две полицейские машины, одна из которых принадлежала полиции штата. Еще две машины были мне незнакомы, но шестую — фургон — не узнать было нельзя: она принадлежала местной компании ритуальных услуг Бэча Тернера, ее вместительный черный кузов предназначался для перевозки трупов.
Я не была в усадьбе с прошлого года, и меня глубоко поразил вид дома, так одряхлевшего за такой малый срок. Он был полуразрушен, казалось, в нем поселились призраки. Сохранились частично три этажа, мансарда и двухэтажное крыло, где раньше жила прислуга. Кирпичные стены покрылись мхом, остроконечная крыша прогнулась; ставни болтались на одной навеске, краска облетела с них, сад зарос, дорожки из гравия едва угадывались среди сорной травы, палой листвы, сухих ветвей и сучьев, падающих с деревьев, уже много лет не знающих пилы и ножа садовника. Они разрослись так буйно по обе стороны дома, что почти совершенно закрыли солнце. За домом виднелся старый сарай, где обитал досточтимый лимузин. Маленькие окошки были затянуты паутиной, вокруг стеной стояла крапива. Вид у сарая был заброшенный, как и у дома.
Сердце у меня колотилось со страшной силой: любой намек на несчастье, насилие всегда выбивает меня из колеи. Гленн вышел из своей машины. Не заметив меня, он сразу прошел вокруг дома к задней лужайке. В конце ее, у открытого садового аквариума, толпились люди; в воротах, проделанных в старой кирпичной стене, отделявшей территорию Грейс от владений Оуэна Фулера, я увидела его самого: черная шляпа, как всегда, низко надвинута на лоб, из-под нее недобро сверкают темные глаза.
Я вылезла из кабины и последовала за Ротенбергом. На середине пути нам преградил дорогу не кто иной, как Отис Крэмм, собственной персоной. Засунув свой неизменный журнал в боковой карман, он тщился принять значительный вид, соответствующий важности момента, не подозревая, что эти потуги придают ему еще более неуверенный и простоватый вид, чем обычно.
Ротенберга он пропустил, а меня задержал. Но коль скоро я была уже там, ничто не могло помешать мне увидеть все остальное. Мой пол, возраст, общественное положение — все было пущено в ход. Я выпрямилась во весь рост и немедленно процедила:
— Знайте свое место, сержант, вы забываетесь!
Привыкший с детских лет воспринимать меня как некий авторитет, он побагровел и отступил в сторону, растерянно бормоча:
— Но миссис Барлоу!… Мне не велено пускать сюда никого…
После этого он все время ходил за мной по пятам с видом испуганного мальчишки. Мне сделалось даже жаль его в какой-то момент, но тут я вспомнила, сколько он причинил мне неприятностей на дорогах, и мстительно улыбнулась.
Водоем имел овальную форму и размерами не превышал среднюю гостиную. Глубина его была небольшой, вероятно, от четырех до пяти футов. Когда-то в нем плавали золотые рыбки, любезно подаренные матери Грейс неким важным китайским сановником. С годами их потомки частью вымерли, частью выродились, сделавшись из золотых серебряными и сохранив лишь слабый намек на первоначальную окраску. Соответственно изменился и внешний вид этого своеобразного открытого аквариума: когда-то вокруг него были посажены экзотические кустарники, в воде росли водяные лилии, редкие растения и цветы. Менее экзотичные, зато более агрессивные кустики черники, ирги канадской, азалии болотной, малоэстетичные пучки вереска теперь совершенно вытеснили экзотику, заморские растения уступили место мощным сорнякам. Вода раньше была светлая и прозрачная, дно — чистое, песчаное. Детишки, включая и моих малышей, пускали там свои кораблики и, усевшись на берегу, болтали ногами в воде. Теперь она была пугающе темной, а сверху — покрыта скользкой зеленой тиной.
Ко времени, о котором я веду рассказ, золотых рыбок уже не осталось и дети перестали приходить к водоему — только, не потому, что Грейс превратилась в отшельницу, которая в любую минуту могла появиться, подобно привидению, из темных глубин дома и, потрясая тростью, прогнать незваных пришельцев. Была и более важная причина для страха: пять-шесть лет тому назад кто-то, желая, видимо, подшутить над Грейс или позлить ее, привез с материка пару крупных каймановых черепах, обитающих в лугах Джерси. Их безобразные, как у попугаев, клювы в короткое время прикончили бедных рыбок, а после того как они поранили ногу какому-то малышу, их попытались отловить. Они, однако, каждый раз ухитрялись избежать сетей. В конце концов на них махнули рукой, а детям запретили подходить к водоему.
Именно из-за этих черепах теперешний инцидент оказался столь зловещим. Когда я пересекла лужайку, группа мужчин на берегу расступилась, и я увидела лежащее на траве тело седовласой женщины, одетой в цветастое платье, еще влажное на вид. Она была без сомнения мертва: ее голые руки и ноги имели страшный, иссиня-бледный цвет.
«Бедная Грейс! — подумала я. — Она, вероятно, поскользнулась и упала в воду».
Я старалась не думать о том, как она делала слабые попытки выбраться и только глубже погружалась — из-за того, что ее ноги увязали в иле, а может, будучи старой и немощной, она просто стояла по шею в холодной мутной воде и кричала, напрасно взывая о помощи, пока не испустила дух.
Кто-то что-то обмерял, кто-то фотографировал. Над телом склонился доктор Ротенберг. Я вытянула шею, но какое-то время не могла ничего увидеть.
— Пожалуй, следует задержать Артура… — это сказал Крэмм, стоявший позади меня.
Я слегка повернула к нему голову.
— А разве он здесь? — Обычно Артур Хестон не приезжал раньше июля.
— Уже два дня, как приехал. Остановился, как всегда, в «Шарлотте».
Предоставив Отису в полной мере насладиться сознанием своего превосходства над неосведомленными людьми, я подошла ближе. Никто не обратил на меня внимания. Когда один из полицейских и представитель похоронной фирмы, которым оказался на этот раз сам Лен Тернер, крупный, пышущий румянцем мужчина, похожий чем-то на продавца автомобилей, взяли труп за руки и за ноги, чтобы засунуть в мешок, я наконец увидела ее лицо.
Я готовилась увидеть смерть, но это было нечто большее. Мои внутренности перевернулись, что-то подкатило к горлу. В ушах звенело, глаза застилал серый туман.
Едва устояв на ногах, я медленно отвела глаза от обглоданного, безглазого, безъязыкого, безгубого лица, если это вообще можно было назвать лицом. Каймановые черепахи знали свое дело.
В эту минуту меня заметил Гленн Ротенберг. Наверное, в моем лице не было ни кровинки, потому что он торопливо подошел ко мне.
— Вам здесь не место, Маргарет! С вами все в порядке? — Он мягко взял меня за руку, чтобы не дать упасть в случае чего, потом отвел меня в сторону, под тень двух гигантских кленов, возвышающихся в центре лужайки.
— Это ужасно, Гленн! Как она попала сюда?
Глаза доктора потемнели.
— Вы имеете в виду водоем? Сначала ей сломали шейные позвонки и только потом столкнули в воду. Если не ошибаюсь, в тот момент она была еще жива, и ее держали под водой, пока она не захлебнулась.
Я лишилась дара речи. Можно было догадаться, что произошло нечто ужасное. Об этом с очевидностью говорило количество полицейских и слова Гленна о следственной экспертизе. Но одно дело подозрения — и совершенно другое зримый факт убийства. Я пыталась и не могла осмыслить это хорошо обдуманное преступление, это зверское убийство человека, которого я хорошо знала. Когда вы читаете о таких вещах, вам кажется, что с вами этого быть не может. Это случается всегда только с другими.
Когда я обрела наконец голос, он прозвучал будто чей-то чужой.
— Это — не Грейс Чедвик, — сказала я.
— Что?! — Ротенберг резко повернулся к человеку в штатском, который сразу направился к нам вместе с полицейским в форме. Этот последний был похож на лягушку и имел на редкость отталкивающую внешность.
— Лейтенант Фишер из уголовного отдела штатовской полиции в Нью-Бедфорде, — представил его Гленн. Не дав ему докончить, лейтенант выпустил в меня целую обойму вопросов:
— Не Чедвик? Тогда кто же? Вы знаете кто?!
Я это знала. Я видела массивный золотой браслет и кольца: одно обручальное, какие дарят невесте на помолвку, другое — венчальное. В первом был вставлен бриллиант в четыре карата, а по бокам — два больших рубина; второе— широкое, усыпанное бриллиантами. Я видела руки гораздо более молодые, чем
