Иоанна засмеялась. Наконец-то она засмеялась!
– Да, вы хорошо сказали, синьор Джакомо. Я вес время оказывалась у него на пути. Так и было.
– Ты все время была у него на пути, я знаю. Ты сталкивалась с ним и не придавала этому никакого значения. Он же заприметил тебя, и его глаза загорелись. Как глаза Дон Жуана при виде Церлины. В опере Моцарта есть сцена, в которой Дон Жуан и Церлина встречаются на дороге. Сегодня мы ее репетировали.
– Что в ней делает Церлина?
– Следует за Дон Жуаном в замок, чтобы присутствовать на празднике.
– Что случилось во время праздника?
– Он набрасывается на нее и пытается применить насилие.
– А она?
– Кричит, очень громко кричит. К сожалению, синьора Бондини, которая играет роль Церлины, совершенно не умеет кричать. Мы даже повздорили из-за этого.
– Повздорили?
– Да, Иоанна. По твоей вине.
– По моей? При чем же тут я?
– Наш маэстро вскочил на сцену и отругал синьору Бондини. Сказал, что она должна кричать громче и сильнее. Громко, сильно, но в то же время звонко и на одной ноте. Сказал, что она должна кричать, как ты. Твой громкий крик должен послужить примером для ее крика. Для Моцарта было необычайно важно, чтобы крик пробирал насквозь.
– Мне трижды удалось высокое фа, синьор Джакомо.
– Высокое фа?
– Когда да Понте ко мне прикоснулся, синьор, я трижды взяла высокое фа. И оно прекрасно удалось.
– Высокое фа. Теперь я начинаю понимать… Значит, ты играла в этой сцене… Ты защищалась от синьора да Понте с помощью своего таланта? Я прав?
– Да, синьор Джакомо, вы правы. Но никто, кроме господина Моцарта, этого не заметил.
– Ну, разумеется, это мог заметить только Моцарт. Он не заметил ничего, кроме высокого фа. Теперь твое фа знаменито. Поздравляю тебя, Иоанна!
Она села в постели и обняла Казанову. Он дал ей наилучшее лекарство, хотя и не подозревал об этом.
– Иоанна, ты не хотела бы посмотреть на репетиции в театре?
– Я была бы счастлива, если бы это было возможно, синьор Джакомо.
– Как только ты выздоровеешь, я возьму тебя с собой в театр. Сколько еще нужно времени?
– Не больше дня, синьор Джакомо.
– Тогда вскоре ты пойдешь со мной и сможешь научиться тому, что пригодится тебе в будущем. В конце концов, ты певица, а не служанка, которую может использовать любой господин, когда ему вздумается.
Казанова поднялся и хотел попрощаться с Иоанной. В этот момент он заметил букет цветов и блюдце с лесными ягодами.
– Кто принес тебе эти прекрасные ягоды?
– Их принесла кухарка. Но как бы хороши они ни были, я не могу их есть.
– О, как жаль! Если они полежат еще немного, то испортятся. Я возьму их. Я с утра ничего не ел. А цветы? Они от Паоло?
– Нет, они… от него.
– А, я понимаю. Тогда я заберу и букет.
Казанова взял блюдце с ягодами и цветы, кивнул Иоанне и осторожно вышел, чтобы не рассыпать ценные ягоды. Джакомо любил лесные ягоды. Больше всего на свете. Может, кухарка еще не спала. Он попросит взбить их с шестью желтками и белками… Или лучше взять двенадцать. Двенадцать желтков и белков, немного сахара, изысканной марсалы[17]… Да.
Глава 7
Беспокойство не давало Паоло уснуть. Ему не хватало Иоанны, но она не открыла дверь, хотя Паоло и стучал несколько раз. Так как нельзя было пойти к Иоанне, он взял свою валторну и выбежал среди ночи из дворца.
Паоло шагал по пустынным улицам и переулкам. Слышался лишь вой ветра, да еще из немногочисленных трактиров, открытых в это время, доносился тихий перезвон. Словно легкий порыв ветра звенел стаканами.
Паоло поспешил вниз, к Влтаве, приложил к губам валторну и попытался играть. Он так часто исполнял «La a darem…», что ему казалось, будто вместо него играл кто-то другой. Паоло играл осторожно. Ноты должны плясать на водной глади, но вместо этого их уносил очередной порыв ветра.
Дальше, дальше. Нужно подойти к мосту. Можно ли заставить мост подпевать? Паоло стал посредине моста, взял валторну и снова попробовал сыграть. Но и сейчас отрывок вышел пресным. Казалось, ноты защищались от него, застревали между тяжелыми опорами моста или просто срывались вниз. Может, вода была слишком властной? Да, скорее всего, Паоло не мог с ней соперничать.
Парень прислушивался к доносившимся звукам, боясь шелохнуться. Послышалось едва различимое, тихое журчание, словно ветер и вода вступили в тайный союз у моста и вместе что-то напевали. Паоло пошел дальше, на другой берег реки. Он знал, что в закрытом пространстве звуки становились сухими. Они были сдавленными, стесненными, словно их что-то заглушало. Невыносимо. Паоло никогда не согласился бы здесь играть! Однажды он поднимался к тромбонистам на одну из городских башен. С высоты разливалось звучание труб, тромбонов, но это не подошло бы для валторны. Она пела только из укрытия, неожиданно, словно предлагая отгадать, где же она.
Нужно идти дальше, наверх, к монастырю. Всего несколько огромных шагов понадобилось, чтобы позади остались фруктовые сады и поля. Паоло бежал, задыхаясь, словно за ним гнались черти. Сегодня в театре репетировали праздник в замке – сцену, в которой Дон Жуан преследует Церлину. И вдруг все заговорили о том, что эта сцена напомнила им ночь во дворце графа Пахты. Казалось, что опера отражала жизнь или жизнь отражала оперу. Этого уже нельзя было понять. Игра на сцене сбила всех с толку. То и дело синьора Джакомо просили помочь, как будто все актеры разом забыли свои роли. Казанова посоветовал вспомнить его прием во дворце, и актеры попробовали сыграть этот прием на сцене. Получилось так реалистично, что в конце концов даже Гвардазони перестал вмешиваться.
«La ci darem…» – синьор Джакомо заново репетировал и этот отрывок. Луиджи Делал успехи в актерском мастерстве и даже научился непринужденно двигаться на сцене. А вот синьора Бондини, игравшая роль Церлины, не дотягивала до Иоанны. В любом случае, так думали все и то и дело шептались о том, что Иоанна сыграла бы эту роль лучше.
Забравшись на самый верх, Паоло взглянул вниз, на город. Внизу Влтава делала поворот, и город уютно притаился в изгибе русла. Паоло хотелось заколдовать своей игрой дома и людей, да что там – весь уснувший город. Он снова поднес валторну к губам и заиграл. Звуки должны были разлететься вдаль и, как жемчуг, рассыпаться по крышам башен, скатиться к центру города и снова вернуться к нему. Пусть город съежится под этой тонко сплетенной паутиной.
Однако звуки снова сжимались. Мелодия не взмывала в небо и не пускалась в пляс. Паоло был готов сдаться, ведь музыка была истинным и мощным колдовством. По силе ее можно сравнить разве что с любовью. Обеих – и музыку, и любовь – нельзя понять разумом. Но так как многие старались ее описать, эти попытки привлекали все новых приверженцев. Каждый пытался чего-то достичь на этом поприще. Паоло умел изъясняться с помощью валторны, однако до слов ему не было никакого дела. Слова не сочетались с музыкой, если не становились ею. Например, слова «La ci darem…» похожи на бессмысленное бормотание. Они подстраивались к музыке, а затем полностью растворялись в ней.
Паоло попробует еще раз, под Градчанами. Он побежал так быстро, что на спине выступил пот. Ветер продувал его одежду, а внизу, как назло, зашумела Влтава. Как пусто там, наверху, нет ни души!
Паоло присел на лестницу и перевел дух. Затем в последний раз поднес валторну к губам. Наконец-то, наконец-то стало получаться! Звуки медленно поднимались в ночное небо, выстраивались в длинный, бесконечный ряд и пускались в пляс вокруг внушительного здания прямо над головой Паоло, где все еще
