порыжевшей жестью сундук, на нем три одеяла. На полу — старая кошма с разлохматившейся, как у овчарки, шерстью.
Гутли-мираб предложил Атабаеву место у очага.
Кайгысызу было нелегко усесться на полу, поджав под себя ноги, потому что был он в узких брюках и сапогах. Прилечь он постеснялся. Пожалуй, Гутли-мираб начнет трунить над ним, скажет, что верблюд умеет подобрать под себя даже четыре ноги.
— Вот подушка, приляг, — догадался предложить хозяин, — а то в этой одежде, будто приклеенной к телу, не посидишь, не отдохнешь…
Хорошо замешенный чурек, выпеченный в тамдыре, показался очень вкусным. После долгой ночной скачки приятно было пить горячий чай. За чаем Кайгысыз навел разговор на банду Ходжакули.
— Яблочко от яблони недалеко катится. Отец Ходжакули-хана был в доле с Узыном, получал прибыли от завода. Люди вопили от грабежа. Но сын оказался еще хуже самого Ниязкули, — сказал старик.
— А многие в ауле поддерживают Ходжакули?
— Э, брат, вода найдет низину, а подлец — подлеца. Ходжакули-хана поддерживают баи, те, кто получили затрещины от Советской власти, да проходимцы, которые не нашли себе места у семи дверей, да еще совсем темные люди. На кого собаке крикнут: «Ату его! Ату!» — на того и кинется со слюной у губ. Если с такими людьми поговорить толково, они не то, что бросят Ходжакули, а еще веревку накинут ему на шею и приведут на аркане. Этих парней не приучали с детства к подлостям и грабежам!
Совет Гутли-мираба пришелся по вкусу Атабаеву, только уже не хватало времени последовать ему, Кайгысыз хотел выяснить у Гу тли еще один неясный вопрос.
Он начал издалека.
— Гутли-ага, ты пробовал в жизни и горькое и сладкое, ты постиг и простоту и хитрость человеческую, может, хоть ты объяснишь мне, как удается Ходжакули-хану ради своей выгоды поднимать на преступления людей? Неужели он надеется с помощью сотни паршивых нукеров опрокинуть власть?
— Я же сказал, что он бешеный, — развел руками Гутли.
Разговор как будто исчерпался. Но вдруг, оглянувшись по сторонам, старик наклонился к Атабаеву и зашептал в самое ухо:
— Ведь Ходжакули работал в жандармах. Это все знают. Но не всем известно, что он служил и инглизам…
— Интервентам?
— Я не знаю никаких «тербендов», но могу сказать, что незваным гостям он лизал зад. Однажды я остался на ночь в Теджене у соседей Ниязкули… Да, как зовут того шпиона-инглиза — Тыгы-Джинс?
— Тиг Джонс?
— Этот самый Тыгы-Джинс пришел среди ночи и остановился у Ниязкулиевых. Проводником у него был черномордый Елли-йидам. Разговора я сам не слышал, но люди, у которых я гостил, — они возят Ниязкулиевым дрова и выгребают золу, — слышали, как Ходжакули говорил: «Эзиз-хану остались считанные дни. Ханом в Теджене буду я». И верно, через несколько дней сипаи схватили Эзиз-хана и расстреляли. На счастье и инглизы смазали пятки. А то бы Ходжакули непременно стал ханом. Он и до сих пор связан с Тыгы-Джинсом,
— Почему ты думаешь?
— Когда Ходжакули-хан собирался бежать из Теджена, я видел в их доме этого мерзкого Елли- йидама.
— Значит, Ходжакули мечтает стать тедженским ханом… — задумчиво повторил Атабаев.
— Не только тедженским. Он теперь говорит: «Заставлю всех туркмен смотреть мне в рот. Построю в Туране могучее нерушимое мусульманское государство».
— Эк, куда хватил… необлизанный матерью!
— Кажется, он доволен теми, кто стоит у него за спиной. Я только одному удивляюсь…
— Только одному? — переспросил Кайгысыз, который сам не мог наудивляться рассказам Гутли- мираба.
— Почему вы не прикончите его отца, да и всю семью?
— Но ведь семья не виновата!
— Доведись мне дело решать, пока не поймали сына, я бы поставил к стенке отца.
— Запомни, Гутли-ага: отец не отвечает за сына, сын за отца. Да если мы и уничтожили бы всю семью Ходжакули, сам-то он будет действовать по-прежнему.
— Не думаю, чтоб он стал так бахвалиться, если бы вы приняли решительные меры.
— Посмотрим, сколько дней он еще будет бахвалиться, — пробормотал Кайгысыз.
Гутли-мираб взял его за руку, пристально посмотрел в глаза.
— Кайгысыз, а не приехал ли ты из-за Ходжакули-хана?
— Я тут проездом. Но так как задержался в Теджене, то конечно, заодно хочу и это дело выяснить.
— Эх, если бы вы прикончили эту банду! Люди от вас этого ждут.
Атабаев был очень доволен утром, проведенным на заводе Узына. Он мог бы целый день просидеть с Гутли-мирабом. Такие беседы заставляли его надолго задумываться. Пожалуй, только они и усмиряли его пылкий партизанский темперамент. Абдыразак всегда подшучивал: «Ты, кажется, состарился в молодости. Увидишь старика— не надо тебе ни девушек, ни молодух!»
А Кайгысыз улыбался и вспоминал наказ Нобат-ага у запруды.
В тот день ему не удалось поговорить ни с кем, кроме Гутли. В штабе ждали дела. Он провел ночь в пути, не спал и весь долгий день, только к вечеру немного вздремнул за столом, положив голову на сложенные руки. И снова встрепенулся, чувствуя себя совершенно отдохнувшим.
На рассвете советские отряды стали окружать берлогу Ходжакули. Басмачам пришлось не легко. Они метались по барханам, уходя от погони, но их встречали другие отряды. И в глухой пустыне, где недавно отгремели бои с белогвардейцами, снова слышались стоны раненых, ржали подбитые кони, подняв руки вверх шагали по пескам пленные. Когда наступили сумерки, вести бой стало труднее. Правда, весь отряд Ходжакули был разгромлен. И только ему самому с семью всадниками удалось бежать и, кажется, уйти через границу в районе Серахса.
На охоту
Густой, как вата, папиросный дым висел в комнате. В пепельницах — окурки, а пиалах — недопитый чай, школьные чернильницы на солидных письменных столах, кожаные куртки на вешалке за шкафом, Атабаев с непонятным удовольствием разглядывал комнату председателя асхабадского облисполкома Сары Нурлиева. Что-то от общежития семинарии, что-то студенческое — простодушное и пылкое — во всем этом беспорядке. И нет никакой парадности во встрече председателя Совнаркома Республики, заехавшего в Асхабад как бы по пути.
Да и сам хозяин кабинета Сары Нурлиев больше похож на семинариста, чем на ответственного работника. Сидит в стороне от стола, закинув ногу за ногу, покачивает ногой, беспрерывно дымит, закуривая папиросу одну за другой, и вдруг взрывается, как разорвавшийся патрон.
— Если бы дело зависело от меня, я бы решил его в два счета.
Гром среди ясного неба! Атабаев давно знает Сары, знает, что ему можно доверить любое дело. Жалко только — пристрастился к водке в последнее время, да, кажется, и терьяком не брезгует. И все это совпало с дурными событиями начала нэпа.
— Сары Нурли, кто тебе мешает? Ты ведь хозяин области, — мягко вызывает его на откровенный разговор Атабаев.
— Едва ли хозяин. И уж во всяком случае не хан!
— Ну, представь, что ты полновластный хозяин. С чего бы ты начал?
— Если бы воля была в моих руках… — Сары ненадолго задумался. — Нэп, правда, я сразу бы не
