яркого солнца, обжигающего мою сетчатку каждый раз, когда мой взгляд пытался что-то разглядеть. — Раз уж ты здесь, принеси бинт. Он в шкафчике у телевизора.
Мне не удавалось уловить смысл в ее словах, все путала жажда. Красная дорожка здесь сплеталась в тугой клубок, пульсируя и поднимаясь к потолку. Я задыхалась, стараясь вдохнуть как можно глубже, но запах не утолял голод, только усиливая его. Он туманил разум, словно крепкое спиртное — мир раскачивался, кружился, контроль покидал мое тело. Я была лишь сторонней наблюдательницей — бесполезной куклой.
— Мил, ты меня слышишь? Я палец порезала, никак не могу остановить кровотечение.
Только сейчас мне удалось распутать сложное плетение красной ленты следа — он шел от мамы. Кровь медленно стекала по ее кисти, крупными каплями падая в раковину, тут же смываемая сильным потоком воды. Это завораживало. Темные бусины, окрашивающие жидкость в светло-розовый, исчезающие бесследно.
— Мила, ты в порядке?
Нет, я не была в порядке. Я хотела ощутить эти капли на своем языке, узнать, каково это, когда они медленно скатываются по гортани, наполняя тебя силой. Я практически могла чувствовать их вкус. Всего один глоток.
— Да что с тобой? — Мама направилась в мою сторону, но мне удалось найти в себе силы, чтобы отшатнуться. Я не желала этого прикосновения.
Зверь внутри разочарованно взревел, вонзая когти в мое сердце, заставляя согнуть пополам от боли. Он знал, как заставить меня подчиняться.
— Милая? — встревоженный голос прозвучал так близко, что я заткнула уши, лишь бы не слышать эти звенящие нотки. Запах крови окружил меня, захватив в тесный кокон. Я чувствовала только его, я видела только его, я хотела только его.
Десны стали болеть, а кончики зубов начали упираться в язык, слегка прикусывая его. Это было невыносимо. Горло сдавило, не позволяя вдохнуть, словно кто-то сжимал мою шею все сильнее, пока я не начну хрипеть. Меня буквально парализовало — тело застыло в одной позе, превращаясь в не очень удачную статую.
Страх атаковал так неожиданно, что я не нашлась, что ему противопоставить. В тот момент мне казалось, что это навсегда, что это конец и дальше уже ничего не будет, что именно так выглядит смерть. Но мир не отпускал. Я слышала, как вокруг суетится мама, как телу медленно возвращается чувствительность.
— Я займусь ею, — холодный голос отца, — займись своим порезом. Вся кухня в крови.
В крови. Это подействовало на меня подобно электрическому разряду — я встрепенулась, наконец приподнимаясь с пола, совершенно не помня как упала. Отец помог мне устоять на ногах, практически силой утаскивая в другую комнату.
— Что с тобой случилось? — Мне совсем не нравился ужас в глазах отца, он смотрел на меня как на безобразного монстра, морщась и кривясь. Ему никогда не удавалось контролировать свои эмоции.
— От вида крови стало плохо, — прохрипела я, потому что горло до сих пор напоминало высушенную солнцем землю пустыни.
— Раньше у тебя такого не было.
— И что с того? — Я хотела просто закрыть эту тему, меня саму пугало произошедшее, и даже больше, чем его. То, что случилось на кухне, не укладывалось в моей голове. Все казалось дурным сном, лишенным всякого смысла.
— Может вызвать врача? — Это было так забавно, когда он пытался играть в заботливого папочку, хотя дальше родительских фраз обычно дело не заходило — все всегда делала мама.
— И что ты ему скажешь?
— Ну, тебе же плохо. — Он было протянул ко мне руку, но тут же отдернул ее, словно что-то уловив в моих глазах.
— Мама уже звонила, они считают, что это нормально. — Другой прочел бы в этой фразе мольбу о помощи, но не отец. Он только кивнул и вышел из комнаты, бросив на прощание на меня взволнованный взгляд.
Я повалилась на кровать, прикрывая глаза ладонью. Хотелось расплакаться, но мне не удавалось выдавить из себя и слезинки, и это лишь добавляло головную боль. Наверное, вернулась температура. Жар. Лихорадка. Я бредила. Как еще можно было объяснить мой внезапный голод? Мне только мерещился тот кровавый след в воздухе. Но я до сих пор чувствовала сладкий аромат, и как пульсируют в предвкушении десна.
В гостиной мама и отец о чем-то спорили, но мне не хотелось даже вникать в эти бессвязные отрывки. Речь шла обо мне. И пусть.
Что-то прохладное коснулось моей кожи, и я вздрогнула от неожиданности.
— Лежи, я измеряю температуру, у тебя, наверное, жар. — Мама заботливо потрогала мой лоб, а потом нахмурилась. — Что-нибудь болит?
Я прислушалась к своим чувствам — ничего. Ровным счетом ничего. Ни холода, ни жара, ни боли, ни усталости, даже голова прояснилась. Но это не походило на исцеление, скорее на медленную смерть.
— Нет, мне лучше. Просто, чувствую себя как-то странно.
Градусник запищал, и мама тут же забрала его у меня, взглянув на крошечный дисплей. Ее брови нахмурились.
— Давай еще раз, ты плохо держала.
— Почему? — засопротивлялась я, еще с детства ненавидя, когда мне что-то толкают подмышку.
— Потому что он показывает тридцать пять градусов.
— Может сломан? — Мама второй раз смотрела на градусник, закусив губу. — Сейчас схожу за другим. Лежи.
Ртутный показал то же самое, и я увидела, как на лицо мамы легла невидимая тень. Сомнение. Она не знала что делать. Впервые в жизни.
— Руки у тебя и, правда, холодные. Ты замерзла?
— Нет. — Я посмотрела на ее забинтованную ладонь и расслабилась — меня больше не тянуло магнитом к порезу, а в воздухе витал лишь раздражающий запах медикаментов. — Как рука?
— Приложила гемостатическую губку, так что все затянулось. Не волнуйся. Ты голодна?
— Нет. — Хотя на языке вертелось противоположное.
— Все равно приготовлю тебе что-нибудь, ты должна питаться. Подождем еще немного, а потом позвоним врачу, если потребуется.
Мысль об очередном курином бульоне была мне противна, но я не стала спорить. Хоть голод как таковой больше не напоминал о себе, мой желудок пустовал с пятничного вечера. Сегодняшняя попытка съесть сэндвич не считалась.
Я крошила кусочек темного хлеба, рассыпая крошки по тарелке с супом. Он давно уже остыл и стал совершенно неаппетитным. Попробовав одну ложку, у меня тут же появилось желание выплюнуть густоватую жижу — вкусовые рецепторы взорвались от невероятно соленого вкуса. Но хуже всего было мерзкое ощущение маслянистого жира, вызвавшего болезненный спазм. Но я заставила себя проглотить, чувствуя как бульон замер в желудке, словно маленький еж с острыми шипами.
Мне нравилось, что город постепенно затихал, а солнце становилось блеклым и безболезненным, теряя свою прежнюю силу. Я наконец отдернула штору, наблюдая как из мира уходят краски. Он постепенно засыпал, оставляя меня в покое.
Я отодвинула тарелку в сторону, стараясь отвлечься от запаха вареной курицы. Что бы со мной не происходило, оно отступило. Возможно на время, а может и навсегда. Я чувствовала прилив сил, как если
