— Ваш набрать номер неверно, иди ото, — запинаясь, произнес разгневанный мужчина, когда она в третий раз набрала номер телефона в Токио, который якобы являлся номером его мобильного.
Все знали, где он, но никто не мог заставить его подойти к телефону лично. В течение двух дней они оставляли сообщения на автоответчике и ждали, что он перезвонит. В конце второго дня Марго с Брук приехали в больницу и забрали Эйми домой.
— Он позвонит, — уверяла Эйми, когда Марго укладывала ее в постель. Брук уехала, а Марго собиралась провести ночь в квартире Эйми.
— Ты не обязана это делать, — сказала Эйми.
— Но я хочу, — улыбнулась Марго в ответ. Она перенесла телевизор и DVD в комнату Эйми и чуть не подавилась, когда та попросила поставить диск с тремя частями «Властелина колец».
— Только не говори Брук, — попросила Эйми. — Она подумает, что я помешалась.
— Делай все, что приносит тебе радость, — сказала Марго, поцеловав Эйми в лоб. — Но если ты снова поставишь этот фильм, я уйду в другую комнату и буду читать газету.
— Иди домой, со мной все будет в порядке.
— Знаешь, у меня нет других дел, — призналась Марго. — Я только рада остаться здесь с тобой. Мне хорошо здесь. Я сяду в соседней комнате и перечитаю кое-какие документы по работе. Через пару часов я приготовлю нам ужин. Если тебе что-то будет нужно, зови.
Марго вручила Эйми пульт управления. Выходя из комнаты, она услышала тихую мелодию флейты, предвещающую новое путешествие в Средиземье. Спустя минуту, Эйми выключила телевизор и позвала Марго.
— Эй, Марго, не хочешь поболтать?
18
Она занята
Карлос сидел в квартире Лакс в окружении банок с белой глянцевой краской и онанировал. У него был свой способ, одним из атрибутов которого являлся гель для волос его сестры. Кукурузное масло было дешевле и больше подходило ему и коже его члена, но масло было сложнее возить с собой. Из-за трения липкое средство для волос нагревалось, но при частом использовании это даже добавляло острых ощущений. Как бы там ни было, эта жидкость в компактном тюбике была самым удобным вариантом для онанизма вне дома.
Лежа на подстилке, одной рукой Карлос поглаживал длинный ствол своего пениса, а другой, задрав рубашку, водил вокруг своего соска. Когда его яйца начали сокращаться — сфинктер сжался, а дыхание участилось. Как только нахлынула волна удовольствия, он стал медленнее двигать рукой и заставил себя сдержаться. Карлос не кончал, когда онанировал.
— О-о-о! — застонал он и свернулся в позе эмбриона на полу новой квартиры Лакс.
Он думал о ней, и ему было чрезвычайно тяжело контролировать себя и не забрызгать спермой весь пол. Лакс, его первая девушка, самая первая из тех, кого он опускал за плечи до уровня своей промежности. Лакс, которая уже четыре года была для него запретным плодом. Джозеф порезал бы его или убил, если бы он попытался навредить Лакс. Карлос полагал, что все дело было в странном, католическом осуждении Джозефом сексуальности собственной сестры, а вовсе не в том, что он, Карлос, однажды так сильно сжал ее мизинец, что тот треснул, и сломанная кость прошла сквозь кожу.
Он извивался на деревянном полу квартиры, пытаясь сосредоточиться и не думать о ее коже. Он хотел закончить с покраской стен, пока не стало слишком жарко. Может, он сходит с ней в кино, если «старый хрен», как он любил называть Тревора, отпустит ее на вечер.
Услышав, как в замке повернулся ключ, Карлос подскочил.
— Эй, зачем ты закрыл на цепочку? — крикнула Лакс из прихожей.
— Бегу, — отозвался Карлос, хотя трудно было сказать, что он торопился в прямом смысле слова. Осторожно заправив еще твердый пенис в трусы и натянув комбинезон, Карлос аккуратно открыл три банки краски и расставил их на столе. И только после этого медленно направился к двери.
— Ты что, за жизнь свою боишься? — спросила Лакс, указывая рукой со стаканом кофе на цепочку.
— Просто привычка, — ответил Карлос, снимая цепочку с крючка и открывая дверь. — Черт подери, ты прекрасно выглядишь.
— Из огня да в полымя, — ответила Лакс, зная, что он все равно не поймет смысла этих слов.
Ему было все равно, что она говорит, он вообще редко ее слушал. Поэтому Лакс могла ляпнуть все, что взбредет в голову.
— Как ты думаешь, я много ругаюсь? — вырвалось у нее изо рта.
Она последовала за ним через маленький коридор, ведущий в гостиную. Карлос не ответил. Он слушал ее болтовню и молчал. Ответить он мог только в том случае, если услышал бы знакомые, понятные ему слова.
— Твою мать, Карлос! — воскликнула Лакс, войдя в гостиную.
— Что?
— Уже одиннадцать часов! Что ты делал все утро?
— Сначала я привез краску. Потом мне нужно было найти ключи, а потом, когда я открыл первую банку, краска оказалось не той, что нужно, тогда я открыл еще несколько банок, и во всех было то же самое. Я как раз собирался звонить тебе.
Лакс посмотрела на краску.
— Что с ней не так?
— Она белая.
— Да.
— Я думал, краска должна быть… красной.
«Быть начальником непросто, — подумала Лакс. — Он завирается, а мне что сделать?»
— Нет, — произнесла она вслух. — Она должна быть именно белой.
— Хорошо. Тогда все в порядке. Хотя ты не хочешь прилечь на эту подстилку, а я лягу сверху? Тебе даже не нужно прикасаться ко мне, детка, в этот раз все будет только для тебя. О да, я уже чувствую твой.
Карлос показал ей язык, шевеля им, как гремучая змея хвостом. Кончик языка напрягался, как острие ножа, и снова расслаблялся, обещая ей невероятное удовольствие, сравнимое разве что с эффектом массажного душа от «Вотерпик».
Лакс завороженно смотрела, как Карлос шевелит языком. Однажды Тревор дал ей почитать старую книгу под названием «Инферно» и объяснял значения слов. Она проглатывала страницу за страницей и смеялась.
— Что тебя так смешит? — спросил ее Тревор. Он лежал рядом с ней в постели, читая биографию мертвого, но легендарного спортсмена, отвечая на ее вопросы и изумляясь тому, какое удовольствие ей приносит чтение.
— Написано смешно, — ответила она. — Но во всем этом есть смысл, только когда знаешь расшифровку.
Лакс заявила, что понятие «лимба» кажется ей глупым и несправедливым. Зато какое наслаждение ей доставили описания грешников в аду, наказанных соответственно их грехам: лжецы набивались дерьмом по самые ноздри, влюбленные окружались неутихающими ветрами, за то, что подчинили разум страсти. Лакс считала, что это было забавно, в духе комиксов. Но здесь, в гостиной новой квартиры, глядя на недвусмысленные движения языка своего бывшего парня, Лакс ощущала себя в настоящем, совращающем аду.
«Карлос, — подумала она, — Ка-а-арлос. Карлос может покрыть меня персиковыми поцелуями и загладить все, что только что случилось с Тревором. Все это может растворить Карлос и его змеевидный язык. Можно выгибать спину и кричать по-ослиному, целых двадцать минут или больше. Мои мышцы
