На звоннице монастыря ударили колокола. Сидевшие на земле под монастырскими стенами убогие люди - слепцы, горбуны, юродивые, калики перехожие, карлицы - закрестились, забормотали молитвы, начали подниматься и потянулись в ограду обители, кладя поклоны надвратному нерукотворному образу иверской божьей матери.
С угла Дворянского переулка к воротам монастыря придвинулся городовой - доглядеть, чтобы во время молебствия между богомольцами и божьими людьми соблюдался порядок, чтобы служба шла по заведенному чину, благородно, как положено.
- Володя, - тихо сказал Миша Кузнецов, - на урок опоздаем...
Володя резко повернулся и быстро пошел к гимназическому крыльцу.
Около входа стояло несколько человек из их класса.
- Ну как? - крикнул Костя Гнедков. - Определили свои литературные симпатии?
- Они еще от протопопа Аввакума никак остыть не могут, - сказал Забусов.
Володя, ничего не ответив, поднялся по ступенькам и вошел в здание. Кузнецов задержался на крыльце. Нагнувшись к Гнедкову, он что-то зашептал ему на ухо.
- Ну да? - радостно удивился Гнедков. - Это интересно!
- Что там случилось? - спросил Забусов.
- Но ведь за это его могут не только лишить медали, - горячился Миша Кузнецов, - но и вообще не дать аттестата!
- Да что у вас? - заинтересовался Забусов. Гнедков сказал ему вполголоса несколько слов.
- Ай да Володя! - прищелкнул языком Забусов. - Молодец!
Костя Гнедков обвел всех веселым, задиристым взглядом, круто мотнул головой:
- Пошли!.. В случае чего - поддержим. В конце концов, гимназия окончена! Что же, мы до последнего дня будем бояться Керенского?
Все гурьбой двинулись к входу.
- Надо отговорить его! - не унимался Миша Кузнецов. - Это же мальчишество! Надо помешать, сорвать урок...
- Мальчишество? - остановился в дверях Гнедков, - Брату Ульянова двадцать один год. Не на много- больше, чем нам. А его знает уже вся Россия... Пошли!
3
Предположение Миши Кузнецова начало оправдываться с самого начала. Едва войдя в класс, остановившись у кафедры, Керенский поднял голову.
- Ульянов! - сказал он громко и отчетливо, и в голосе директора всем, особенно тем, кто стоял вместе с Гнедковым и Забусовым на крыльце, послышались какие-то особые нотки.
Володя поднялся из-за парты.
- Идите сюда, к доске, - Керенский сделал широкий жест рукой, как бы давая понять, что приглашает вызванного ученика не для ответа и не для того, чтобы сделать какого-либо рода внушение, а просто для равноправного дружеского разговора - ведь гимназисты выпускного класса почти уже взрослые люди.
Володя пошел к доске. К нему поворачивались, смотрели с интересом, напряженно, провожали долгими, пристальными взглядами.
Володя вышел к доске. Поправил воротник мундирчика. Вопросительно взглянул на директора.
Всего мгновение они смотрели друг другу в глаза, но за эту сотую долю секунды оба они поняли, что сейчас между ними должно произойти что-то серьезное, значительное и важное, что обнажит их отношения друг к другу до конца, поставит заключительную точку в этих отношениях и, может быть, даже определит дальнейшую судьбу - если не обоих сразу, то во всяком случае одного из них обязательно.
Володя понял, что Федор Михайлович будет продолжать взятую им на предыдущем уроке линию подчеркивания своего особого отношения к нему, брату арестованного в Петербурге государственного преступника, стараясь выполнить при этом как бы двоякую задачу: и не слишком проявлять свою власть над ним, всего лишь гимназистом, чтобы не ронять себя в глазах публики и здесь, в классе, и главным образом за его стенами, и в то же время дать понять всем - и в основном за стенами гимназии, - что случай с Александром Ульяновым не оставлен им, Керенским, без внимания, не недооценен, а использован для воспитания необходимых выпускникам гимназии благопристойных и благочестивых качеств. (Собственно говоря, только ради этого и были, наверное, затеяны оба прощальных урока - Володя прекрасно понимал это. Было бы смешно думать, что Керенский, крупнейший чиновник министерства просвещения в Поволжье, упустит случай лишний раз проявить свою педагогическую «зрелость».)
А преподаватель русской словесности и литературы директор Симбирской классической гимназии Федор Михайлович Керенский увидел в глазах Володи Ульянова новое, неизвестное ему за восемь лет знакомства с этим мальчиком и юношей выражение воинственного отпора и твердого вызова, и это новое выражение возбудило в директоре гимназии противоречивые мысли: с одной стороны, ему необходимо было в соответствующей, не очень тайной, но и не слишком резкой форме акцентировать свое возмущение и свой гнев на совершенном его бывшим учеником государственном преступлении, а с другой стороны, Федору Михайловичу на самом деле хотелось, чтобы тень преступления старшего брата как можно менее болезненно легла на младшего сына его бывшего сослуживца и хорошего знакомого, и чтобы сам Владимир Ульянов, заботясь о своем будущем и будущем своей семьи (а обе эти заботы, по мнению Керенского, были связаны между собой органически), добровольно, естественно, без видимого на то с его, директора, стороны принуждения, тоже в соответствующей форме, и осуждая, и сожалея, высказал бы свое отношение к поступку брата, подтвердив тем самым тонкое его, Керенского, мастерство педагога и воспитателя. Собственно говоря, ради всего этого и умалил на первом уроке директор достоинства сочинения Ульянова, прочитав отрывки из сочинения Наумова. По всем законам самолюбия Ульянову, сочинения которого раньше всегда отмечались Керенским как лучшие, сейчас не терпится восстановить свою репутацию первого ученика. Значит, он охотно воспользуется предложенным перед переменой заданием - рассказать о своем любимом литературном герое и обосновать свои симпатии к нему. А на этом пути и можно будет умело направить его к необходимому результату... Правда, директора несколько насторожило это новое выражение протеста и вызова на лице Ульянова, но, надеясь на немалый свой педагогический опыт, Керенский рассчитывал изменить состояние своего ученика во время ответа... Если бы выполнить все это удалось!.. Федор Михайлович мысленно даже перекрестился.
Вот какие мысли были у Володи Ульянова и директора гимназии, когда всего лишь на одно мгновение они пристально посмотрели в глаза друг другу и тут же разошлись взглядами.
Заложив руки за спину, Керенский прошелся несколько раз позади вызванного к доске ученика.
- Ульянов, - заговорил наконец директор, стараясь вложить в интонацию своего голоса как можно больше доброжелательности, - на предыдущем уроке, разбирая ваше сочинение, я отметил в общем-то несвойственную вам недостаточную фактическую аргументацию вашей работы... Кроме того, вы недостаточно четко подчеркнули связь темы сочинения с теперешней нашей жизнью, с необходимостью извлекать из уроков прошлого выводы для воспитания в себе наипервейших гражданских добродетелей - благонравия, прилежания и постоянного усердия на пользу отечеству... Вы подготовили ответ о вашем любимом литературном герое, который мог бы исправить перечисленные мною недостатки вашей письменной работы?
- Да, подготовил, - волнуясь и не в силах сдерживать свое волнение, дрогнувшим голосом ответил
