Крик домашней птицы (сборник)

изготавливать оружие, а женщин… (В волнении.) Женщин — лицо красить! (Успокоившись.) Обратил внимание? — у гостей наших уже и бородки козлиные выросли!

НИКИТА (смеется). Ме-е…

ПОРФИРИЙ. Как поступим, Никитка, дружок? Козлов отпущения по правилам положено того, со скалы… А у нас-то местность равнинная…

НИКИТА. А мы их с лестницы!

ПОРФИРИЙ. И то. С лестницы.

Светает.

Антипов! Архипов! Андронников! Подымайтесь-ка, господа!

Те, заспанные, встают, выстраиваются перед Порфирием.

НИКИТА. С вещами на выход!

ПОРФИРИЙ. Проводи гостей! Господа, идите к черту!!! (Швыряет им паспорта.)

Слышно, как Андронников, Антипов и Архипов скатываются с лестницы под веселые крики Никиты.

НИКИТА. Первый пошел! Второй пошел! Третий пошел! Пошли к черту! Козлы!

Сцена седьмая Искупление

Гриша просыпается, выходит из клетки. Его ждет Порфирий.

ГРИША. Где все?

ПОРФИРИЙ. Ушли. Все ушли.

ГРИША. Куда, Порфирий?

ПОРФИРИЙ. Если я скажу — в пустыню, к демону, вы ведь мне не поверите, Григорий Глебович?

ГРИША. Не поверю, потому что демонов (потягивается, он еще до конца не проснулся) не существует.

ПОРФИРИЙ. Хорошо. Ушли. Просто — ушли. (Улыбается.)

ГРИША (теперь проснувшись). Выяснили? Я, да? Я застрелил Сеню?

ПОРФИРИЙ. Нет, Григорий Глебович, кто застрелил Евсея Арнольдовича, никому не известно. Вернее, кому-то известно. Не нам. Известно тому, кому все известно.

ГРИША. Я, если честно, к подобным вещам…

ПОРФИРИЙ. Понимаю, Григорий Глебович, понимаю ваш нравственный выбор. Хоть и не могу сказать — одобряю. Однако согласитесь и вы со мною, что вообще-то, кто застрелил Амстердама, известно.

ГРИША. Да… Пожалуй, что так.

ПОРФИРИЙ. Мы дерзновенно рассчитывали приобщиться этому знанию.

ГРИША. Не вышло.

ПОРФИРИЙ. Увы. Не в человеческих силах постичь, кто выстрелил товарищу вашему в ухо. Что делать…

ГРИША. Они далеко ушли?

ПОРФИРИЙ. Далеко… Они далеко ушли.

ГРИША. Ну, что… И я, вероятно, пойду?

ПОРФИРИЙ. «Забиться в ил и видеть сны…» Куда вы пойдете, Григорий Глебович?

ГРИША (в некотором раздражении). Куда, куда? Куда глаза глядят. Восемнадцать рублей с меня.

ПОРФИРИЙ. А куда глядят ваши глаза? Про восемнадцать рублей позвольте просить вас не вспоминать. Припомните лучше, Григорий Глебович, как в начале нашего с вами знакомства вы утверждали, что жить не сумеете, когда не найдут виноватого.

ГРИША. Может, и не сумею… (Молчит.) К чему это все, Порфирий?

ПОРФИРИЙ. А вы не догадываетесь, к чему? С вашей душой и талантом…

ГРИША. С умом и талантом.

ПОРФИРИЙ. Нет, Григорий Глебович, именно что — с душой…

ГРИША. Значит, вы мне уготовили роль козла отпущения?

ПОРФИРИЙ. Бог с вами, напротив! Одноклассники ваши — вот кто козлы! Вы бы видели, как поскакали! Вам же, Григорий Глебович, уготована иная, славнейшая роль! Ну, догадались?

ГРИША (помолчав). Вы большой фантазер, Порфирий… Хотя… нельзя отрицать, что-то в ваших фантазиях есть… Вы хотите, чтоб я признался, взял на себя грехи всей компании — Губошлепа, Лифчика, Князя… и свой?

ПОРФИРИЙ. И Евсея Арнольдовича, и Екатерины Андреевны. (Вздыхает.) И Никитушкины грешки. Да и мой… Мой грех. Я ведь не распознал виновника…

ГРИША. И дяди Кости.

ПОРФИРИЙ (смеется). Ох, правда, едва не забыл дядю Костю.

Пауза.

ГРИША. Принесение животных в жертву всегда мне казалось жестоким обычаем.

ПОРФИРИЙ. А резать животных, чтобы потом поесть?

ГРИША (пожимает плечами). Печальная необходимость. Впрочем, вы не едите убитых животных.

ПОРФИРИЙ. Не ем.

ГРИША. В школу возьмут с судимостью?

ПОРФИРИЙ. Вот, нашли отчего беспокоиться! Да у нас полпоселка сидело! Дети вас только уважать будут, особенно мальчики.

ГРИША. Так ведь и расстрелять могут! За убийство-то!

ПОРФИРИЙ. Ах, и отстали же вы от жизни, друг мой! Не могут, теперь не могут! Получите вы семь лет. Выйдете менее чем через пять. Не скрою, Григорий Глебович, жизнь в исправительно-трудовых учреждениях — не сахар. Там, увы, можно и алкогольную продукцию раздобыть, тот же одеколон… Пили когда-нибудь одеколон?

ГРИША (грустно). Пил ли? Я люблю одеколон.

ПОРФИРИЙ. И алкоголь, и, не стану от вас таить, кое-что, как бы это выразиться… посовременнее. Но вы не станете этого делать, Григорий Глебович, ручаюсь вам. Вы совершенно бросите пить, займетесь трудом, нетяжелым, увлечетесь даже, откроете множество способов сделать его интереснее, а в свободное время… Григорий Глебович, вы умеете играть на флейте?

ГРИША. Да, на этой… на поперечной, я одно время играл на блок-флейте…

ПОРФИРИЙ. Помяните мое слово: в симфоническом оркестре музицировать будете.

ГРИША. Кому нужны в колонии симфонические оркестры?

ПОРФИРИЙ. А кому вообще нужны симфонические оркестры, Григорий Глебович?

ГРИША. Мне будет трудно там спать, я храплю.

ПОРФИРИЙ. Избыточный вес. Уверяю вас, сгоните.

ГРИША (помолчав). Что будет, если я откажусь?

ПОРФИРИЙ. Ничего не будет. Отправитесь вслед за, извините, товарищами-козлами, невозможно вам тут оставаться, Григорий Глебович, пить станете, печень сделается у вас вот такой! Чертей гонять приметесь, да и покойный Евсей, уж поверьте, вас не оставит, каждую ночь являться к вам будет, а там и ручки на себя… И найдут вас однажды с перерезанными венами, или горлом, или таблеточек примете успокоительных, или еще глупость какую над собой совершить догадаетесь…

ГРИША. И записочку.

ПОРФИРИЙ. Да. И записочку.