Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

убить…

С виду женщина была вполне спокойна, смотрела безмятежным взором. Теперь, когда он наконец стал понимать подоплеку событий, Хаято, у которого вначале было ощущение, будто его морочит лиса- оборотень, наконец стало что-то проясняться в голове. Положение его было весьма комичным: выходило, что весь сыр-бор разгорелся по пустякам? Однако мрачное настроение незаметно развеялось. Чтобы хоть как-то утешиться в этой плачевной ситуации, Хаято в красках представил себе, как он будет рассказывать обо всем Дзиндзюро.

— Ну и удивили же вы меня! — заметил он.

— Вы уж меня извините. Только что от его милости Тисаки пришло указание действовать с вами заодно.

Тут Осэн наклонилась к Хаято и тихо спросила:

— Я ведь еще даже не посмотрела, что там в письме Кураноскэ? Есть что-нибудь интересное для нас?

Хаято уже испытывал к новой напарнице некое чувство товарищества, поэтому впервые рассказал без утайки все, что было написано в письме.

Осэн низко склонила голову в раздумье и сказала:

— Я подозревала что-то в этом роде. Насчет «смерти вослед» — это они придумали для отвода глаз. Я верить не верила, но толком не понимала… Ну вот и решила, что Кураноскэ… Ну, что он хочет собрать побольше народа из тех, кто жаждет крови, и нанести удар с другой стороны… Так вон оно что! Значит, замок они собираются сдать, а сами уйдут из Ако, рассыпятся по стране…

Наблюдая за Осэн, которая сидела положив обе руки на одно колено, увлеченно строя свои умозаключения, Хаято не мог не признать, что перед ним поистине незаурядная женщина.

— Прошу прощенья, но хотелось бы знать, как вы… с его милостью Тисакой?..

Он хотел спросить, что, собственно, связывает Осэн с командором клана Уэсуги. Собеседница многозначительно улыбнулась в ответ с присущим ей обаянием:

— Оставляю вам догадываться о том, что нас с ним связывает. Могу только сказать, что я ему многим обязана и ради этого человека готова, если надо, рискнуть жизнью.

— Вот как? Значит, вы давно знакомы?

— Да, пожалуй, уже года три будет.

Три года — совсем не малый срок. Хотя по дороге в Ако он и слышал, что Осэн разбойница, но… не слишком ли странная связь между разбойницей и командором могущественного клана? А может быть, загадочный и непредсказуемый Тисака просто прикармливает таких, как Осэн, словно бродячих кошек, чтобы в нужную минуту использовать их для дела? Что же, ведь есть своя тайная охранная и сыскная служба у сёгунов. А уж такой интриган-царедворец, как Янагисава, по слухам, и вовсе содержит целый штат специалистов, поднаторевших в искусстве шпионажа ниндзюцу — на них только и опирается. Если учесть все это, и в данном случае с Осэн вполне может быть так же.

Припоминая, как держался Хёбу Тисака, когда Хэйсити Кобаяси привел его в усадьбу, Хаято взглянул на Осэн.

— А что, наверное, кроме нас с вами, в Ако есть и другие его лазутчики? — открыто задал он давно наболевший вопрос.

— Есть, — словно эхо, внятно ответила Осэн. — Только ни я сама и никто другой понятия не имеем, кто там еще есть и чем именно занимается. Но…

Она стрельнула глазами из-под полуприкрытых век на копию письма Кураноскэ.

— Но я не думаю, что кому-нибудь еще удалось разжиться такой добычей. Вот уж действительно повезло. Право, даже завидно. Однако я вас тоже кое-чем могу удивить — такое покажу!..

— В связи с замком?

— Ох, нет, это я сболтнула лишнее. Так, сорвалось с языка, — засмеялась Осэн, словно обволакивая Хаято своим манящим взором.

Тем временем в Эдо, в подворье Уэсуги, что в Сироганэ, Хёбу Тисака сидел с гостем у жаровни- хибати.[108] Как обычно бывает в дождливый сезон, ливень не прекращался уже дня три. В округе было много деревьев, которые затеняли дом, отчего стены и соломенные циновки еще более пропитывались сыростью. Похоже, сырость раздражала хозяина. Нынче с утра он постарался всыпать побольше угля в жаровню, чтобы хорошенько просушить помещение. Посидеть у жаровни собрались только сегодня — в виде исключения. Хёбу молча палочкой чертил на золе письмена, а гость внимательно следил и кивал, когда в горшке появлялся очередной иероглиф.

— Ну, все понял? — требовательно бросил Хёбу, кончив писать.

— Так точно.

Гость склонил голову в учтивом поклоне. Одежда на нем была ветхая и рваная, но по манерам можно было признать в госте человека отважного и незаурядного.

Покосившись на серое небо, просвечивающее за стекающими со стрех дождевыми струями, Хёбу чуть слышно пробормотал:

— Вот ведь зарядил…

Эти упавшие в никуда слова косвенно были связаны со следующим вопросом, обращенным к гостю:

— Когда отправляешься?

— Да сегодня вечером.

— Дело важное. Ты уж постарайся там, — вымолвил Хёбу с такой теплотой в голосе, будто хотел похлопать гостя по плечу.

Когда гость ушел, Хёбу наведался в отхожее место, а на обратном пути зашел в баню. Там уже топили, готовя ванну-фуро, и в лицо ему пахнуло паром, смешанным с древесным ароматом. На крышке ванны дремали, свернувшись клубочком, три кошки, неизвестно когда пробравшиеся сюда. Заслышав шаги, они приоткрыли глаза и посмотрели на хозяина. Заметив, что крышка ванны в одном месте слегка отогнулась, Хёбу нагнулся и поправил ее. Потом почесал брюхо одной из кошек, которая блаженно раскинула лапы, перевернувшись на спину.

— Ну, хорошо, небось, тебе? — обратился он к кошке, будто к человеку.

Та широко зевнула в блаженной истоме. Дождь мерно барабанил по крыше. В бане было жарко. Хёбу, почесывая пальцами мягкую шерстку, сам от удовольствия прищурился, но в это время в голове его, должно быть, метались, словно взметенные порывом ветра, тревожные мысли, и зрачки беспокойно перебегали с места на место. Во дворе раскачивались под дождем отяжелевшие от влаги кроны деревьев и слышался монотонный звук бьющих о землю капель.

Увидев, что кошка снова уснула, свернувшись клубком, Хёбу убрал руку. Выходя из бани, он тихонько отворил дверь. Направляясь к себе в комнату, вышел в коридор и там столкнулся с самураем, который его разыскивал.

— Пожаловал господин Мацубара.

— Мацубара? — переспросил Хёбу, сдвинув брови.

Татию Мацубара был доверенным порученцем Кодзукэноскэ Киры.

— Скажи, пусть подождет! — сухо сказал Хёбу.

Не оборачиваясь, он прошел к себе в комнату, присел к хибати и снова взял палочку для перемешивания углей. Сам процесс письма на золе его успокаивал. Он что-то писал, стирал, снова записывал то, что приходило в голову, словно студент в классе перед исписанной доской, упорно доискивающийся решения задачи. От тяжких раздумий на лбу его, склоненном к жаровне, выступили глубокие морщины, лицо омрачилось.

Тем временем Татию Мацубара ждал хозяина посреди просторной пустой гостиной.

— Извините, что задержался, — сказал Хёбу, появляясь наконец в гостиной после того, как достаточно долго продержал гостя в ожидании.

Опустившись на татами, он хлопнул в ладоши и велел молодому прислужнику-самураю принести горячего чаю.

— Льет как из ведра!