зрелую жизнь с такими женщинами, как его Эллен и грэговская Сью, которая в чем-то была даже покрепче Грэга, или Пэт у Арта, на чьем рту в последнее время появилась горькая складка и которая, как сказала Эллен, переключилась на женщин, потому, что ни Арт, ни другой мужчина не мог дать ей то, чего она желала в жизни. что бы это там ни было. Пэт не познала себя, она родилась неудовлетворенной.
Слава богу, с Эллен не было таких сложностей, подумал он. Но, с другой стороны, из-за этого у нее и разладилось. Возможно, она недостаточно сложна. Она была простой стареющей женщиной, постепенно теряющей свою привлекательность и чтобы компенсировать это притворяющаяся, что знает многое о многом. Что ж, может быть и так, но интеллекта она все же не имела и никогда не будет иметь. Все что она познала в жизни читая, разговаривая или путешествуй, было просто выученное, академическое, как химия в школе и никак не увязывалось с реальностью ее самой и ее собственного существования. Может быть поэтому она, например, не видела, что ей может быть было бы гораздо лучше с кем-нибудь искушенным в житейских делах, с Грэгом, который был конечно хорош и делал большие деньги. Но кроме того, что ты делишь с ним женщин, или охотишься, или хохочешь по поводу его чудовищного секс аппарата, или слушаешь его военные истории и сколько раз он делал зарубки на своем ружье, что еще вы имеете общего? Эллен не мосла этого понять. Для нее Грэг был таким же, как и он. Она не видела разницы между ним и Артом. Не потому, что Арт стал лысеть и брюхо его вываливалось или потому, что он слишком много пил и где-то внутри был как-то повернут. А потому, что Арт никогда не делал, не чувствовал и не думал ничего, что не смог бы подвергнуть спорам и расчленению. Господи, был бы он девушкой, он не вышел бы замуж за Арта даже ради всех рекламных денег в Штатах.
Для Эллен, честно говоря, — все люди были одинаковые. Они были просто инструментами для получения комплиментов. Когда она готовила пищу, а она была отличным поваром, она делала это не для того, чтобы доставить удовольствие друзьям, мужу или детям. Она делала это только для того, чтобы поддержать миф о том, что она лучшая в городе повариха. То же самое относилось и к постели. Она была страстной большую часть времени или притворялась таковой. Но это было не для того, чтобы сделать счастлвым его, Кена, или из-за того, что она получала от этого наслаждение. Все делалось для того, чтобы заработать репутацию у него и, таким образом, в конце концов, у всех, так как любой мужчина, у которого такая горячая жена, рано или поздно похвастается этим.
Кен выключил душ и вытерся. Для Эллен он был всего лишь одним из рычагов для возвышения ее собственного образа, чтобы помочь ей подняться над другими женщинами.
Тогда он подумал: — «а пошло оно все к черту, брось скулить!» До сих пор он был удачливее многих. Ему удавалось ускользнуть от неудач каждый год. Ускользнуть и при этом поднять чертовский шум, а там — поди разберись.
Он мог исполнять роль заботливого отца и терпеливого мужа и очень умно наживаться на этом, а потом недели три лихо спускаться с тормозов и делать любое, самое недозволенное, о чем другие мужчины могли только мечтать в своих самых диких и мимолетных фантазиях.
Раз в год он мог стать тем, кем на самом деле является каждый мужчина, генетически, инстинктивно, придавленный жуткими цепями общества, вместе с занудливой истерией эмансипированных женщин. Он мог стать диким охотящимся животным, диким сексуальным маньяком, одновременно сложным современным мужчиной, свободно и без стыда проглатывающим всякие болезненные извращения, которые только могут прийти на ум.
Так он строил свою жизнь. И так же Арт и Грэг с того самого дня, когда они впервые встретились в колледже. Между ними были железные цепи. Они могли напиваться вместе до бесчувствия, крутиться вокруг подростков не многим старше их собственных дочерей и охотиться с дикостью, о которой мечтают другие мужчины. Но никогда не осмеливаются.
Он вышел из ванной и сказал:
— Ну ладно, ладно.
И бросая вызов Эллен и всей их проклятой социальной жизни, своему боссу и любому праведному ублюдку, встал, раздвинув ноги, голый и наполовину возбудившийся, как недавно стоял Грэг, заглотнув два глубоких глотка бурбона прямо из горлышка бутылки. Потом он оделся, и все вместе они пошли обедать.
Глава 6
Было десять минут четвертою, когда Нэнси проснулась. Тихое ровное дыхание Мартина рядом с ней поведало ей, что сон его глубокий, спокойный. Они гнали очень быстро с самого полудня, даже не остановившись для ланча. Было поздно и темно, когда они пересекли пролив Мэккинэс. Она не смогла ничего рассмотреть и была жестоко разочарована. Они заехали в мотель Трилэйк, решив не двигаться дальше к Солт Сайт Мари. Мартин пообещал, что они выедут прямо с утра и сразу в Канаду. Обеденная комната была почти пустой, когда они зашли пообедать. После, Нэнси захотелось прогуляться по прохладному ночному воздуху и посмотреть на озеро, потом вернуться в коктейль-бар и послушать черного пианиста, который был хорош. Но Мартин думал только о постели. И она сдалась.
Сейчас ее тело ныло от его настойчивых механических ласк, которые он портил тем, что часто и триумфально требовал поощрения; хорошо ли ей, нравится ли ей это, заметила ли она как долго они делали на этот раз? Это был своего рода мальчишеский эксгибиционизм. У нее же осталось ощущение того, что ее просто использовали. В последний раз это отняло у него вечность и когда он, наконец, кончил, он уснул прямо на ней. Но дело было не в ее разочаровании или помятом теле и не в медленно высыхающей сырости от их общего пота, вовсе не это мешало уснуть. Это был страх оказаться пойманной на обмане. Всю ночь сердце ее колотилось в своего рода жалкой каденции к изнуряющим смешанным видениям.
Ее дети, все ли у них в порядке, или на этот раз получится так, что с одним из них случится что-нибудь достаточно серьезное для того, чтобы Эдди послал телеграмму матери и таким образом обнаружил, что ее там не было? Или он уже все знал? Догадывался он или раскусил ее ложь, прежде чем она даже вышла из дома?
В один момент с улицы донесся легкий шум и сердце ее забилось еще сильнее. Вдруг Эдди послал детективов? Вдруг за ней и Мартином следили? Через секунду они вломятся, засверкают фотовспышками, смеясь и сдергивая простыню.
Лицо Эдди маячило перед ней, с убийственным выражением в глазах и улыбкой на его плотных губах. Как она вообще вышла за него, за этого совершенно чужого человека? Невероятно, но видно когда-то ему удалось внушить ей своего рода любовь к нему, или это только ее одиночество вынудило ее к этому? Даже теперь она смутно помнила одинокие мучительные ночи в меблированных комнатах в Детройте, с сандвичем и кофе в ярко освещенном кафетерии. В летние вечера она смотрела на почти пустынные улицы, все разъезжались кто куда, в зимние вечера — прочитывала журнал за журналом. В семнадцать — она закончила колледж и сразу же пошла работать на Дженерал Моторс. Все менее заторможенные девушки расхватали себе хороших мужей. Наконец, она отчаялась настолько, что почти любой стал казаться подходящим.
И вот Мартин, обычный, едва ли красавец, определенно не слишком преуспевающий, по крайней мере, по сравнению со многими мужчинами его возраста. Любит ли она Мартина? Или он еще одно убежище, каким был Эдди, просто кто-то, кто мог бы помочь ей укрыться снова? Это был вопрос, о котором она не осмеливалась даже подумать, а не то что пытаться ответить.
В три тридцать она высвободилась от Мартина и пошла в ванную, закурив там сигарету. Зеркало отразило ее бледное лицо, спутанные коричневые волосы, уже не казавшиеся такими молодыми, ее удлиненные груди, уже потерявшие часть своей девичьей упругости. Она яростно затушила свою сигарету, раскидав искорки по кафельному полу, подпалив себе ногу, ненавидя себя за то, что сама себе не нравилась. Она вовсе не так уж плоха. Это мужчины, и их вечные притязания, вот что заставляет ее себя ненавидеть. Секс не так уж важен. Самое, важное выйти замуж. Мартин сказал, что ему бы очень хотелось. Тогда почему бы им на этот раз не сбежать? В самом деле, сбежать! Бросить Эдди, бросить Джин и начать разводиться. Пять свободных дней было у них впереди, в которые надо сделать полный и окончательный перелом, в котором в первую очередь планировалось бы — никогда не возвращаться домой.
