, останется ли он в Вене. Джакомо, сегодня нам обоим известно, что «Фигаро» провалился. Когда я узнала об этом, я сделала все возможное, чтобы Моцарта пригласили в Прагу. Здесь, в Праге, лучше бы приняли оперу «Женитьба Фигаро», из которой он сыграл мне отрывок. Я умоляла Вольфганга не ехать в Англию, и в начале этого года он внял моим мольбам и приехал с Констанцией в Прагу, чтобы лично убедиться в успехе своей оперы. Я никогда не была так близка ему, никогда! Моцарт был очень благодарен мне и счастлив. Казался почти беззаботным! Он посещал все балы без исключения, обошел все пивные, играл в кегли и на бильярде. Он стал таким же озорным, как в те далекие дни в Зальцбурге, когда отказывался думать о своем будущем. Паскаль Бондини предложил ему договор на новую оперу, и Моцарт согласился. Его воодушевляла одна лишь мысль о том, что премьера оперы пройдет не в Вене, а в Праге. Тогда, ах, тогда он еще не подозревал, что его ожидало в Вене! Жители Вены потеряли к нему всякий интерес. Теперь у них были другие композиторы. С каждым месяцем Моцарта забывали все больше. И – будто этих неприятностей было недостаточно – ко всему прочему умер его отец. Словно Леопольд, живя в Зальцбурге, догадывался, как обстояли дела у его сына, и печаль свела его в могилу. К этому моменту Констанция и Вольфганг были вынуждены отказаться от своей квартиры у собора и снять более дешевую в предместье. Моцарт писал мне, что он усердно работает над оперой для Праги, однако первые же унылые строки его письма поведали мне, что он чувствовал на самом деле. Вольфганг откладывал работу и заболел, потому что не мог справиться со смертью отца и страхом перед будущим. Вдруг Моцарт почувствовал себя одиноким. Внезапно не оказалось рядом никого, кому нужно было бы доказывать, что он сам сможет о себе позаботиться. Осталась только Констанция. Она по-прежнему окружала его заботой. Одна Констанция, потому что отношения с сестрой за эти годы охладели. Констанция и Моцарт… Дорогой Джакомо, этот брак – большая тайна. Поверьте мне, так оно и есть… Ваше здоровье!
Йозефа двумя руками обхватила бокал пунша, заглядывая внутрь, словно на дне ей привиделся далекий образ. Внезапно поток ее красноречия иссяк. Теперь только Казанова мог заставить ее снова заговорить.
– Дорогая Йозефа, позвольте мне задать один вопрос. Дайте мне знать, если не захотите отвечать на него. Констанция и Моцарт… Он ей верен?
Йозефа подняла голову, словно только и ждала этого вопроса. По-прежнему держа бокал в левой руке, правой она взяла Казанову за руку. Казалось, ей нужна помощь, чтобы говорить дальше.
– Ах, Джакомо, это самая необычная пара во всем мире. В Вене поговаривали, что Моцарт бегает за каждой юбкой. И о Констанции болтали, что ей и без него достаточно развлечений. Говорили, что для них не существует такого понятия, как верность. Но если вы увидите эту пару вместе, вы ни на секунду не поверите сплетням. Моцарт так часто целует свою жену, словно они только недавно познакомились, а у Констанции такой влюбленный вид, что многие гости невольно отворачиваются, потому что им неловко наблюдать за столь откровенными сценами. Нет, я не верю в его измену, хотя… Хотя у меня были основания поверить в нее. В Вене мы часто оставались вдвоем. Моцарт сам искал возможности остаться со мной наедине. Он делал мне множество комплиментов и был очень искренен, но… Как вам сказать, эта искренность… ни к чему не вела. Джакомо, вам знакомы такие мужчины, которые ухаживают, но их ухаживание не преследует никакой цели? Это плохо. Плохо, потому что сбивает с толку. Если с женщиной поступают подобным образом, она сама не может понять, что у нее на сердце. Она испытывает желание, но…
– Я вас понимаю, дорогая Йозефа. Вам было нелегко желать и разочаровываться. Вы любили Моцарта. Наконец-то я понял. Наверное, вы страстно его любили…
– И все еще люблю его, Джакомо, все еще люблю. Но не так, как раньше, потому что за это время я поняла, что Вольфганг изменился. Он перестал быть тем свободолюбивым человеком, которому я подарила невинный поцелуй в те далекие дни в Зальцбурге. После смерти отца Моцарт стал серьезным, чужим, испуганным. Я это чувствую. Я полагаю, что это разжигает его любовь к Констанции. Да, я думаю, что они очень любят друг друга. После этой смерти их связь стала еще сильнее… Но если поговорить с одним из них, можно почувствовать огромный всепоглощающий страх за другого. Это ясно без слов. Они цепляются друг за друга, будто вместе смогут отвести любую беду. Как вы думаете, почему Моцарт привез Констанцию с собой в Прагу в таком положении? Как вы полагаете, почему она наняла карету, чтобы приехать в мой загородный домик? Они оба чувствуют опасность. Они знают, что от этой оперы зависит их будущее. Поэтому и только поэтому, Джакомо, я пришла к вам. Я прошу вас сделать все возможное, чтобы помочь Моцарту. Думайте в первую очередь о нем. Пусть все остальное останется на заднем плане. И приезжайте к нам в загородный домик. Я постараюсь оказать вам достойный прием, хотя и не смогу соперничать с изысканностью ваших угощений.
Йозефа достала платок и несколько раз громко высморкалась. Рассказ чуть не довел ее до слез. Эта гордая и властная женщина забыла о всякой осторожности и доверилась Казанове, поэтому в глазах синьора Джакомо Йозефа была еще более достойной любви. Он был восхищен ее самоотверженностью и преданностью, однако ничего об этом не сказал. Йозефа спрятала платок в сумочку и снова взяла правую руку Казановы в свою. Он наклонился и поцеловал ее кисть.
– Если бы мы с вами встретились раньше, дорогой Казанова, я полагаю, что мы нашли бы общий язык. Такие мужчины, как вы, умеют ухаживать. И вам хорошо известно, зачем вы это делаете.
Казанова во второй раз поцеловал руку Йозефы. Затем он с улыбкой поднялся и направился к столу с графинами, чтобы налить ей еще пунша.
Глава 5
С наступлением вечера Анна Мария ждала Иоанну. Поэтому она еще больше удивилась, когда ей сообщили, что пришел Паоло. Анна Мария задумалась над тем, что могло послужить причиной его визита. Затем разрешила ему войти. Когда вошел Паоло, графиня стояла у окна.
– Добрый вечер, госпожа. Я пришел вместо Иоанны. Она плохо себя чувствует и должна оставаться в постели.
– Оставаться в постели? Что же с ней?
– Ей плохо после вчерашнего происшествия. Вчера ночью врач велел ей не вставать с кровати. С тех пор как Иоанна стала соблюдать постельный режим, температура поднимается с каждым часом. Иоанна закрылась в своей комнате и ни с кем не хочет разговаривать. Только кухарке разрешила приносить суп и напитки.
– Бедняжка Иоанна! Это ночное происшествие потрясло ее. Нужно было наказать господина да Понте вместо того, чтобы просто выгнать его из города.
– Вы уже знаете, что он уехал?
– Я знаю об этом еще с обеда. Это происшествие вызвало пересуды даже здесь, в обители. Настоятельница сделала мне выговор за то, что я отправилась на бал, где царит безнравственность. Теперь в течение нескольких дней мне нельзя покидать монастырь. Все молятся о чистоте помыслов, но шепотом пересказывают новые ужасающие подробности. Скажи мне, наконец, что правда в этих сплетнях? Неужели да Понте действительно так жестоко поступил с Иоанной?
– Нет, госпожа. Честно говоря, он этого не делал. Я пришел вовремя и остановил его. Как мы узнали позже, да Понте уже несколько дней просто проходу не давал Иоанне. Но, слава Богу, до самого ужасного не дошло.
Анне Марии было нелегко смотреть на Паоло. Они давно были знакомы, но здесь, в этой тесной келье, юноша казался старше и более зрелым в роли осторожного посланника, явившегося, чтобы рассказать о несчастье. Казалось, Паоло тоже внимательнее, чем обычно, изучал графиню. Конечно, они не виделись какое-то время, но создавалось впечатление, что со дня их последней встречи прошли месяцы или даже годы. Разумеется, не осталось и следа от живости Анны Марии. Черное платье показалось Паоло странным. Глядя на графиню, он думал о том, что на фоне простого платья черты ее лица изменились. Паоло переминался с ноги на ногу – наверное, ждал, когда ему предложат сесть.
– Стой там, Паоло. Я не могу позволить тебе сесть. Это запрещают строгие правила монастыря.
Когда Анна Мария заговорила, она почувствовала слабый, но вполне ощутимый жар. Можно было
