посудой у противоположной стены, на трех остальных стенах – полки с книгами, посреди комнаты – круглый стол и впритык к нему три стула.
Впереди, где-то в глубине здания, раздался глухой лязгающий стук, потом его захлестнул суматошный шум стрельбы и отрывистые крики. Последний прозвучал где-то совсем рядом. Вскинув ППШ, Аникин, не мешкая, бросился к приоткрытой деревянной двери с округлой ручкой потускневшего золотистого оттенка. Он слышал за спиной топот сапог Климовича. В широкой прихожей, куда выводила дверь из комнаты, было пусто. Посреди нее на полу был постелен ковер с толстым ворсом.
Ступив на него, Аникин ступнями, через портянки и кованые подошвы сапог ощутил, какой глубокий и мягкий ворс у этого ковра. Он скрадывал малейший шум при ходьбе. Так, практически бесшумно, Аникин приблизился к входной двери. Она была прикрыта, но не заперта. Андрей жестом показал шедшему следом Климовичу на третью дверь, которая вела из прихожей в еще одну комнату.
VI
Тут Андрей различил шаги. Они доносились из коридора, едва различимые за обитой плотной темно-коричневой тканью входной дверью. Шаги, поначалу быстрые и уверенные, с приближением стали реже и тише. Как будто кто-то осторожно, прислушиваясь, подкрадывался к двери с другой стороны.
Палец Андрея застыл от напряжения на спусковом крючке. Ему казалось, что он различает чье-то прерывистое дыхание. Значит, кто-то замер так же, как он, сжимая в руках оружие, готовое в любой момент разразиться оглушительным выстрелом.
Ситуацию, сам того не желая, разрядил Климович. «Усе чыста, таварыш камандзир!» – рявкнул он, возникнув в дверном проеме. Палец Аникина тут же отжал курок до упора, и автомат вздрогнул в ладонях Андрея. Пригоршня пуль хлестнула по двери, разлетевшись наискось равномерным пунктиром и вспоров обивку, словно чью-то спину, одетую в ватник. Автоматная очередь, выпущенная Аникиным, заглушила такой же раскатистый каскад матерной ругани, вырвавшейся из его груди, – спонтанная реакция то ли на глупый крик Климовича, то ли на жуткое напряжение, стремительно набухшее и так же разом разрядившееся.
За дверью что-то охнуло, и следом раздались звук тяжко падающего тела и обрывистые, скачущие стуки упавшего на пол оружия. Андрей резко открыл дверь, и труп фашиста, прислоненный к ней с обратной стороны, ввалился поперек прохода. Аникин мельком глянул на спрятанную под каску голову и бледные грязные кисти рук, беспомощно свернувшиеся на завернувшейся поле темно-серой шинели. Посреди длинного узкого коридора возле выпроставшихся сапог немца лежал его «шмайсер». Нагнувшись, Андрей быстрым движением вытянул заткнутую деревянной ручкой за ремень гранату. Выглянув в коридор, Андрей обернулся и рукой показал Климовичу на немца, а потом – на его оружие.
– Автомат… и патроны… – отрывисто прошептал он. – И не ори больше, дурило…
Перешагнув через убитого, Аникин быстро-быстро пошел вдоль по коридору, плечами стараясь держать линию параллельно стене. Возле дверей он останавливался, стараясь вслушаться и уловить какое-то движение. Некоторые двери были открыты нараспашку, и оттуда в полумрак коридора вламывались косые лучи желто-серого света. Крики и нарастающий шум стрельбы шли спереди, из неясной игры света, пыли и полумрака.
VII
В сочившееся впереди по коридору пятно света с левого боку вдруг вывалилась фигура. Мертвенно-бледный зайчик блеснул на каске и противогазном футляре. Андрей тут же дал очередь, которая опрокинула немца навзничь. Аникин подбежал к краю широкого освещенного светом с улицы прохода, который выводил на лестничный пролет. Андрей высунулся, чтобы осмотреть ступени и тут же отпрянул назад.
Стрелявший находился сверху на лестнице, почти закрытый от Аникина поворотом ступеней. Пули впились в оштукатуренную грань откоса и ушли веером в пол, пошевелив немца, сраженного очередью из аникинского ППШ.
Пальцы выхватили из-за поясного ремня только что подобранную гранату. Правая рука привычно свинтила трофейный колпачок, обнажив шнурок взрывателя. Выдернув его, Аникин отсчитал про себя «раз, два…» и на счет «три» плавным движением снизу вверх метнул гранату на промежуточную площадку верхнего лестничного пролета.
Взрыв, истошный крик, выплевывающий немецкие ругательства, запах жженого пороха и гари, вонючий дым в лицо. Вот немец, с развороченным животом, хрипит и кашляет черными сгустками, какими- то жуткими обрубками вместо рук размазывая разводы темно-красной крови по обеим сторонам угла лестничной площадки. Выстрел в упор из аникинского ППШ прекращает его мучительную агонию.
VIII
Руки, ноги, голова Андрея действуют, движимые каким-то инстинктивным наитием. Его действия нельзя назвать механическими, мозг молниеносно оценивает ситуацию и принимает решения. Сознание слито с телом воедино, и причиной тому – легкая эйфория, которая дымкой куража будоражит его мысли.
Но эта эйфория не туманит сознание, наоборот, она заставляет тело и мозг работать с неимоверной быстротой. Андрею уже знакомо это ощущение. Оно выработалось в рукопашных схватках, и Аникин хорошо знает, откуда эта эйфория берется.
Перебродивший страх превратился в адреналин, который бежал по венам, разгоняемый по организму бешено колотящимся сердцем. Его гулкие толчки развеивали остатки той неизбывной, черной тоски, которая не минует никого, сгущаясь перед атакой.
Каждый идет в бой с этим страхом, застывшим в глазах, саднящим в спинном мозге и в печенках. Но потом в горниле боя страх смерти перекипает в нечто совершенно другое. Остается только желание выжить, кипучая энергия жизни, которая ожесточенно бьется за себя с другими вражескими жизнями.
Снизу из клубов дыма вынырнул Капустин. Он весь был покрыт пылью.
– На первом – троих, товарищ командир… Автоматчики… – тяжело дыша, доложил командир отделения.
– Оставь троих… пусть проверят этаж… – Аникин кивнул в сторону лежащего в коридоре немца. – Остальные – с нами наверх…
IX
Зачистка здания занимает полчаса, но они пробегают со стремительной быстротой. Так всегда: когда настрой боевой и приподнятый, минуты бегут скоро. Сработали без потерь. У Шевердяева один раненый, еще во время перестрелки на железной дороге. И еще одно не менее важное, а может быть, и самое главное.
На помощь штрафникам с северного берега перебрались артиллеристы. В секторе аникинского взвода работает расчет 76-миллиметрового полкового орудия. Укрываясь за углом здания железнодорожной станции, артиллеристы выдвинули свою пушку на прямую наводку и первым же точным выстрелом подавили пулеметную огневую точку на третьем этаже дома-корабля.
Выпущенные следом снаряды внесли в ряды оборонявших дом полную сумятицу, значительно облегчив бойцам Аникина работу по зачистке этажей. Липатов просигналил бойцам Латаного, а те лужеными глотками проинформировали расчет о том, что в здании находятся свои.
Бойцы, разобравшись с оказывавшими упорное сопротивление врагами, прошли противоположное дальнее крыло здания и уперлись в правый торец. Аникин, осторожно выглянув из углового окна второго этажа, увидел перед собой широкую перспективу заставленной трех– и четырехэтажными домами улицы.
Крыши и каменные коробки загромождали все пространство, насколько хватало глаз. Уши вязли в неумолкающем грохоте, который непрерывно, словно в каком-то ознобе, сотрясал нутро города. Снаряды и бомбы обнажили скелеты улиц, вывернули наружу внутренности домов, и этот огромный город, охваченный огнем пожарищ, словно мутной венозной кровью, исходил столбами бурого, черного, грязно-серого дыма. Они поднимались в небо, мешаясь в воздухе и стягиваясь в непроглядную облачную пелену, которая накрывала центральные кварталы.
X
Эта картина – величественная и ужасная, развернувшаяся во всю ширь, панорама гибнущего оплота фашизма – на долю секунды потрясла Аникина. Он увидел, как метрах в двухстах впереди суетились
