— На полках есть сковородки, тарелки, всякая всячина, которую не смогли забрать с собой… жена, правда, надеялась, что скоро вернемся, когда тут все уляжется. — Андрей вздохнул. — Я ее веры, признаться, ни разу не разделял.
— Правильно делал. — Шелихов потрогал плотные бархатные шторы. — Свет, если что, предпочтителен свечной и при закрытых занавесках. В городе светлое окно издалека видать, сами понимаете…
— Не думаю. — Лазарев уверенно щелкнул выключателем. Люстра, на удивление, загорелась, но очень слабым, едва ли в четверть накала, ровным светом. — В неповрежденных сетях по неясным пока причинам индуцируются слабые токи… и во многих квартирах, по данным ночных, съемок слабо светятся окна. Особенно в Очагах, где высока аномальная активность. Так что вряд ли это будет демаскировкой — мародеры, как мне кажется, должны избегать светящихся квартир.
— Не кажется мне, что здесь будут именно мародеры, — добавил Ткаченко. — Окрестности ВВЦ пользуются среди них очень дурной славой… единственно, не исключены встречи со сталкерами — по слухам, этот район может быть богат на разные аномальные штуковины. Народец этот, уж извини, Семен, тоже мутноват и непредсказуем, но по крайней мере это не бандюги, а в большинстве своем безобидные и тихие мэны, если их, конечно, не цеплять.
— Насчет их тишины и безобидности я бы лично поспорил, — хмыкнул Шелихов. — Таких нам ватрушек выписали однажды, что вся моя бригада за полчаса легла и больше не поднималась, сам дохляком до глубокой ночи прикидывался. Повезло, что поверили и поберегли проверочный патрон.
— Как это — поверили? — удивился Ткаченко.
— Санек Сипатый пулю ртом поймал. — Семен ткнул большим пальцем в подбородок. — Да не простую, а с двустволки почти в упор. Совсем не мучился, болезный, и бугра своего спас — у меня на морде было столько мозгов и кровищи, что даже глаза открыть трудно. Труп, как ни крути, зачем его проверять, видно же.
— Везунчик ты, Серый.
— Ну, это как посмотреть, насколько мне свезло, мужики. — И Семен, пока еще слушались руки и привычная одурь болезненного страха не затуманила мозг, вколол себе дозу «седатина-8». — Наука, ваша очередь о себе рассказать, благо, тихо вокруг, мирно и самое время после ходки расслабиться.
— И то верно, Игорь Андреевич. — Ткаченко достал из рюкзака две полуторалитровые бутылки с водой, набранной в одном из родничков на берегу Яузы, и начал собирать походный дистиллятор. — Я тут пока с водой разберусь, чтоб поесть-попить, заодно и послушаю. Нате вот… только много не давите. По чуть хватает.
Семен поймал тюбик «мази для чистки рук» и нанес пахучий крем на кожу. Лазарев, похоже, тоже был знаком со «сталкерским рукомойником» — размазал пасту и помахал ладонями, давая средству засохнуть в тонкие эластичные «перчатки».
— Что мне в этой штуке не нравится, так то, как она волосы дерет. Приятного мало. — Ученый снял с ладоней грязную пленку. — Но, увы, в таких местах, как это, с водой бывают неприятные перебои. В общем… друзья мои, я бы очень попросил вас не распространяться по поводу того, о чем я вам сегодня расскажу. Это бесполезно, так как вам не поверит подавляющее большинство тех людей, кто не имеет отношения к исследованиям ЦАЯ, а те, кто поверит, способны поверить во что угодно, начиная от снежных людей и заканчивая тарелками с Сириуса. Этих, как вы понимаете, всерьез воспринимать не стоит… м-да… но если мое начальство узнает по таким вот слухам, что Игорь Андреевич Лазарев поработал находкой для шпиона, меня не просто вышибут из института, но и, возможно, изолируют на некоторое время. Но я не думаю, что коллегам по экспедиции стоит врать или утаивать важные детали — я в любом случае рассказал бы вам и цели, и задачи экспедиции.
Лазарев помолчал, и некоторое время в квартире был слышен только стук капель во флягах работающего фильтра-дистиллятора.
— Я после школы поступил в МИФИ на факультет экспериментальной и теоретической физики. К сожалению или к счастью, долго проучиться там у меня не получилось. Задолго до окончания первого семестра прямо на лекции всех студентов-первокурсников пригласили посетить специальный семинар. Посещение не было обязательным, но декан прозрачно намекнул, что за активное участие в важном научном эксперименте многим студентам могут засчитать сдачу курсовых работ за следующий год и даже поставить автоматы по некоторым дисциплинам. Нужно ли говорить, что желающих было очень много, в том числе и я… эксперименты были, на мой взгляд, странными и не особенно научными — сняли электромагнитную активность мозга в то время, пока давали держать в руках странного вида штуковины. Просили угадывать фигуры в закрытых конвертах, что-то высчитывали, записывали… в среднем, на каждого студента уходило примерно десять минут, после чего приглашали следующего. Я тогда подумал, что это вроде своеобразного медосмотра, тем более, ни сути, ни целей эксперимента я так и не понял, забыв о нем через неделю. Потом, перед сессией, меня вызвали в деканат и предложили перевестись в другой институт, какой-то ЦАЯ, на что я ответил решительным отказом… декан куда-то позвонил, молча выслушал то, что ему сказали, вздохнул и поставил меня перед фактом отчисления еще до сессии.
— Ни фига себе… — охнул Ткаченко. — Закон, блин, и порядок…
— Увы, но Центру уже тогда были предоставлены особые полномочия по факту появления первой Зоны. И мнения отдельных первокурсников не значили ровным счетом ничего — это фактически был призыв куда хлеще армейского. Сразу же за отчислением за непосещение пары малозначительных лекций, — Лазарев усмехнулся, — меня удостоили чести быть тут же зачисленным в особый институт при Центре. Родителям же, напротив, прислали письмо, что, дескать, ваш отпрыск настолько гениален, что его переводят в специальный исследовательский центр при, хех, самом президенте. На мое желание заниматься именно физикой никто просто не обратил внимания.
Лазарев достал фляжку, вспомнил, что она не так давно опустела, и с укором взглянул на Шелихова.
— Так вот… желание мое сбылось в полной мере. Пять лет суровой физики мне все-таки были обеспечены, так что зря я возмущался. После выпуска сразу же зачисление на биологический факультет, где я учился параллельно с работой по специальности — у меня уже начались выезды в институт при объекте…
— Институт, я так думаю, тот самый? — предположил Ткаченко.
— Да, да, вы не ошиблись… — кивнул Лазарев.
— Но почему именно ты? — спросил Шелихов.
— Предпосылки к развитию определенных способностей и хорошая обучаемость. — ответил Лазарев. — ЦАЯ небезосновательно полагал, что специалисты такого плана будут необходимы сначала ему, а потом, в случае глобальной катастрофы, и остаткам человечества. Особый проект «Пастырь», в рамках которого руководство нашего института с одобрения правительства готовило особых… людей. К сожалению, мои способности хоть и развились, но, увы, в крайне недостаточной для участия в проекте степени. Не помогла даже, если можно так выразиться, стимуляция анобами и непосредственно воздействием Зоны во время полевых выходов. Поэтому я до сих пор в отличие от, допустим, Ярошевича и Кузнецова, с которыми проходил практику в ЦАЯ, не подхожу для работ уровня «Пастырь». Поэтому я вызвался работать полевым специалистом. Есть небольшая вероятность того, что должный уровень будет достигнут, но, честно признаться, я никогда особенно и не стремился к развитию своих экстрасенсорных способностей. Как бы это банально ни звучало, меня намного больше привлекает научная ценность Зоны, теперь уже и Московской, нежели эти странные и непонятные мне самому эффекты интровидения и ретровидения. Признаться, я был бы рад, если б они исчезли и не мешали мне работать как нормальному ученому.
— Нормальному? — Ткаченко приподнял бровь.
— Именно. — Лазарев энергично кивнул. — Меня очень раздражает тот факт, что я не в состоянии объяснить с научной точки зрения свое дополнительное… зрение, уж извините за тавтологию. Это… очень неприятно, когда что-то не просто не поддается изучению, как, например, те же аномальные образования, а принципиально непознаваемо научным способом. Поэтому я отказался от дальнейшего развития в этом направлении, а руководство Центра не особенно настаивало — я был совершенно никчемным экстрасенсом, но, смею предполагать, неплохим ученым, и в этом качестве принес бы намного больше пользы. Потому я и вызвался добровольцем.
