Я отвернулась, но она заметила слезы, и напряжение, возникшее между нами, рассеялось.
– Ах, Джесси. – Она легко погладила мою руку, кончиками пальцев коснувшись локтя. Это был, пожалуй, самый ласковый, самый нежный ее жест с тех пор, как я уехала из дома в колледж. – Не обращай внимания. Просто для меня невыносима мысль, что ты считаешь меня психопаткой, вот и все. – Она посмотрела на повязку. – Не было никаких голосов. Я была усталой и рассеянной. Я держала тесак, и… мне показалось, что это будет такое облегчение, если я опущу его на палец.
В тот момент она выглядела почти такой же ошеломленной от того, что сделала, как и я. Однако теперь, стоя у дверей кафе, она казалась просто испуганной.
На Кэт был шарф, расшитый желтыми и красными розами гибискус. Сняв его, она стала заматывать руку матери поверх старой марлевой повязки, похожей на большую белую боксерскую перчатку. Когда Кэт закончила, рука стала походить на большую «цветочную» боксерскую перчатку.
– Лучшая защита – нападение, – подытожила она.
– Я не собираюсь заматывать себе руку шарфом, – возразила мать.
Кэт уперла руки в боки.
– Послушай. Каждый на острове знает, что ты отрубила себе палец, и, когда ты войдешь, всякий, у кого есть глаза, будет на тебя пялиться. Так покажи им класс, почему бы и нет? Скажи им: «Да, вот она, та самая злосчастная рука с отрубленным пальцем. Я специально для вас ее так разукрасила. Смотрите, любуйтесь!»
Бенни хихикнула.
Мать повернулась к Хэпзибе, чтобы услышать ее мнение.
– Противно это признавать, но я согласна с Кэт, – сказала Хэпзиба. – Если ты немного повеселишь народ, это поможет разрядить обстановку.
Я не могла поверить, что Хэпзиба купится на сумасбродную идею Кэт.
– Не знаю, – засомневалась я.
– Вот и правильно, не знаешь и не знай. – Кэт, крепко взяв мать за руку, повела ее к дверям. Точнее говоря, мать позволила себя вести, и я подивилась, увидев, какую власть все еще имеют над ней эти женщины.
К двери ресторана был прикреплен один из этих назойливо звонящих колокольчиков. Он резко звякнул, когда мы вошли, и располневшая Бонни Ленгстон бросилась нам навстречу, прикрыв рукой в ямочках рот, чтобы скрыть усмешку при виде обмотанной шарфом руки матери.
– Надоел бинт, – засмущалась мать.
Бонни провела нас к столику, стоявшему прямо посередине зала. И точно – все островитяне повернулись поглазеть на обмотанную гибискусами руку матери. Разговоры прерывались на полуслове.
Потом, как и Бонни, люди начали улыбаться.
Когда мы изучили меню, Кэт сказала:
– Джесси, ты уже сколько здесь? Недели две?
– Две с половиной.
– Я все думаю, может, Хью как-нибудь выберется навестить нас.
– Нет, – быстро произнесла я, вспомнив, что Бенни поделилась своими мыслями с матерью, и чувствуя себя страшно неловко. – Понимаешь, у него много пациентов. Минутки свободной нет.
– Даже на выходные?
– На выходные он обычно ездит по вызовам.
Я прищурилась и посмотрела на Бенни. Насколько я ее знала, она могла постучать ложечкой по стакану с водой и во всеуслышание объявить притихшему залу, что я влюблена в монаха из аббатства. «Святой Грех».
Кэт указала на кувшин, стоявший на столе рядом с солонками и перечницами. Он был наполовину набит четвертаками и десятицентовиками, сбоку приклеена табличка: «Пожертвования на собачью еду».
– Как тебе это нравится? Бонни собирает деньги на еду Максу.
Оглядев зал, я увидела кувшины на каждом столике.
– Похоже, она тратит их не совсем на то, – продолжала Кэт. – Я только хочу спросить – где она, вся эта воображаемая собачья еда? – Она накрыла своей рукой руку матери. – Помнишь, Нелл, как лет сто назад мы заказали шесть коробок собачьей еды для первого Макса? Это было в каком-то зоомагазине в Чарлстоне, а они прислали нам кучу кошачьей еды.
Мать кивнула, и было видно, как воспоминания, всплывая из глубин памяти, проступают на лице. Я следила за тем, как засияли ее глаза, она обвела стол выразительным взглядом, ярким, как луч маяка. Потом рассмеялась, и мы все замолчали, пораженные ее смехом.
– Макс съел все до последнего кусочка, – проговорила она. – Помню, ему понравилось.
Кэт наклонилась к ней:
– Да, а потом повадки у него стали какие-то кошачьи. Стал держаться независимо и свысока, охотился на мышей и отрыгивал комочки шерсти.
– А помнишь. Кэт, как первый Макс съел кусок веревки и мы с тобой побежали на паром и попросили Шема, чтобы он срочно переправил нас, потому что стряслась беда. Помнишь, Кэт?
Ее слова звучали как веселый щебет. Она размахивала в воздухе своей цветочной повязкой. Меня обуревали чувства замешательства и удивления – как и всех нас, – словно мы присутствовали при чуде рождения, не зная, что роженица беременна.
– Шем сказал, что не может устроить внеочередной рейс из-за собаки, – продолжала мать. – Я думала, Кэт на него набросится. Тогда он сказал: «Ладно, леди, успокойтесь, я вас возьму». А на полпути Макса вытошнило этой веревкой, и он совершенно оправился.
Лицо ее сияло. Кто эта женщина? Все замерли. Мать перевела дух и возобновила свой рассказ:
– Так вот, мы подняли такой шум, что потом не хотелось говорить Шему: «Ничего страшного», – так что мы притворились, будто дело очень плохо, и несколько часов гуляли с Максом по Мак-Клелланвиллю, пока не сели на обратный паром.
Тут появилась Бонни и взяла у нас заказы. Когда она ушла, Хэпзиба заметила:
– А помнишь, Нелл, как мы приходили в аббатство и помогали тебе мыть и натирать статую святой Сенары и Макс увязывался за нами? Мне кажется, что тот Макс был раньше. Помнишь?
Мать откинула голову и весело и заразительно рассмеялась, потом повернулась ко мне:
– А когда мы заканчивали мыть святую Сенару, Макс поднимал лапу и метил ее.
Она словно попала в какую-то расселину во времени и сейчас была такой, как тридцать четыре года назад. Нелл – пропавшей без вести или погибшей.
Мне не хотелось прерывать этот поток воспоминаний:
– А помните девичники?
– Девичники! – воскликнула Кэт. – Да, вот уж было веселье так веселье.
– Знаешь, Кэт, сегодня я уже второй раз за день с тобой соглашаюсь, – сказала Хэпзиба. – Это начинает меня беспокоить.
– А тот вечер, когда ты нашла в воде черепаший череп – помнишь? – спросила я, посмотрев на Хэпзибу.
– Конечно. Удивительно, что ты про это помнишь.
– Мне всегда нравился этот череп, – ответила я и хлопнула в ладоши. – Надо снова устроить девичник.
– Устроим, – согласилась Кэт. – Прекрасная мысль.
Сидевшая рядом с моей матерью Бенни наклонилась к ней и, прикрывая рот ладонью, шепнула, но так громко, что все за столом ее услышали:
– Ты сказала, что никогда больше не пойдешь на девичник.
Нелл оглядела сидевших за столом. Я заметила, что блеск в ее глазах начал меркнуть.
– Это было давно, Бенни, – успокоила ее Хэпзиба. – Люди меняют свое мнение. Правда, Нелл?
– Я не меняю, – ответила моя мать.
– Но почему? – Я протянула руку, как будто могла удержать ее с нами.
