ей напевал. Ночник отбрасывал на потолок янтарный свет, который оседал на его плечи, словно слои пыли.
Меня бросило в жар, и я почувствовала неудержимое влечение. Это была нежность к Хью, рожденная тем, что у него в тот момент был вид человека, который кого-то беззаветно любит и даже не подозревает, что кто-то еще знает об этом.
Мною внезапно овладело чувство сокровенной близости, оттого что мы создали это существо, мысль, что ее плоть зародилась благодаря тому, чем мы занимались в соседней комнате. Я подошла и обвила Хью руками. Прижавшись щекой к его спине, я почувствовала, что он оборачивается. Его руки медленно, кругами гладили меня. «Надо подождать еще два дня», – шепнул он, а когда я сказала, что не могу больше ждать, он поднял меня на руки и отнес в постель.
Теперь я любила его как-то по-другому – более необузданно, более глубоко, и ощущения были сильнее и ярче. Это было как-то связано с Ди, словно мы с Хью принадлежали друг другу по-новому, и эта мысль казалась мне безграничной и пьянящей.
Потом, когда мы еще лежали в постели, Ди с плачем проснулась. Пока я кормила ее, Хью настраивал камеру. На мне был персикового цвета халат; я даже не успела толком застегнуть его, а Хью – стоило бы вам посмотреть на снимок, какой у него там довольный, радостный и заговорщицкий вид. Фото всегда будило во мне какое-то тайное чувство, и счастье распускалось в груди, как раскрывшийся экзотический бумажный веер. Я стояла и ждала, когда оно придет снова.
Казалось, это произошло очень-очень давно. И сейчас напоминало макет прославленного корабля в бутылке. Я не понимала, как он мог там оказаться и как его оттуда достать.
Я сняла трубку и стала набирать номер.
– Привет, – сказал Хью, и его уверенный голос показался мне твердой почвой под ногами.
– Это я.
– Только что о тебе думал. У тебя все в порядке? Я пытался дозвониться вчера вечером, но никто не отвечал.
Отлично, значит, придется купить «Мистер Кофе» плюс автоответчик.
– Мы были в монастыре, – ответила я. – Мать хоронила там свой палец.
– Выкопала ямку в земле и положила его туда?
– Именно.
Последовала долгая пауза.
– Думаю, это может быть хорошим знаком, по крайней мере на данный момент. Это может значить, что она успокаивается, что ее навязчивая идея, так сказать, уходит в подполье.
Я подняла брови, заинтригованная, почты обнадеженная.
– Ты так думаешь?
– Вероятно. Но, Джесси, ей все еще нужна профессиональная помощь. Она должна показаться психиатру. Со временем ситуация может повториться.
Я протянула телефонный шнур через стол и села.
– Ты имеешь в виду, что она способна отрубить еще один палец?
– В общем, да, хотя все может повернуться совершенно иначе. Подобные навязчивые идеи эгодистоничны, просто случайные мысли.
Я услышала негромкое постукивание и поняла, что Хью говорит по переносному телефону и сейчас в ванной, бреется.
– Не думаю, что отрубить себе палец было случайностью. Мне действительно кажется, что это связано с чем-то конкретным.
– Сомневаюсь. – Хью оставил без внимания мою мысль и меня.
Я опустилась в кресло и вздохнула.
– Я поговорю с ней сегодня, посмотрим, а вдруг…
– Полагаю, это не причинит ей боли, но я думал… Хочу приехать на остров в эти выходные. Тебе не следует брать дело в свои руки.
– Не думаю, что это хорошая мысль, – сказала я. – Мне кажется, будет уместнее…
– Это слишком сложно, Джесси, чтобы ты могла сама во всем разобраться, – снова прервал меня Хью.
Сложно, конечно. Это было все равно как если бы я села решать математическое уравнение два фута длиной; происходившее в душе матери было головоломкой, недоступной моему пониманию. Я уже собиралась сказать ему: «Да, да, приезжай, поставь все на место». Но все же это казалось мне ошибкой. Отчасти потому, что я – отнюдь не психиатр – действительно могла помочь матери больше, чем он. Что я сама смогу лучше во всем разобраться.
И, может быть, еще потому, что мне не хотелось, чтобы Хью приезжал. Я хотела распоряжаться своим временем сама, побыть самостоятельной – что в этом ужасного?
Я сказала себе, что это никак не связано с монахом и тем, что случилось накануне ночью. Я имею в виду – ничего не случилось. Нет, дело было во мне, я преследовала какую-то собственную цель. Впрочем, позднее я еще задумаюсь над этим. Разве причины всегда так ясны?
– Я сказала, что беру дело в свои руки, – произнесла я, вставая. – И мне не хочется, чтобы ты приезжал.
Получилось несколько более раздраженно, чем хотелось бы.
– Боже! Не надо на меня кричать.
Я оглянулась на спальню матери, надеясь, что не разбудила ее.
– А может, у меня такое настроение – кричать, – сказала я. Не знаю, зачем я затевала эту ссору.
– Ради бога, я всего лишь пытаюсь помочь. Что с тобой такое?
– Ничего, – оборвала его я. – Со мной все в порядке.
– Нет, с тобой явно что-то происходит, – повысил голос Хью.
– Ты хочешь сказать, что, если мне не нужна твоя помощь, значит, со мной что-то происходит?
– Послушай, ты ведешь себя нелепо. – сказал Хью, и его тон больно резанул меня. – Слышишь? Ты ведешь себя нелепо.
И тут я повесила трубку. Взяла и повесила. Налила себе еще кофе и села, обхватив чашку ладонями. Руки немного тряслись.
Я ждала телефонного звонка, ждала, что Хью перезвонит. Когда он не перезвонил, я встревожилась, охваченная тем странным беспокойством, которое появляется всегда, когда начинаешь наводить порядок на островке своей жизни и не можешь понять, как ты мог существовать подобным образом все это время.
Чуть погодя я нагнулась и заглянула под стол. Распятие находилось по-прежнему под столешницей. Иисус из штормовой палатки.
Глава десятая
В то утро, когда я меняла повязку на руке матери, мне приходилось не раз отворачиваться от раны. Мать сидела возле туалетного столика в плетеном кресле, пока я промывала кожу вокруг швов перекисью водорода и выдавливала мазь с антибиотиком на стерильную подушечку. Рана была как раз под суставом «указующего пальца», как она всегда называла его. Меня не покидала мысль о том, с какой силой надо было ударить тесаком, чтобы перерубить кость. Когда я приложила подушечку к мягкому, распухшему концу, она поморщилась.
Мельком взглянув на фотографию отца, я попыталась представить, что бы он подумал о пугающем умопомрачении, которое произошло с ней после его смерти. Что бы он подумал об отрубленном пальце? Мать обернулась и тоже посмотрела на снимок.
– Знаю, то, что я сделала, кажется тебе сумасшедшей выходкой.
К кому она обращалась – к нему, ко мне?
– Просто хочу, чтобы ты помогла мне понять, почему все так вышло, – сказала я.
