Крауч-Энд (сборник)

— Что? — Веттер резко подался вперед, впившись глазами в американку. — Что вы там видели? Что это было?

— Щупальца, — медленно заговорила она, запинаясь на каждой фразе. — По-моему, щупальца. Но очень толстые, стволы старых смоковниц… и такие все… скрученные. Как будто каждое толстое сплетено из тысячи тонких… и на них были такие розовые присоски… но иногда они были похожи на лица… и мне показалось, что в одном я узнала Лонни… и все они были искажены, как будто им очень больно. А под этими щупальцами, в темноте под землей — в темноте внизу — было что-то еще. Что-то похожее на глаза…

Здесь она замолчала, не в силах продолжать. И замолчала надолго. Впрочем, добавить ей было особенно нечего. Дальше она ничего не помнила. А когда, наконец, вырвалась из беспамятства, оказалось, что она стоит у дверей какого-то маленького магазинчика, где продавали газеты-журналы. Она сначала не поняла, где находится — в том или в этом мире. Но чуть дальше по улице было светлее: там горели фонари и проезжали машины. И это вселяло надежду. Мимо нее прошли двое прохожих, и Дорис отступила поглубже в тень, опасаясь двух злобных — даже зловещих — детей. Но это были не дети. Двое подростков, парень и девушка, которые шли взявшись за руки. Парень что-то говорил о новом фильме Мартина Скорсезе.

Она настороженно ступила на тротуар, готовая в любой момент юркнуть обратно в спасительный сумрак у входа в закрытый темный магазинчик, но в этом не было необходимости. Ярдах в пятидесяти впереди виднелся достаточно оживленный перекресток, где на светофоре стояли машины. На той стороне улицы, прямо через дорогу, был ювелирный магазин с большими часами, с подсветкой в витрине. Стекло было закрыто стальной решеткой, но Дорис видела время. Без пяти десять.

Она дошла до перекрестка, и хотя там горели фонари и шум машин действовал успокаивающе, она все равно то и дело испуганно оглядывалась через плечо. У нее все болело. Она неуклюже прихрамывала из-за сломанного каблука. Но не только из-за каблука. Ноги болели страшно — и особенно правая, как будто она растянула там связку.

Добравшись до перекрестка, Дорис обнаружила, что это было пересечение Хиллфилд-авеню и Тоттенхэм-роуд. Она понятия не имела, как она сюда вышла. Под одним из фонарей стояли двое пожилых людей: крепкий старик лет шестидесяти и женщина примерно того же возраста в старом потертом платке, из-под которого выбивались длинные седые пряди. Они о чем-то тихонько беседовали, но увидев Дорис, сразу замолчали и посмотрели на нее как-то странно — как будто она была призраком из какого-нибудь фильма ужасов.

— Полиция, — прохрипела Дорис Фриман. — Где полицейский участок? Я гражданка Соединенных Штатов… у меня пропал муж… мне нужно в полицию.

— Что случилась, моя хорошая? — спросила женщина с искренней тревогой в голосе. — У вас такой вид, словно вас через пресс пропустили, правда.

— Вы попали в аварию? — спросил старик. — Где ваша машина?

— Нет. Нет… не в аварию… Пожалуйста… здесь есть поблизости полицейский участок?

— Вон там, чуть подальше по Тоттенхэм-роуд, — сказал мужчина и достал из кармана пачку сигарет. — Закурить не хотите? По-моему, вам сейчас не помешает.

— Спасибо. — Дорис взяла сигарету, хотя бросила курить почти четыре года назад. Старик поднес ей зажженную спичку, но у нее так дрожали руки, что она никак не могла прикурить.

Он взглянул на женщину в платке.

— Пожалуй, я ее провожу до участка, Эвви, чтобы уже убедиться, что с ней все в порядке.

— Я тоже с вами пройдусь, — сказала Эвви и приобняла Дорис за плечи. — Так что с вами случилось, моя хорошая? Вас пытались ограбить?

— Нет. Просто… я… я… улица… там был серый кот, одноглазый… улица распахнулась… я это видела… они что-то такое сказали про Слепого Дудочника… надо найти Лонни!

Дорис понимала, что несет полную чушь — какой-то бессвязный бред, — но ничего не могла с собой поделать. И потом, сказала она Веттеру и Фарнхэму, наверное, это был не совсем бред, потому что мужчина и женщина вдруг напряглись и попятились прочь, как будто в ответ на вопрос «что случилось?» Дорис доверительно сообщила, что у нее бубонная чума.

Мужчина что-то буркнул себе под нос. Дорис показалось, что это было: «Опять, стало быть, грянуло».

— Участок вон там. — Женщина указала рукой вдоль по Тоттенхэм-роуд. — Там над входом такие круглые фонари. Вы увидите.

Они поспешно пошли прочь. Один раз женщина нервозно оглянулась через плечо, и Дорис Фриман увидела, как блестят ее широко распахнутые глаза. Сама не зная зачем, Дорис шагнула следом за ними.

— Не подходите! — пронзительно закричала Эвви и выставила перед собой руку с пальцами, сложенными «рожками». Знак-оберег от сглаза и вообще всякого зла. При этом она прижалась к мужчине, который обнял ее за плечи. — Не подходите, раз вы оттуда… из Товена Крауч-Энд.

С тем они и растворились во тьме.

* * *

Констебль Фарнхэм застыл в дверях между комнатой отдыха и канцелярией — хотя нераскрытые дела, о которых говорил Веттер, хранились вовсе не там. Он заварил себе свежего чаю и теперь докуривал последнюю сигарету из пачки. Пачка вылетела за вечер. Та женщина, американка, тоже неслабо у него попаслась.

Она вернулась в отель в компании медсестры-сиделки, которую вызвал Веттер, — сиделка должна была остаться с ней на ночь, а утром решить, надо ли везти «пациентку» в больницу. Наличие двоих детей осложняло дело, подумал Фарнхэм. Тем более Дорис Фриман была американкой, и таким образом, первоклассный скандал был почти гарантирован. Интересно, а что она скажет детишкам, когда они завтра утром проснутся… то есть если она будет вообще в состоянии говорить. Она что, усадит их на диванчик и скажет, что большое и злое чудище из Крауч-Энд Тауна

(Товена)

скушало папу, как великан-людоед из сказки?

Фарнхэм поморщился и поставил недопитую чашку на стол. Как говорится, это не его проблемы. К добру ли, к худу, но миссис Фриман оказалась зажатой между двумя неслабыми силами, если так можно сказать — Британской полицией и посольством США. Ему до этого дела нет. Он простой полицейский констебль, которому хочется лишь одного: поскорее забыть об этом странном деле. Рапорт пусть пишет Веттер. Веттер может себе позволить подписаться под этим собранием бредятины; он уже старый, ему скоро на пенсию. И когда ему придет время получить свои золотые часы, грамоту от начальства и муниципальную квартиру, он так и будет констеблем на должности ночного дежурного. Сам же Фарнхэм лелеял честолюбивые замыслы вскорости получить сержанта, так что ему не нужны никакие проколы.

Кстати, о Веттере. Куда он запропастился? Что-то долго он дышит воздухом.

Фарнхэм прошел через комнату отдыха и вышел на крыльцо. Постоял пару минут под двумя круглыми фонарями, глядя по сторонам. Веттера не было видно. Был уже четвертый час утра, и тишина покрывала всю улицу, точно толстое ватное одеяло. Как там было у Вордсворта? «Душа великая объята тишиной…» — что-то типа того.

Он спустился с крыльца и встал на подъездной дорожке. Ему было немного не по себе. Он, разумеется, понимал, что тревожиться глупо. И злился на себя за то, что его настолько проняли бредовые речи этой сумасшедшей американки. Может быть, крутой коп Сид Реймонд не зря обзывает его птичкой и котиком. Может быть, он того заслуживает.

Фарнхэм решил пройтись до угла — может быть, Веттер выйдет ему навстречу. Дальше он не пойдет; если начальство узнает, что он бросил участок пустым хотя бы на пару минут, ему потом долго придется оправдываться. Он дошел до ближайшего перекрестка и заглянул за угол. Непонятно, но факт: там не горел ни один фонарь, и от этого улица выглядела совершенно иной. Не такой. Интересно, подумал Фарнхэм, об этом следует подавать рапорт? И где, вообще, Веттер?

Он решил пройти чуть вперед и посмотреть, что к чему. Но не далеко. Участок нельзя оставлять без