Из города Отсюда возили рыбу (ведь в море её было множество), а из города Досюда возили шкуры и шерсть, так как в горах жили овцы.
В один прекрасный день, а именно 13 марта, в окрестностях Упсалы (раньше это название писалось через три «п», но потом два из них потерялись на исключительно сильном сквозняке)… Так вот, 13 марта на дилижанс, следующий по дороге Отсюда — Досюда, напали разбойники.
Они обобрали всех до нитки, не пощадив и Человека-Который-Любил-Путешествовать. У него отняли 13 бриллиантов, 6 корзин, набитых булками с сыром, 25 изумрудов и любимое пирожное с дыркой. Наверно, и у Повара охотно ваяли бы 13 бриллиантов, б корзин и так далее, но у Повара не было ничего, кроме насморка.
Когда всё было отнято, разбойники исчезли в горных цепях Досюда, а Человек-Который-Любил- Путешествовать докурил трубку, сказал: «До свиданья, мой бедный Повар», — вылез из дилижанса и пошёл в Долину Сквозняков, туда, где была расположена Упсала. Он шёл пешком, так как денег у него теперь не было, и он больше не мог ездить в дилижансе.
Итак, он шёл по Долине Сквозняков, а когда увидел первые дома Упсалы, остановился, разжёг костёр и поставил шалаш.
Через восемь недель на месте шалаша он выстроил домик, а через шестнадцать — сложил в домике Огромную Белую Горячую Печь.
Потом из торбы, которую дал ему в дорогу Повар, страдавший насморком, он достал пригоршню муки, замесил её со всякой всячиной по способу, который был известен только ему одному, и стал печь хлеб.
Чудесный запах свежего хлеба быстро разнёсся по Долине Сквозняков, долетел до самой Упсалы, и люди стали приходить к домику-шалашу и покупать хлеб (так называемые шведские хлебцы). Хлеб этот не надо было нарезать, так как он уже был поделён на ломтики. И каждый ломтик был тонким и хрустящим. Люди похваливали, похрустывая, похрустывали, похваливая, и говорили так:
— Ни у кого не купишь такого хлеба, как у Пекаря из Долины Сквозняков!
Так Человек-Который-Любил-Путешествовать стал Пекарем.
Пекарь быстро позабыл свою молодость, женился и обзавёлся сыновьями, внуками и правнуками. И все они тоже стали пекарями.
Совсем недавно (кажется, на пасху) последний праправнук Пекаря, Пекарь-Самый-Младший, вышел на балкон и сказал своей жене и своей дочке Агате:
— Какая чудесная погода! Я чувствую, что мне просто необходимо съездить в Венесуэлу в гости к моему двоюродному дяде.
И вышел из дому, и поехал в Венесуэлу, потому что страсть к путешествиям досталась ему, как видно, по наследству от прапрадедушки.
Утром на велосипеде марки «Балтика» (польского производства) из Упсалы в пекарню приехал Привожу-Хлеб.
Человек этот каждый понедельник ровно в половине девятого отвозил хлеб из Долины Сквозняков в магазин Под Тремя Кронами (не развесистыми, а шведскими).
— Папы нету, — сказала Агата, — Он поехал к своему дяде в Венесуэлу, Между прочим, к двоюродному.
— Надолго? — спросил Привожу-Хлеб, слезая с велосипеда.
— Ненадолго, — ответила Агата.
— Как он мог! — воскликнул возмущённый владелец велосипеда «Балтика». — В наше время, если уславливаешься на полдевятого, полагается прийти без пяти минут полдевятого! В наше время даже поезда, длинные, как дождевые черви, приходят минута в минуту и точно, по расписанию, садятся самолёты, порхающие, как ночные бабочки!
Маленькая Агата вежливо молчала, А самолюбивый велосипедист прокричал ей прямо в ухо:
— В наше время смело можно назвать сумасшедшим того, кто в будний день отправляется в Венесуэлу навестить своего двоюродного дядю!
— Хотите, — сказала Агата, — посмотрим, не оставил ли папа чего-нибудь в печке?
— Хочу, — ответил Привожу-Хлеб.
Они вошли в дом и отворили дверку Огромной Белой Горячей Печи, однако не нашли там ничего, кроме горстки осыпавшейся глины.
— Нету хлеба, — сказала Агата. — В лучшем случае, если хотите, можно что-нибудь вылепить из этой глины.
— Что же именно? — спросил Привожу-Хлеб и почувствовал, что ему начинает становиться Всё Равно. А он очень не любил, когда ему становилось Всё Равно, потому что в этот момент ему всегда хотелось выпить стаканчик чего-нибудь покрепче, назло своей жене Аните, проживающей по улице Персидской, семь.
— Посмотрим, что у меня получится, — сказала Агата.
— Посмотрим, — сказал Привожу-Хлеб.
Агата взяла комочек глины и начала его мять, и катать, и похлопывать, и поглядывать, что получается. Первые сорок минут ничего не получалось, а на сорок первой минуте стало ясно, что получается птица. На сорок второй — появился клюв, а на сорок четвёртой — хвост.
Сомнений не было: родился птенец.
— Если вы не возражаете, — сказала Агата, — мы назовём его Евгением. Можно, если хотите, покрасить его в голубой цвет.
— Можно, — охотно согласился Привожу-Хлеб, которому уже целых сорок четыре минуты было Всё Равно.
И Евгения выкрасили в голубой цвет.
Клюв, правда, сделали жёлтым, глаза — чёрными, а по бокам провели несколько неровных зелёных полосок, похожих на перья. Евгений, если на него поглядеть спереди, был несколько толстоват и похож на шарик, но, если поглядеть сбоку, он казался улыбающимся и весёлым.
— Здравствуй, — сказал он Агате на птичьем языке и осторожно спрыгнул с Огромной Белой Горячей Печи.
Глава четвёртая. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ЖИЗНИ
— Если хотите, я вам подарю моего Евгения, — сказала Агата Привожу-Хлебу.
— Хочу, — ответил Привожу-Хлеб и соврал, потому что в этот момент он хотел только одного: чтобы его не отругала жена Анита, проживающая по улице Персидской, семь. Кроме того, он боялся, что Анита к тому же и обзовёт его как-нибудь. — Боюсь, — сказал Привожу-Хлеб, садясь на велосипед, — ох, боюсь, что Анита меня отругает, когда увидит эту пичугу. Скажет, что я не умею зарабатывать деньги. «Вместо хлеба, — скажет она, — ты привёз глиняную птицу. На что мы купим теперь машину для мытья посуды, о которой я мечтаю со дня нашей свадьбы? А?»
— Так ведь Евгений не простая птица! — возразила Агата. — У него же есть сердце! — добавила она и подарила Евгению вполне пригодный сердечник от довоенного утюга. — Вот! Это будет его личное сердце. Если хочешь, Евгений, бери его насовсем.
— Хочу, — ответил Евгений, не очень-то представляя, о чём идёт речь.
— Пригодится, — сказал Привожу-Хлеб и внимательно осмотрел сердечник, который Агата по- старинному назвала сердцем.
У Аниты, жены Привожу-Хлеба, утюг был электрический, и оба давно забыли, как выглядит сердечник.
