- Я не считаю удобным обсуждать этот вопрос.
- Почему?
- Об этих изменениях ничего не говорится в программе.
- Скажите, Ульянов, а можно считать с ваших слов установленным, что накануне совершения террористического акта над высочайшей особой в революционной среде уже существовала теоретическая платформа для объединения всех антиправительственных сил?
- Можно.
- И инициатива создания этой общей платформы принадлежала вашей группе?
- Мы стремились к этому.
- Вы стремились объединить революционные партии?
- Мы стремились составить опыт общепартийной программы, которая смогла бы объединить революционные партии.
- А разве прежняя программа «Народной воли» не соответствовала этой задаче?
- Нет.
- Почему?
- Я уже объяснял: по недостатку научных обоснований и неопределенности некоторых своих пунктов.
- Ульянов, только откровенно... Вы рассчитывали, что террористический акт вызовет оживление в революционной среде?
- Безусловно.
- И прямым следствием этого оживления будет объединение всех революционных партий?
- Естественно.
- Но ведь другие партии не разделяли ваших идей о необходимости террора... Или разделяли?
- Мы возвращаемся на старое место, господин прокурор.
- Но вы же ничего не сказали об отношении других партий к террору.
- Я ничего не скажу об этом и сейчас.
- Значит, ваше намерение объединить революционные кружки было заранее обречено на неудачу?
- В опыт общепартийной программы было включено только наше политическое кредо. Террористическая часть была выделена в специальную программу.
- Вы способны запутать кого угодно, Ульянов...
- Наоборот, я стараюсь давать предельно ясные и четкие ответы.
- Ладно, от вас, видно, и в самом деле ничего не добьешься. Государь прав.
- Государь следит за ходом дознания?
- Протоколы всех допросов доставляются Его Величеству каждый день.
- И моего?
- Да, и вашего. Вас огорчило это?
- Наоборот, я польщен.
- Господин прокурор, разрешите мне задать несколько вопросов Александру Ильичу.
- Прошу, ротмистр.
- Александр Ильич, я хотел бы поговорить с вами очень и очень откровенно. Вы не возражаете?
- Нет.
- Дознание подходит к концу - очевидно, это наша последняя встреча с вами. Мы и так слишком затянули ваши допросы. Но мы все время преследовали, если вы заметили, одну и ту же цель.
- Я заметил это.
- Я попытаюсь сформулировать ее в таких выражениях, которые не оставили бы никаких кривотолков.
- Попробуйте.
- Видите ли, Александр Ильич, сравнивая вашу историю с предыдущим делом о цареубийстве (с делом Желябова, например), нельзя не обратить внимания на некоторые странности. Прежняя «Народная воля» была действительно партией - с десятками членов, с оружием, типографиями, огромными средствами... Ваша группа выглядит, мягко говоря, менее значительной. Всего полтора десятка активных членов, три бомбы, один револьвер, случайное гектографирование. Но тем не менее называете вы себя фракцией целой партии. Здесь можно предположить два варианта: или вы переоцениваете, завышаете роль своей группы, совершенно необоснованно называя ее фракцией целой партии, или мы имеем дело пока еще только с незначительной ее частью...
- Господин ротмистр, я не подозревал о вашей склонности к анализу...
- Не перебивайте меня... Так вот, государь и все наблюдающие за дознанием лица склонны предполагать, что ваша фракция, сплошь состоящая, кстати сказать, из студентов, не является самостоятельной, а тесно связана со старым народовольческим подпольем и действовала под его непосредственным руководством.
- Я еще раз польщен.
- Как вы могли заметить, в течение всего дознания мы с прокурором делали неоднократные попытки подвести вас к разговору об этой связи и облегчить вам начало этого разговора. Собственно говоря, в этом и заключалась та цель, о которой я говорил.
- Я так и понял вас.
- Надо отдать вам должное, Александр Ильич, каждый раз вы весьма ловко уходили от этого разговора. Хотя в общем-то, щадя ваше самолюбие, мы не предлагали вам открыто изменять своим убеждениям. Мы были деликатны. Мы предлагали вам как бы обмолвиться. Случайно. Вы не оценили этих скрытых возможностей. Теперь уж позвольте действовать прямо, в открытую.
- Я не понимаю, о чем идет речь.
- Сейчас поймете. Вы не забыли, что в Симбирске у вас есть два брата?
- Нет, не забыл.
- Мать-вдова, сестры?
- Чего вы хотите?
- Я хочу предложить вам честную сделку. Вы открываете нам связи вашей группы с представителями старой «Народной воли»...
- И взамен?
- Получаете надежные гарантии независимости вашей семьи от вашего дела.
- Странно...
- Что странно?
- Я считал вас более тонким психологом, господин ротмистр.
- В чем же мой просчет как психолога?
- Во-первых, не существует таких гарантий, которые могли бы дать мне хотя бы минимально надежное основание для принятия вашего предложения.
- Почему?
- Потому что в отношении меня вы можете нарушить любые гарантии.
- Царское слово?
- Оно не обладает юридической силой.
- Специальное постановление Правительствующего Сената?
- Узник бесправен перед любым законом. Даже самым высоким.
- Так... Ну, а во-вторых?
- Во-вторых, если бы у нашей группы действительно были связи со старой «Народной волей», то вам было бы уже известно об этом из показаний Канчера, Горкуна или Волохова. И ставя этот вопрос передо мной, вы обязательно дали бы мне понять, что ответ на него вам частично уже известен. Логично?
- Канчер и Горкун могли и не знать...
- Ротмистр, извините, я перебью вас... Ульянов, а вам не жаль уносить с собой в могилу ваши способности почти нераскрытыми? Ведь у вас, черт возьми, действительно есть очень большие наклонности к логическому размышлению! И вы могли бы употребить их в гораздо более серьезном и полезном для
