Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

обмолвилась, что если на Оиси рассчитывать не приходится, то ведь есть еще Синдо, Ояма и другие верные вассалы. Кураноскэ ей почти не писал, и Ёсэн-ин, наслышанная о его похождениях, все более теряла доверие к бывшему командору. Она уже изгнала Даигаку из своего сердца и теперь готова была так же навсегда распрощаться с Кураноскэ. Знал ли о том Кураноскэ или нет, но только он, и перебравшись в Эдо, по-прежнему таился и не спешил засвидетельствовать свое почтение госпоже.

Лишь тридцатого числа одиннадцатой луны Ёдзаэмону Отиаи впервые принесли длинное послание от Кураноскэ с целой пачкой документов впридачу. Отиаи состоял доверенным лицом при госпоже, и Кураноскэ просил его вручить письмо вдове князя Асано. Письмо было датировано двадцать девятым числом.

Когда Ёдзаэмон явился к госпоже с письмом, он застал ее за чтением утренних молитв в домашней часовне. В безмолвии холодного зимнего утра по дому, еще погруженному в полумрак, разносилось только долетавшее из-за бумажной перегородки приглушенное пощелкивание четок. Ёдзаэмон, подобрав длинные шаровары-хакама, чинно уселся на татами и принялся ждать. От остывших за ночь татами по коленям полз холодок, поднимаясь все выше и выше. И без того слегка простуженному Ёдзаэмону стало зябко. Пожалев старика, старая служанка принесла плоскую подушку для сидения и бесшумно положила ее на циновку. Однако подушка только едва касалась колен Ёдзаэмона — пододвинуть ее под себя он не решался.

Прозвучал гулкий удар колокола. Служанка зашла в часовню и доложила, что явился Ёдзаэмон.

— Наш дедушка явился? — переспросила Ёсэн-ин. Фусума раздвинулись и в зыбком мерцании светильников обозначилась фигура в белом коротком кимоно.

— Что-то рановато вы сегодня, — заметила Ёсэн-ин, поднимаясь с колен.

Ёдзаэмон, простершийся в земном поклоне, приподнял голову от татами.

— Извольте взглянуть, ваша светлость — принес тут для вас одну бумагу.

Служанка внесла круглую деревянную жаровню.

— Надо было угля побольше положить, — указала ей Ёсэн-ин и сама, взяв железные палочки, поворошила в жаровне.

— Утро нынче выдалось прохладное, — заметила она, обращаясь к Ёдзаэмону.

— Ох, уж это верно. Вчера вечером вроде собирался уж пойти снег, да так и не пошел, зато вон как похолодало, — согласился Ёдзаэмон, развязывая положенный на колени сверток в шелковом платке.

— Письмо от командора и с ним всевозможные документы. Вот, прислал на мой адрес, — пояснил он, извлекая внушительную пачку исписанных листов. — Просил передать вашей светлости в собственные руки. Мне он поручил при необходимости пояснить вашей светлости некоторые особые обстоятельства…

— От Кураноскэ? — коротко обронила Ёсэн-ин. Ее отрешенное одухотворенное лицо, похожее на белый цветок, дрогнуло и омрачилось, будто тень набежала на чело. — И где же он сейчас пребывает, этот господин?

Уловив в тоне Ёсэн-ин чуть заметную презрительную нотку, Ёдзаэмон поднял на нее взор, и по глазам его было видно, что отношения госпожи к командору он не разделяет.

Ёсэн-ин тихонько рассмеялась.

Привстав на коленях, Ёдзаэмон ответил дрожащим от волнения голосом:

— Я знаю только, что он где-то в Эдо, а где именно, он не сказывал. Я готов вам все объяснить, ваша светлость, но, чем слушать мои объяснения — почитайте лучше сами письмо. Прошу вас, ваша светлость, почитайте!

С этими словами он почтительно пододвинул госпоже полученное от Кураноскэ послание.

До той поры внимательно наблюдавшая за Ёдзаэмоном, она перевела взгляд на письмо, лежащее на татами. Стало очень тихо. В это мгновение луч зари, проникнув из сада, коснулся понизу бумажных сёдзи, и комната озарилась светом.

«Осмелюсь почтительно приветствовать вас, сударь. Отрадно слышать, что вы находитесь при ее светлости, пребывая в добром здравии. Примите уверения в моем полном понимании того, сколь огорчительно явилось для ее светлости и для вас случившееся с князем Даигаку — его понижение в должности и ссылка в выделенный ему отдаленный лен, в край Гэй. Однако в наше время следовало ожидать подобных невзгод. Примите мою признательность, сударь, за то, что в столь тяжкую пору вы верой и правдой служите ее светлости».

На этом кончался первый параграф письма Кураноскэ. Ёсэн-ин стала читать дальше.

«Как известно вашей светлости, прошлой зимой в Ако мне была вверена на сохранение клановая казна. Должен сказать, что с прошлого года я понемногу тратил хранившиеся у меня деньги по различным статьям расходов. Подробный отчет о произведенных тратах составлен мною в письменном виде. Начиная с девятнадцатого марта прошлого года все расходы, будь то в золоте, серебре или рисе, регистрировал Тёсукэ Ято в особом журнале. При этом тщательно отмечались поименно все получатели с приложением расписок, векселей и т. д. Все указанные отчетные документы я собрал и привел в порядок».

Дочитав до этого места, Ёсэн-ин снова вернулась к упоминанию о «различных статьях расходов». Что-то шевельнулось у нее в груди, и сердце забилось чаще. Она заметила, что и Ёдзаэмон объят волнением.

«Четвертого июня прошлого года я перевез вверенную мне казну в Ямасину, где и хранил ее в своей усадьбе, продолжая постепенно расходовать деньги и делая притом соответствующие записи в расходном журнале. Однако ни гроша из этих денег не было мною потрачено на личные нужды. Извольте при случае взглянуть собственными глазами на записи и в оном убедиться. Все векселя и расписки прилагаются. Во избежание кривотолков я счел нужным представить подробный финансовый отчет. Будьте добры пояснить отдельные положения ее светлости в случае, если у нее возникнут вопросы. Как я и обещал прошлой зимой, все описано и перечислено по пунктам.

Вероятно, мне следовало отчитаться также перед его светлостью князем Даигаку. Не откажите в любезности: по ознакомлении с представленными документами соизвольте также поставить в известность князя, ныне пребывающего в краю Гэй.

Из указанных денег, что были мною приняты на сохранение в Ако, личная доля ее светлости составляет более пяти каммэ[177] серебра. Это обстоятельство также было мною отмечено в расходном журнале. Согласно приложенным документам, я намеревался прошлой зимой все изложить его светлости князю Даигаку, буде он станет во главе клана, и вручить ему деньги, однако в связи с убытием его светлости Даигаку в край Гэй оная статья расходов отпала. Тем не менее большие средства были отпущены на другие нужды, так что порой ощущалась и недостача. Так или иначе я прилагал все старания к тому, чтобы средства клана, вверенные мне, расходовать по возможности бережно и покорнейше прошу принять сие обстоятельство во внимание. Соблаговолите ознакомиться с записями в журнале регистрации Тёсукэ, а также с приложенными документами, дабы составить ясное представление о состоянии финансов…»

Письмо было очень длинное. Кураноскэ подробно освещал мельчайшие факты. В частности, объяснял, что, поскольку сменился владелец замка Ако, он, Кураноскэ, решил снять арест, наложенный на имущество Куробэя, тем более что последний оказался в нищете, и вернуть хранившееся в доме добро хозяину. Из послания явствовало, что общественные средства все это время находились под надежным присмотром, а каждая статья прихода и расхода была основательно подкреплена документами.

Вдобавок постскриптум к письму как бы между прочим сообщал:

«Ныне, как и было условлено заранее, верные вассалы вашей светлости числом пятьдесят человек собрались в Эдо. Надеемся, в скором времени дух его светлости Рэйко-ин, Опочившего в Обители Хладного Сияния, узрит, как мы выполним его завет».

Ёсэн-ин внезапно прикрыла письмом лицо. Ёдзаэмону видно было только, что брови ее подергиваются.

— Так вот оно что… — произнесла она наконец дрогнувшим голосом.

На белой щеке княгини блеснул след от слезы. Вновь простершийся ниц Ёдзаэмон слышал, как зашуршали шелка и княгиня направилась к себе в комнату, служившую ей часовней. Подняв глаза, он увидел госпожу, замершую на циновке в земном поклоне.

Повинуясь приказу командора, Гэнго Отака под видом торговца мануфактурой Симбэя решил срочно