бы антибиотикам удалось сбить жар. Мне стало легче и, впервые за эти дни, страх полностью покинул меня, забирая вместе с собой и все тревоги. От моей болезни существовало лечение. Я выздоравливала.
Мне даже удалось пройтись по комнате, хотя голова все еще кружилась при слишком резких движениях. Компьютер заурчал, загружаясь, но это оказался чересчур громкий шум для моего чувствительного слуха, и я тут же выключила его. Пожалуй, слишком рано.
— Лучше ложись, — мама кивнула на расправленную кровать. — Ты ничего не ела?
— Не голодна.
— Мила, это плохо. Тебе нужно понемногу есть. Может именно поэтому такая низкая температура.
— Мне не нравится суп, — честно ответила я, хотя обычно держала все свои гастрономические предпочтения при себе. — Может быть, позже.
— Ты точно нормально себя чувствуешь? — она тщательно оглядела меня, и видимо осталась довольна — я видела себя в зеркало и знала, что улучшился даже цвет лица.
— Отлично, — мне удалось улыбнуться ей, но не знаю, насколько правдоподобно получилось. — Гораздо лучше.
— Все равно тебе лучше отлежаться, если что-то понадобится, то просто позови. Мы с отцом будем в гостиной. Я скажу Антоше, чтобы не заходил в твою комнату.
Меня трясло так, что кровать ходила ходуном, ударяясь о стену. Я куталась в одеяло, но не могла контролировать происходящее — дело было вовсе не в холоде. Судороги шли изнутри, цепной реакцией пронзая каждую мышцу в теле. Словно где-то рядом находился оголенный провод, снова и снова бьющий разрядами.
Я стиснула зубы, стараясь сдержать рвущиеся наружу крики, но они просачивались, застывая в воздухе низкими всхлипами. Боль коснулась кожи, проникая в мускулы, скользя по венам. Она была повсюду, словно яд, отравляя мое тело.
В комнате вспыхнул свет, но мои веки оставались крепко зажмурены, практически не пропуская ярких бликов. В голове шумело, словно где-то рядом бушевал ливень, и мне не удавалось различить других звуков. Оставалось только ощущение движения, кто-то крутился рядом, касаясь и так ноющей кожи.
Я пыталась отползти в сторону, уворачиваясь от болезненных как пчелиные укусы прикосновений. Они отступили, но ненадолго. Вскоре комната вновь наполнилась какой-то непонятной суетой. Чья-то холодная рука крепко вцепилась в мое запястье, и все мои попытки вырваться стали тщетны. Я завыла, чувствуя, как по щекам катятся крупные горячие слезы. Что-то коснулось локтевого сгиба, а потом рука стала неметь. Оцепенение медленно стало расползаться по моим венам, сковывая тело словно льдом. Дрожь отступила. Мне хотелось оставаться в сознании, но легкая дымка инея коснулось разума, погружая в непонятную дрему полную пугающих видений.
Тело пульсировало, став совершенно чужим. Пылающий жар столкнулся со льдом, заставляя меня корчиться от резких скачков температуры. Кончики моих пальцев замерзали, когда голова пылала, словно объятая пламенем. Я хотела позвать маму, кого-нибудь, но с моих губ не срывалось ни звука, только частое короткое дыхание. Словно оказаться запертым в саркофаге, которым стало твое собственное тело. Не было смысла кричать, молотить кулаками по прочным стенкам — никто не сумел бы услышать и прийти на помощь.
Но я не могла назвать это болью, у нее существовало другое название, которого оставалось неизвестным. Чувства перешли совершенно на другой уровень. Существовало только одно желание — выбраться наружу. Я не помещалась в своем собственном теле — казалось, кожа трещала по швам, когда мышцы сжимались все сильнее, растягивая ее как узкий костюм.
В комнате распахнулось окно, и порыв свежего ветра достиг моей кровати, принося мимолетное освобождение. Мне удалось вдохнуть полной грудью, чувствуя, как в воздухе что-то изменилось. Запах. Знакомый, желанный. Кто-то совсем рядом отдернул тонкую белесую штору, тихо ступив по мягкому ковру. Так близко, но в тоже время далеко. Я не могла приблизиться к нему, прикованная к кровати. Мне не нужно было открывать глаза, чтобы увидеть его, между нами существовала незримая связь, прочная, как стальная нить. Я видела все вокруг, словно существовала еще и вне тела.
Он подошел ближе к широкой кровати, рассматривая мою хрупкую фигуру, лежащую изломленной куклой на белых простынях. По его лицу сложно было что-то понять, никаких эмоций. Но я ощущала его разочарование и странную грусть, которая разрывала сердце. Он больше не был тем опасным парнем из клуба, только его тенью, черной и зловещей.
Его рука коснулась моей разгоряченной щеки, и я выгнулась под этим прикосновением, ощущая, как тело откликается, желая больше. Ему удавалось унять мою боль, он знал, как освободить меня.
Не было страха, только сладкое предвкушение. Еще одно движение прохладной руки, ласково коснувшееся шее, там, где осталась царапина. Я беззвучно застонала, он просто дразнил меня, когда мне хотелось большего — навсегда покинуть это место, навечно остаться в его объятьях.
Мужчина склонил голову набок, решая как поступить. Я молила его о спасении, кричала и требовала, чтобы он унял мою агонию. И знала, что он послушает меня, знала, что не оставит одну.
Присев на край кровати, мужчина поднес свое запястье к губам, а потом медленно опустил его ближе к моему лицу. В нос ударил резкий металлический запах крови. Горло болезненно сжалось, а рот наполнился слюной. Голод. Он не просто вернулся, а утроился, сделав меня рабой одного единственного желания — насытиться.
Первая теплая капля коснулась моих губ, медленно скользнув на язык. Тело забилось как под высоким напряжением. Я приоткрыла рот, жадно ловя терпкую жидкость. Ее вкус сводил меня с ума, лишая рассудка, оставляя только примитивные инстинкты. Кровь несла с собой успокоение, и мне оставалось только догадываться, почему он не дал мне ее раньше. Почему я сама не взяла? Не осталось ничего — ни чувств, ни эмоций, ни страха, ни сожалений, ни прошлой памяти, только невыносимая потребность сделать еще один глоток.
Но он отнял свое запястье, не обращая внимания на мою слезную мольбу. Я должна была пройти через все сама, а ему не хотелось наблюдать за моими мучениями. Мужчина показал мне путь, дав силы следовать по нему. Его губы осторожно коснулись моего лба, прощаясь.
Снова шевельнулась занавеска, и я закричала, боясь потерять его, боясь остаться одной, но тишину не нарушило ни звука. Мои слезы неторопливо скатывались по щекам, оставляя тонкие горячие дорожки. Комната опустела, став совершенно чужой. О его визите напоминал лишь шелест ткани, бьющейся в открытом нараспашку окне.
Меня накрывало волной невыносимой тоски, такой потери, с которой невозможно было справиться или смириться. Она принесла с собой отчаяние, придавшее мне сил. Я распахнула глаза, наблюдая как лунный свет медленно кружится по комнате, рассыпаясь в воздухе мелкими серебристыми песчинками. Что держало меня здесь? Вещи, когда-то близкие сердцу и пропитанные воспоминаниями о прошлом, выглядели уныло и потерянно. Люди, спокойно спящие по своим комнатам, даже не подозревали, что происходит всего в нескольких шагах от них. Смешно, они никогда и не видели дальше своего носа.
Мне словно удалось подняться над всей этой суетой, увидеть свою жизнь со стороны — чем она отличалась от миллиардов подобных? Результат все равно оставался один — смерть. Но вот теперь она стояла рядом со мною, ее холодное дыхание щекотало кожу, цепкая костлявая хватка подбиралась к сердцу. Это помогало мне мыслить ясно — моя жизнь ничего не значила. Жалкие попытки идти вперед на самом деле шагами в пустоту. Теперь и он покидал меня.
Я приподнялась на кровати, рассматривая прямоугольный проем окна — черное полотно, усыпленное мелкой россыпью звезд. Лунный свет походил на серебряную дорогу, повисшую в воздухе, и мне хотелось следовать по ней. Стены давили, напоминая крошечную коробку, в которой меня заперли как маленького чертика. Я не заметила, как преодолела это расстояние — секунда, и мои ступни уже ощущают прохладный подоконник, а теплый ветер самозабвенное играет в волосах. Город лежал у моих ног, побежденный,
