товарищ командир, поле заминировано?
– То-то и получается… – подтвердил Аникин. – Получается, что если бы сунулись сегодня по ночи к местечку, угодили бы в аккурат на минное поле.
– Выходит, девчушка эта, с козой, нас от мин уберегла… – выдохнул Караваев.
– Я так думаю, что Ганс этот, который на пулемете у немцев сидит, вовсе не развлекался, – глубоко затянувшись и выпустив густое облако дыма, предположил Аникин. – Думаю, что у него приказ был минное поле охранять. Чтоб ни одна живая душа туда не забрела. Чтоб мы раньше времени не узнали, что поле заминировано. Вот что я думаю…
– Да, не повезло Гансу с козой… – покачал головой Талатёнков и добавил, значительно бодрее: – Стреляет он неважно…
– Щас, Телок, как дам тебе в ухо, – процедил Крапива.
– За что? – обидчиво возразил Талатёнков.
– За что? Чтобы было…
– Ладно, хорош собачиться, – прервал этот конструктивный диалог Аникин. – Нам сейчас надо на ночь настраиваться. И думать, как это чертово поле обойти. Так что свою злость поберегите. Она вам сегодня ночью наверняка пригодится.
XXII
Когда начало смеркаться, взвод разжился обещанной старшиной кашей. Действительно, Нарежный не обманул. После того как Крапиве пришлось расстаться с запасами упряжи, командир хозотделения до отвала накормил аникинских бойцов пшенкой с мясом. Излишки ужина получились из-за того, что были выданы и порции раненых бойцов. А их за день убыло из взвода трое.
Аникин, заглянувший к старшине, чтобы убедиться, что все договоренности выполнены, встретил ездового Васю. Тот уже успел обернуться из медсанбата и теперь занимался лошадью, примеривая к ней одну из новоприобретенных сбруй.
– Всех передал в руки медсестричек… – с улыбкой доложил ездовой. – А что касается Пташинного… Его первого в оборот взяли. Сразу в операционную палатку понесли. Вроде получше ему стало под конец дороги. Бормотать перестал, даже заснул.
– Заснул? – недоверчиво переспросил Аникин. – Может, он
– Да не-е, товарищ лейтенант… – беззаботно растянул Вася. – Он же храпел.
– Храпел? – опять переспросил Андрей.
– Ну да… у него, правда, как будто из груди хрипело, ну, из раны. Но то, что он спал, это я вам правду говорю…
Впотьмах на пути от хозчасти путь Андрею вдруг перегородил темный силуэт. Аникин даже не успел испугаться, так быстро этот некто темный протянул к нему руку. Андрей почувствовал, как его ладони коснулись холодные тонкие пальцы. По этому прикосновению он сразу узнал, кто был перед ним.
– Ты совсем замерзла… – произнес Аникин, прижимая к себе Анюту. Она послушно замерла, тесно- тесно прильнув к нему. Будто пряталась от чего-то. Может быть, от войны?
Они стояли так, молча, около минуты. И никаких слов не нужно было.
– Идете в ночь на задание? – наконец произнесла Анна. Голос ее немного подрагивал. То ли от того, что озябла, или…
Андрей взял ее тонкие пальцы в пригоршню и задышал, стараясь их отогреть.
– Откуда тебе известно? – спросил он и шутливо добавил: – Это секретная информация…
XXIII
Анна вместо ответа вдруг прильнула губами к его рукам и начала часто-часто осыпать их поцелуями. Андрей наклонился и перехватил ее губы. Они пахли табаком, но этот запах удивительно преображался под воздействием более сильного аромата – свежей молодости, которую не могли заглушить ни беспросветная армейская жизнь, ни страдания и кровь войны.
Что-то соленое добавилось к пьянящему вкусу ее сладкого рта. Слезы! Анна плакала.
– Зачем, не надо… – прошептал Андрей, когда их долгий поцелуй наконец разомкнулся. – Меня рано оплакивать.
– Не знаю… прости, прости, милый, – всхлипывая, начала оправдываться Анна. Голос ее был совсем другой – никакого не строгого военврача, а нежный, воркующий, звучавший, как самая сладкая в мире музыка.
– Просто… просто мне так хорошо с тобой… – приглушая всхлипывания, добавила Анна. – Сегодня, в блиндаже… Это было так хорошо…
Еще не остывшие воспоминания водоворотом терпких чувств взвихрились в Андрее, и он вдруг остро ощутил, как сильно он ее хочет.
– Анна, Анна… – машинально шептали его губы, пока она осыпала его лицо поцелуями. Для этого ей нужно было подняться на носки, и Андрей ощущал, как упруго натянулось в струнку ее худенькое, юное тело.
Его руки, коснувшись нежных щек Анюты, скользнули к неподатливым пуговицам шинели. Пальцы расстегнули их одну за другой, а потом проникли к ее груди, спине, бедрам. Когда его ладони накрыли упругие полушария ее груди, Анна вся задрожала и неистово зашептала прямо ему в лицо:
– Да… возьми, возьми меня… прямо здесь…
От этих слов Андрея с ног до головы будто окатило кипящим спиртом. Пламень разошелся по телу и собрался в низу живота. Его руки, словно сами по себе, нашли край ее юбки. Под низ у Ани были одеты толстые шерстяные колготы. Ладони Андрея вдруг обжег холод гладкой кожи Анютиных бедер. Она сама вдруг повернулась к нему спиной.
– Видишь, милый, я приготовилась… – обернувшись, произнесла она дрожащим от нетерпения голосом. А потом она закусила губу, чтобы не вскрикнуть, и губы ее зашептали, словно во сне:
– Да, вот так… Я знала… знала, что так будет…
XXIV
Группа бесшумно пробиралась вдоль поля к южной окраине Вечеша. Мягкая почва пашни проседала под ногами, мешая двигаться.
– Ух и холодина, товарищ командир… – прошептал Талатёнков Аникину в тот момент, когда Андрей, споткнувшись, на секунду замешкался. Телок шел замыкающим.
– Тише ты… – шепотом одернул его Андрей.
– Да я же и так тише некуда… – запричитал Талатёнков, однако значительно снизив голос. – Чую, товарищ командир, снег повалит. Нога моя простреленная ноет так, что выть хочется…
– Ты давай еще повой… – шутливо шепнул Аникин. – Одинокий волк…
– Вы вот смеетесь, а нога моя еще ни разу меня не подводила, – продолжил Талатёнков. – В смысле перемены погоды… Почище любого барометра предсказывает… Говорю вам, снег будет…
Действительно, к ночи резко похолодало, да еще потянул низкий ледяной ветерок, пробиравший до косточек. Руки, сжимавшие оружие, стыли от холода и этого пронизывающего студеного, набиравшего силу ветра.
Только Аникин не чувствовал ни ветра, ни холода. Горячее тепло так и держалось в нем после расставания с Анютой. Казалось, этот усиливающийся ветер доносит до него слова Анны, последние, которые она шептала ему на ухо, как заклинание:
– Вернись, только, пожалуйста, вернись…
Вот ведь как бывает, не ударило бы его во время взрыва щебнем по уху, не попал бы к военфельдшеру Лозневой. Она сначала испугалась, думала, от контузии перепонки лопнули. А потом, когда осмотрела внимательно, оказалось, что рана пустяковая. Ушиб и царапина.
Даже не верится, что все это сегодня случилось. Вернее, уже вчера. Да какая разница, теперь-то она всегда с ним, ее губы, глаза, ее тело… Все это в его сердце, как в вещмешке, аккуратно сложено. «Вернись, только, пожалуйста, вернись…» И чего она так вдруг прикипела к нему? Наверное, давно хотела эти слова сказать. Видать, уже здорово достал ее товарищ майор. Ему-то что, ему комфорт нужен в окопной жизни, а в тылу у него жена и дети. А ей… Ей выживать надо, к обстоятельствам приспосабливаться. А на войне обстоятельства, надо понимать, не самые располагающие. Да еще в штрафной роте…
– Товарищ командир… товарищ командир…
