напоминала безработного бродягу, каких уважающие себя люди обходят стороной.
Он молча протянул ей поводья, но тут неожиданно вмешался Джон Хоукинз.
— Я устал, — натянуто обронил он, не глядя на них. — И предпочел бы ехать домой верхом.
Челюсть Рози отвисла.
— Ты? Устал? — Она тут же сунула поводья в руки Джона Хоукинза. — Бери. Джон Хоукинз… ты, случайно, не заболел?
Боуи не подозревал, что Рози Малви способно взволновать что-то, кроме фермы и собственной персоны. Ее искреннее беспокойство и забота были для него откровением.
— Я не болен. — Джон Хоукинз одним махом оказался в седле и ускакал по Мейн-стрит, не вдаваясь в объяснения.
Глаза Рози прятались под полями шляпы, но Боуи видел, что уголки ее рта опустились в недоверчивой гримасе.
— Будь я проклята! — растерянно протянула она. — Никогда не видела Джона Хоукинза в седле. Он всегда твердил, что это не по нем. И впервые в жизни слышу, что он жалуется на усталость.
— Джон Хоукинз — старик, — рассудительно заметил Боуи, хотя никаких признаков того, что возраст как-то сказывается на поведении индейца, не наблюдалось. Пятимильная прогулка совсем не утомила старика: он вступил в город таким же бодрым и свежим, каким покинул ферму. Боуи заподозрил, что Джон Хоукинз преднамеренно оставил его наедине с Рози.
В любом случае протестовать было слишком поздно. Засунув руки в карманы, Боуи двинулся обратно тем же путем, каким пришел. Он не собирался делать никаких уступок этой развалине в образе женщины, несмотря на то что она определенно маялась от похмелья. Боуи широко шагал, предоставив ей либо идти с ним в ногу, либо тащиться сзади. Уверенный, что голова Рози раскалывается от боли, он полагал — и надеялся, — что она останется далеко позади.
Этого, однако, не случилось. Рози не отставала ни на шаг, двигаясь мелкими перебежками, чтобы угнаться за его длинными ногами. Пройдя с милю, Боуи покосился на нее с невольным уважением. Кем бы ни была Рози, она явно обладала исключительной силой воли. Девушка не просила поблажек, а держалась наравне с ним, не жалуясь ни на заданный им темп, ни на сверкающий на солнце снег, ни на головную боль.
Прошагав с той же скоростью еще полмили, Боуи сжалился над ней:
— Лодиша дала нам кофе. Выпьешь?
— Боже, да!
С благодарным вздохом она присела на камень, терпеливо ожидая, пока Боуи снимет висевшие на шее фляги. Когда он протянул ей одну, Рози отвернула колпачок и задержала лицо над поднимавшимся из горлышка паром, прежде чем сделать большой глоток. Приглушенный возглас удовольствия вырвался у нее из горла. Она высоко подняла флягу, запрокинула голову и жадно начала пить, вытирая подбородок тыльной стороной руки.
Боуи смотрел на далекую линию горизонта, недоумевая, как можно по своей воле жить среди этого унылого, ничем не нарушаемого однообразия бескрайних просторов.
— Незачем было меня защищать. Впредь не делай этого.
— Да мне при одной мысли, что надо тебя защищать, становится тошно. Но ты мой муж. Это мне тоже поперек горла, только куда теперь денешься. Ты виски, случайно, не прихватил, а?
— Нет. — Без тени сочувствия он смотрел на ее поникшие от разочарования плечи. — Я серьезно, Рози. Не создавай себе лишних проблем. Лично мне все равно, что обо мне говорят.
Откинув голову, она заглянула ему в лицо из-под полей шляпы:
— Ты ночевал в той комнате?
— Теперь это моя комната.
— Ублюдок! — Уронив голову, Рози закрыла лицо руками и начала раскачиваться взад и вперед. — Ты, никчемный кусок лошадиного дерьма! Подонок! Дрянь! Чтоб ты сдох!
Боуи невозмутимо закрутил крышку своей фляги и двинулся вперед, даже не взглянув на нее. Минуту спустя он услышал шаги за спиной. Рози следовала за ним в некотором отдалении, сыпля проклятиями и оскорблениями. Они прошли почти милю, прежде чем она догнала его и пристроилась рядом.
— Слушай, я не из тех, кто привык просить, но умоляю тебя не спать в той комнате. Пожалуйста, Стоун, послушайся меня! Прошу тебя!
Боуи резко остановился и повернулся к ней с выражением крайнего раздражения на лице. Однако Рози едва ли это заметила, поскольку он обращался к макушке ее продавленной шляпы.
— Я буду спать в той комнате, потому что больше негде. И я не намерен спать на стульях или на полу, когда в нескольких футах от меня есть свободная кровать. Если ты не можешь с этим смириться, я немедленно уеду из Пэшн-Кроссинга. Ты этого добиваешься?
Они стояли лицом к лицу, две песчинки на прорезавшей прерию снежной колее. Холод забирался в ботинки Боуи, ледяной ветер срывал шляпу с головы.
Рози несколько раз в бешенстве ударила себя кулаками по бедрам и издала протяжный вопль отчаяния:
— Ты не можешь уехать, тебе придется остаться, но я буду вечно ненавидеть тебя за то, что ты занял его комнату!
Она понимала, что ее ненависть не пугает его. Всей ненависти было мало, чтобы заставить Боуи спать на двух стульях. И ненависти было недостаточно, чтобы удовлетворить ее страстное желание наказать его. Они яростно сверлили друг друга глазами.
— Почему ты столько пьешь?
— Почему тебе наплевать, жив ты или мертв?
Окончательно зайдя в тупик, они зашагали дальше в сердитом молчании, не желая удовлетворить любопытство друг друга.
На горизонте уже показалась ферма, когда они снова остановились перехватить кофе с сыром и испеченным Лодишей пирогом. Рози сосредоточенно созерцала струйку дыма, поднимавшуюся из трубы.
— Я должна больше знать о тебе, — угрюмо проговорила она, ясно давая понять, что если бы не суровая необходимость, то предпочла бы остаться в неведении.
— Что ты хочешь знать?
Рози неопределенно пожала плечами, закутанными в грязное пончо.
— Ну вроде как познакомиться. Сколько тебе лет? Откуда ты? Есть ли у тебя семья? И все такое прочее.
Было видно, что Лодиша вышла из дома и направилась к свинарнику с ведром помоев.
— Мне тридцать пять. Я вырос в Вашингтоне. — Боуи явно не хотел распространяться. — У меня был брат. Он умер почти четыре года назад. Еще есть вопросы?
— Твои родители живы?
— Моя мать давно умерла.
На этот раз Рози первая двинулась дальше, предоставив ему возможность догонять ее.
— Мне двадцать три. Вся моя жизнь прошла в округе Галливер. Лодиша и Джон Хоукинз — вся моя семья. Единственное мое желание — сделать эту ферму прибыльной.
— Тебе только двадцать три? — Он не мог в это поверить.
Рози остановилась и повернулась к нему:
— А сколько же, по-твоему?
Боуи недоверчиво уставился на нее.
— Я думал, ты приблизительно моего возраста.
— Вот дьявол! Ты решил, что мне тридцать? Самодовольная свинья! Не понимаю, как только ты командовал ротой! Ты же ни черта не смыслишь.
Резко развернувшись на каблуках, она с возмущенным видом направилась к дому. Неожиданная вспышка женского тщеславия так поразила Боуи, что он даже зажмурился. Ей безразлично, как она выглядит или пахнет, но Рози задело, что он считает ее старше, чем она на самом деле. Покачав головой, Боуи медленно последовал вслед за ней.
Двадцать три, столько же, сколько Сьюзен. Эти две женщины имели так мало общего, что, казалось,
